И забудется ли? Он зябко передернул плечами.
– Повинился ведь я, чего же еще-то? Неужели хотите, чтоб от моей жизни одни пустяки остались? – Он махнул рукой, дернул вниз шапку и медленно зашагал по тротуару.
Шунина оштрафовали на пятнадцать рублей. Конечно, штраф лучше, чем письмо на работу. Но он считал, что несправедливо и так и так.
Неотступно беспокоила мысль: опозорился. Теперь говорить станут: Шунин после колонии опять за старое взялся. А он не такой. Знал это точно. За старое браться не мог, потому что постыло оно ему и чуждо. Он, сунув руки в карманы пальто, бесцельно шагал по улице.
ГЛАВА 12
– Проходи! – Савин жестом пригласил Виктора.
С чувством душевного смятения Виктор переступил порог и, плотно прикрыв за собой дверь, обитую коричневым дерматином, огляделся. Кабинет небольшой. Метров пятнадцать, с окном на улицу. Зеленоватые стены, два однотумбовых письменных стола с перекидными календарями, телефонные аппараты…
Виктор сел на стул, оказавшийся чуть отодвинутым от стола, и сразу же ощутил неловкость. Облокотиться было не на что. Он не знал, куда деть свои руки.
В кабинете очень светло и необычайно тихо.
Савин неторопливо разложил перед собой какие-то бумаги, полистал их. Потом достал из ящика бланк протокола допроса.
– Ну, Пушкарев! Будем знакомиться. Меня зовут Юрий Михайлович, я капитан милиции. Твое дело поручили мне. – Он не торопил события, не спешил начинать допрос. Думал о том, как установить контакт с Пушкаревым. Знал: без этого нужного разговора не получится. Поэтому сказал не таясь:
– Я за тобой всю ночь гонялся. Устал очень. – Он начал спрашивать об отце и матери, о друзьях, школе, о том, как «срезался» в университете…
«А может, рассказать ему, о чем я думал в коридоре? – вдруг подумал Виктор. – Нет, нет! Это чересчур глубокое, личное. Он чужой человек, не поймет. – И про себя решил: – В душевность играет. Сейчас наверняка сигареты предложит, чтобы расположить…»
Но Савин делать этого не собирался. Он облокотился на стол и задумался. Потом не спеша налил из графина полстакана воды и, вытряхнув из темного пузырька таблетку, большим глотком запил ее.
– Чувствую, давление подскочило. Видно, от погодного перепада.
«Чего голову морочит? – внутренне усмехнулся Виктор. – Мать в такую погоду на давление никогда не жаловалась».
– Последнее время хмурило, а сегодня сразу солнце. Не смог быстро перестроиться, – словно угадав его мысли, просто сказал Савин и потер затылок.
«Конечно, играет, – не поверил Виктор. – Теперь будет с важным видом читать эти бумаги, вот, дескать, материала сколько на тебя собрали».
Савин бумаг не читал. Он достал из кармана потрепанную записную книжку и позвонил какому-то Петровичу. Деловито спросил его о жизни и о том, купил ли учебник по немецкому для сына.
«Нет, не заигрывает и под простачка не работает, – решил Виктор. – Отвлекает внимание, чтобы потом задать каверзный вопрос…»
Но Савин спросил:
– Какой самый сложный класс – пятый или шестой?
– Когда учился, то самым трудным был шестой и восьмой, – ответил Виктор серьезно, хотя и старался показать, что весь этот разговор ему безразличен.
Допрос начался обычно.
– Ты, конечно, догадываешься, за что тебя задержали и о чем пойдет разговор?
– Да, знаю, – довольно равнодушно обронил Виктор. О деньгах, которые я взял у летчика Куприянова.
Савин, выдержав паузу, подумал: неужели не понимает, что совершил? Стараясь не оглушать Виктора острыми оценками его поступка, проговорил:
– Мы о тебе немало знаем. Может, не все, но основное известно. И дело не в том, что взял, – это теперь уже дело десятое. Как жизнь свою дальше будешь строить – вот главный вопрос. – Ничего не осталось от спокойного тона, которым он только что спрашивал об учебе в школе. – Можешь врать. Это твое дело. Не меня обманешь. Мы встретились и разошлись. Обманешь себя, мать, будущее – вот ведь какие масштабы. Потом совсем запутаешься. Это ты понимаешь?
Виктор почувствовал, что от волнения ладони стали влажными. Он незаметно вытер их о колени.
Савин сложил пополам протокол и по его сгибу провел пластмассовой ручкой.
– Фамилия, имя, отчество?
Этот простой формальный вопрос ввергнул Виктора в замешательство, он вздрогнул и растерянно посмотрел на Савина. Его смутило слово «отчество».
Их взгляды встретились. Настороженный и требовательный.
– Рассказывай без утайки. Это нужно для истины, для установления отягчающих и смягчающих обстоятельств. Так требует закон.
Вздрагивающим голосом Виктор сказал:
– Не обстоятельства, признание вам нужно…
– Знаешь, Пушкарев, у нас разговор нешуточный, и лучше тебе вести его серьезно. Скажу откровенно. У тебя два хороших момента – не судим и ущерб нанес небольшой. Возместится быстро. Как ни странно, о тебе потерпевший хорошо отзывается. Можешь почитать. – Савин указал взглядом на заявление Куприянова.
Виктор в первый раз посмотрел прямо на Савина. «С подходцем разговор повел: „Расскажи все, тебе же легче будет“. А как он может облегчить?»
Виктор вспомнил вчерашний тревожный день и критически посмотрел на Савина.
– Я снисхождения не ищу… Савин не дал ему закончить:
– Осторожнее, парень! В твоем положении не до амбиций, – с нескрываемой досадой проговорил он, откладывая ручку в сторону. – Этой строптивости тебе на день-два хватит, а что потом? Поэтому веди себя достойно.
Нервы Виктора не выдержали:
– Спрашивайте, задавайте вопросы…
– Если сам не решил, как отвечать, то мои вопросы не помогут, – проговорил Савин.
– Что вас интересует?
– Почему ты взял чужие деньги? Почему? Не поднимая головы, Виктор спросил:
– Для чего это вам?
Савин невольно про себя повторил вопрос: «Для чего это вам?» Смутная, далекая догадка заставила его задуматься. Он сказал:
– Когда понимаешь, легче прощается. Да и следствие вести я формально не научился. От формального плохо будет нам обоим.
– Вам-то что плохо?
– У меня перед законом ответственность. И перед тобой тоже.
– Можно вам задать один вопрос? А правда, бывают смягчающие обстоятельства? – Виктор смотрел с надеждой.
– Не веришь – читай. – Савин раскрыл «Уголовный кодекс», отыскал нужную страницу и протянул его Виктору. – Очень нужная, справедливая человеческая статья.
– И суд учитывает это?
– Обязательно. Скажи, поверил бы ты человеку, который говорит правду лишь тогда, когда его припрут фактами и ложь доказывают на каждом шагу?
…Виктор стал рассказывать торопливо, словно боялся, что его не выслушают до конца.
– …Только прошу – не сообщайте матери, что я натворил. И Тамаре, если можно.
– Сам скажешь. Будет такая возможность.
Виктор от волнения встал.
– Сиди.
Он сел на край стула.
– Я был вынужден взять. Я остался без денег. Здесь дело чести…
– Скажи, как повернул. Кто ж ее задел? Честь-то? Виктор не ответил.
– Кто от такой «защиты» чести выиграл? Ты? Мать?.. Подумал бы хоть о себе. О своем будущем…
Виктор сказал не раздумывая:
– Мне о себе думать нечего. Мое будущее на помойке. Я сам для себя уже ничего не представляю. Чересчур некрасиво все получилось. Мне безразлично…
Савин рассердился.
– Перестань! Людям хуже твоего бывает, но они не говорят: «Мне безразлично». Ты, как слабак, только о себе думаешь.
– Ну, это уж слишком. – Виктор опустил голову и плотно сомкнул губы.
Савин был доволен, что парня задели его слова. Он повторил свой вопрос, только прозвучал он уже несколько иначе:
– Почему совершил кражу?
– Я взял…
– Не дали же.
Пожалуй, только сейчас Виктор понял всю суть совершенного. Ему казалось, что Савин знает о нем что-то большее. Знает и о том, что происходило в его душе, когда он сидел на лавочке в коридоре. Но успокоил себя: «Не ясновидец же он, чтобы читать чужие мысли?»
А Савин между тем сделал новую запись в протоколе и теперь, покручивая ручку, терпеливо ждал ответа.
Виктор перехватил его взгляд и невольно отвел глаза. Этот простой вопрос: «Почему совершил кражу?» – вдруг с необычной силой всколыхнул все переживания, которые обрушились на него в последние дни, вспомнились и поездки с Гурамом на вокзал и в магазин. Он почувствовал приближение новой опасности.
– Когда я брал деньги, то мало что соображал. Был выпивши, – отвернулся, не закончив фразы.
Савин понимал, что перед ним не закоренелый преступник, прошедший через колонии и научившийся многим хитростям.
– Плохо, Пушкарев, очень плохо! Ссылка на «камыш» и деревья, которые гнулись, тебя не оправдывает. И моего вопроса не снимает, – отчеканил он строго. – Говори правду, – пододвинув к себе телефон, стал распутывать шнур, давая тем самым время на обдумывание ответа.
– Мне очень нужны были деньги, вот и вся причина, – выдавил из себя Виктор.
Савин не был жестким прагматиком. И вопрос: почему Виктор совершил кражу, имел для него не чисто «утилитарное» значение, существенное для выяснения причин. Этот вопрос был для Савина и нравственно важен, потому что в интересах самого Виктора было необходимо разобраться в этих причинах.
– Так-так. Значит, говоришь, были очень нужны? И то ладно. Только деньги в принципе нужны каждому, а вот кражи совершают единицы. Чтобы пойти на это, помимо твоего «очень», нужно плюнуть себе в душу, забыть близких, отказаться от всего хорошего, что было в жизни… Но и этого недостаточно. – Савин с горечью смотрел на Виктора. – Так что давай не крути.
– Я не крал. Я Куприянову записку оставил. Правда, когда сунул под подушку, показалось, что в наволочку она попала. И подумал: спать будет ложиться – обнаружит. Написал, что сразу верну переводом. Подумал, что сто шестьдесят рублей его лимитировать не будут. Это правда!
Слова о записке были неожиданными. После долгой паузы Савин сказал:
– Тогда и мою правду знай. Записка не меняет положения. Ты взял деньги без спроса… Тайно… Распорядился как своими… Тебе, оказывается, многое растолковывать надо.
Виктор смотрел озадаченно. Объяснение Савина его расстроило.
– Твой ответ о записке отразить в протоколе?
– Пишите, вам виднее.
Савин чуть улыбнулся.
– Запишу! Только вот беда, записки твоей не было. Ее не видели ни мы, ни Куприянов.
Виктор посмотрел недоверчиво.
– Как не было? Я писал. Я чистосердечно…
– Ты это серьезно? – спросил Савин. – Есть правильный путь – сначала честно рассказать, а уж потом говорить о чистосердечности. Где ж твоя записка?
– Положил ее Куприянову под подушку, – повторил он.
Савин вспомнил, что во время осмотра гостиничного номера ни он, ни Арсентьев под подушку-то не заглядывали.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Савин удивленно, наморщив лоб, Виктор – растерянно.
– Ну, допустим, положил… А теперь объясни, почему ты остался без денег? Растолкуй, как понять это «остался».
– Наверное, не точно сказал.
– Вот твой ответ, вот твоя подпись. Читай. – Савин приподнял бланк протокола и повернул его в сторону Виктора. – Давай внеси ясность, что значит «остался». У тебя их украли, отняли, потерял?
Виктор не ответил.
– В Москву когда приехал?
– Неделю назад.
– Сколько взял с собой денег?
– Какое это имеет значение?
– Имеет!
– Триста сорок.
– Ух ты! И за неделю без рубля? – удивился Савин. – Даже матери на пальто не оставил. Странное дело получается. Чего прячешь глаза? Боишься?..
Виктор с отчаянной решимостью взглянул на Савина и понял, что тот смотрит на него с досадой. От этого почувствовал еще большее огорчение.
– Чего бояться? Наказания? Чем больше, тем лучше, – возбужденно проговорил он.
– Если настроен вести разговор в таком тоне, то лучше его не вести.
Виктор опустил голову.
– Слушай, парень, брось… – навалившись на стол, громко сказал Савин. – Об этом говори другим, если они слушать пожелают. Еще никто в этом кабинете не говорил, что наказание желанно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Повинился ведь я, чего же еще-то? Неужели хотите, чтоб от моей жизни одни пустяки остались? – Он махнул рукой, дернул вниз шапку и медленно зашагал по тротуару.
Шунина оштрафовали на пятнадцать рублей. Конечно, штраф лучше, чем письмо на работу. Но он считал, что несправедливо и так и так.
Неотступно беспокоила мысль: опозорился. Теперь говорить станут: Шунин после колонии опять за старое взялся. А он не такой. Знал это точно. За старое браться не мог, потому что постыло оно ему и чуждо. Он, сунув руки в карманы пальто, бесцельно шагал по улице.
ГЛАВА 12
– Проходи! – Савин жестом пригласил Виктора.
С чувством душевного смятения Виктор переступил порог и, плотно прикрыв за собой дверь, обитую коричневым дерматином, огляделся. Кабинет небольшой. Метров пятнадцать, с окном на улицу. Зеленоватые стены, два однотумбовых письменных стола с перекидными календарями, телефонные аппараты…
Виктор сел на стул, оказавшийся чуть отодвинутым от стола, и сразу же ощутил неловкость. Облокотиться было не на что. Он не знал, куда деть свои руки.
В кабинете очень светло и необычайно тихо.
Савин неторопливо разложил перед собой какие-то бумаги, полистал их. Потом достал из ящика бланк протокола допроса.
– Ну, Пушкарев! Будем знакомиться. Меня зовут Юрий Михайлович, я капитан милиции. Твое дело поручили мне. – Он не торопил события, не спешил начинать допрос. Думал о том, как установить контакт с Пушкаревым. Знал: без этого нужного разговора не получится. Поэтому сказал не таясь:
– Я за тобой всю ночь гонялся. Устал очень. – Он начал спрашивать об отце и матери, о друзьях, школе, о том, как «срезался» в университете…
«А может, рассказать ему, о чем я думал в коридоре? – вдруг подумал Виктор. – Нет, нет! Это чересчур глубокое, личное. Он чужой человек, не поймет. – И про себя решил: – В душевность играет. Сейчас наверняка сигареты предложит, чтобы расположить…»
Но Савин делать этого не собирался. Он облокотился на стол и задумался. Потом не спеша налил из графина полстакана воды и, вытряхнув из темного пузырька таблетку, большим глотком запил ее.
– Чувствую, давление подскочило. Видно, от погодного перепада.
«Чего голову морочит? – внутренне усмехнулся Виктор. – Мать в такую погоду на давление никогда не жаловалась».
– Последнее время хмурило, а сегодня сразу солнце. Не смог быстро перестроиться, – словно угадав его мысли, просто сказал Савин и потер затылок.
«Конечно, играет, – не поверил Виктор. – Теперь будет с важным видом читать эти бумаги, вот, дескать, материала сколько на тебя собрали».
Савин бумаг не читал. Он достал из кармана потрепанную записную книжку и позвонил какому-то Петровичу. Деловито спросил его о жизни и о том, купил ли учебник по немецкому для сына.
«Нет, не заигрывает и под простачка не работает, – решил Виктор. – Отвлекает внимание, чтобы потом задать каверзный вопрос…»
Но Савин спросил:
– Какой самый сложный класс – пятый или шестой?
– Когда учился, то самым трудным был шестой и восьмой, – ответил Виктор серьезно, хотя и старался показать, что весь этот разговор ему безразличен.
Допрос начался обычно.
– Ты, конечно, догадываешься, за что тебя задержали и о чем пойдет разговор?
– Да, знаю, – довольно равнодушно обронил Виктор. О деньгах, которые я взял у летчика Куприянова.
Савин, выдержав паузу, подумал: неужели не понимает, что совершил? Стараясь не оглушать Виктора острыми оценками его поступка, проговорил:
– Мы о тебе немало знаем. Может, не все, но основное известно. И дело не в том, что взял, – это теперь уже дело десятое. Как жизнь свою дальше будешь строить – вот главный вопрос. – Ничего не осталось от спокойного тона, которым он только что спрашивал об учебе в школе. – Можешь врать. Это твое дело. Не меня обманешь. Мы встретились и разошлись. Обманешь себя, мать, будущее – вот ведь какие масштабы. Потом совсем запутаешься. Это ты понимаешь?
Виктор почувствовал, что от волнения ладони стали влажными. Он незаметно вытер их о колени.
Савин сложил пополам протокол и по его сгибу провел пластмассовой ручкой.
– Фамилия, имя, отчество?
Этот простой формальный вопрос ввергнул Виктора в замешательство, он вздрогнул и растерянно посмотрел на Савина. Его смутило слово «отчество».
Их взгляды встретились. Настороженный и требовательный.
– Рассказывай без утайки. Это нужно для истины, для установления отягчающих и смягчающих обстоятельств. Так требует закон.
Вздрагивающим голосом Виктор сказал:
– Не обстоятельства, признание вам нужно…
– Знаешь, Пушкарев, у нас разговор нешуточный, и лучше тебе вести его серьезно. Скажу откровенно. У тебя два хороших момента – не судим и ущерб нанес небольшой. Возместится быстро. Как ни странно, о тебе потерпевший хорошо отзывается. Можешь почитать. – Савин указал взглядом на заявление Куприянова.
Виктор в первый раз посмотрел прямо на Савина. «С подходцем разговор повел: „Расскажи все, тебе же легче будет“. А как он может облегчить?»
Виктор вспомнил вчерашний тревожный день и критически посмотрел на Савина.
– Я снисхождения не ищу… Савин не дал ему закончить:
– Осторожнее, парень! В твоем положении не до амбиций, – с нескрываемой досадой проговорил он, откладывая ручку в сторону. – Этой строптивости тебе на день-два хватит, а что потом? Поэтому веди себя достойно.
Нервы Виктора не выдержали:
– Спрашивайте, задавайте вопросы…
– Если сам не решил, как отвечать, то мои вопросы не помогут, – проговорил Савин.
– Что вас интересует?
– Почему ты взял чужие деньги? Почему? Не поднимая головы, Виктор спросил:
– Для чего это вам?
Савин невольно про себя повторил вопрос: «Для чего это вам?» Смутная, далекая догадка заставила его задуматься. Он сказал:
– Когда понимаешь, легче прощается. Да и следствие вести я формально не научился. От формального плохо будет нам обоим.
– Вам-то что плохо?
– У меня перед законом ответственность. И перед тобой тоже.
– Можно вам задать один вопрос? А правда, бывают смягчающие обстоятельства? – Виктор смотрел с надеждой.
– Не веришь – читай. – Савин раскрыл «Уголовный кодекс», отыскал нужную страницу и протянул его Виктору. – Очень нужная, справедливая человеческая статья.
– И суд учитывает это?
– Обязательно. Скажи, поверил бы ты человеку, который говорит правду лишь тогда, когда его припрут фактами и ложь доказывают на каждом шагу?
…Виктор стал рассказывать торопливо, словно боялся, что его не выслушают до конца.
– …Только прошу – не сообщайте матери, что я натворил. И Тамаре, если можно.
– Сам скажешь. Будет такая возможность.
Виктор от волнения встал.
– Сиди.
Он сел на край стула.
– Я был вынужден взять. Я остался без денег. Здесь дело чести…
– Скажи, как повернул. Кто ж ее задел? Честь-то? Виктор не ответил.
– Кто от такой «защиты» чести выиграл? Ты? Мать?.. Подумал бы хоть о себе. О своем будущем…
Виктор сказал не раздумывая:
– Мне о себе думать нечего. Мое будущее на помойке. Я сам для себя уже ничего не представляю. Чересчур некрасиво все получилось. Мне безразлично…
Савин рассердился.
– Перестань! Людям хуже твоего бывает, но они не говорят: «Мне безразлично». Ты, как слабак, только о себе думаешь.
– Ну, это уж слишком. – Виктор опустил голову и плотно сомкнул губы.
Савин был доволен, что парня задели его слова. Он повторил свой вопрос, только прозвучал он уже несколько иначе:
– Почему совершил кражу?
– Я взял…
– Не дали же.
Пожалуй, только сейчас Виктор понял всю суть совершенного. Ему казалось, что Савин знает о нем что-то большее. Знает и о том, что происходило в его душе, когда он сидел на лавочке в коридоре. Но успокоил себя: «Не ясновидец же он, чтобы читать чужие мысли?»
А Савин между тем сделал новую запись в протоколе и теперь, покручивая ручку, терпеливо ждал ответа.
Виктор перехватил его взгляд и невольно отвел глаза. Этот простой вопрос: «Почему совершил кражу?» – вдруг с необычной силой всколыхнул все переживания, которые обрушились на него в последние дни, вспомнились и поездки с Гурамом на вокзал и в магазин. Он почувствовал приближение новой опасности.
– Когда я брал деньги, то мало что соображал. Был выпивши, – отвернулся, не закончив фразы.
Савин понимал, что перед ним не закоренелый преступник, прошедший через колонии и научившийся многим хитростям.
– Плохо, Пушкарев, очень плохо! Ссылка на «камыш» и деревья, которые гнулись, тебя не оправдывает. И моего вопроса не снимает, – отчеканил он строго. – Говори правду, – пододвинув к себе телефон, стал распутывать шнур, давая тем самым время на обдумывание ответа.
– Мне очень нужны были деньги, вот и вся причина, – выдавил из себя Виктор.
Савин не был жестким прагматиком. И вопрос: почему Виктор совершил кражу, имел для него не чисто «утилитарное» значение, существенное для выяснения причин. Этот вопрос был для Савина и нравственно важен, потому что в интересах самого Виктора было необходимо разобраться в этих причинах.
– Так-так. Значит, говоришь, были очень нужны? И то ладно. Только деньги в принципе нужны каждому, а вот кражи совершают единицы. Чтобы пойти на это, помимо твоего «очень», нужно плюнуть себе в душу, забыть близких, отказаться от всего хорошего, что было в жизни… Но и этого недостаточно. – Савин с горечью смотрел на Виктора. – Так что давай не крути.
– Я не крал. Я Куприянову записку оставил. Правда, когда сунул под подушку, показалось, что в наволочку она попала. И подумал: спать будет ложиться – обнаружит. Написал, что сразу верну переводом. Подумал, что сто шестьдесят рублей его лимитировать не будут. Это правда!
Слова о записке были неожиданными. После долгой паузы Савин сказал:
– Тогда и мою правду знай. Записка не меняет положения. Ты взял деньги без спроса… Тайно… Распорядился как своими… Тебе, оказывается, многое растолковывать надо.
Виктор смотрел озадаченно. Объяснение Савина его расстроило.
– Твой ответ о записке отразить в протоколе?
– Пишите, вам виднее.
Савин чуть улыбнулся.
– Запишу! Только вот беда, записки твоей не было. Ее не видели ни мы, ни Куприянов.
Виктор посмотрел недоверчиво.
– Как не было? Я писал. Я чистосердечно…
– Ты это серьезно? – спросил Савин. – Есть правильный путь – сначала честно рассказать, а уж потом говорить о чистосердечности. Где ж твоя записка?
– Положил ее Куприянову под подушку, – повторил он.
Савин вспомнил, что во время осмотра гостиничного номера ни он, ни Арсентьев под подушку-то не заглядывали.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Савин удивленно, наморщив лоб, Виктор – растерянно.
– Ну, допустим, положил… А теперь объясни, почему ты остался без денег? Растолкуй, как понять это «остался».
– Наверное, не точно сказал.
– Вот твой ответ, вот твоя подпись. Читай. – Савин приподнял бланк протокола и повернул его в сторону Виктора. – Давай внеси ясность, что значит «остался». У тебя их украли, отняли, потерял?
Виктор не ответил.
– В Москву когда приехал?
– Неделю назад.
– Сколько взял с собой денег?
– Какое это имеет значение?
– Имеет!
– Триста сорок.
– Ух ты! И за неделю без рубля? – удивился Савин. – Даже матери на пальто не оставил. Странное дело получается. Чего прячешь глаза? Боишься?..
Виктор с отчаянной решимостью взглянул на Савина и понял, что тот смотрит на него с досадой. От этого почувствовал еще большее огорчение.
– Чего бояться? Наказания? Чем больше, тем лучше, – возбужденно проговорил он.
– Если настроен вести разговор в таком тоне, то лучше его не вести.
Виктор опустил голову.
– Слушай, парень, брось… – навалившись на стол, громко сказал Савин. – Об этом говори другим, если они слушать пожелают. Еще никто в этом кабинете не говорил, что наказание желанно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41