– И лишь тогда мы сможем… – он умолк, подыскивая слова, – сможем отдать его под суд. Самому – не надо… Закон справедлив, и в таких случаях – строг.
Ромуальд поднял голову и посмотрел на Розниекса широко открытыми глазами.
– Что же мне делать? Как жить дальше? – Снова хлынули слезы. Ромуальд снял очки, вынул платок и отвернулся к стене.
Розниекс вдруг почувствовал, как похолодели руки, хотя в помещении было тепло. «Странно, – подумал он, – человек, даже самый лучший, всегда был и останется в определенном смысле эгоистом. Так, наверное, он устроен. Эгоизм вытекает из инстинкта самосохранения. Все зависит от его степени. Вот этот Ромуальд: хороший парень, но ему сейчас жаль не только матери – самого себя жаль. И сколько людей на кладбище, оплакивая умерших, причитает: „На кого ты меня покинул! Как я стану жить без тебя!“ Розниекс зябко потер руки.
Наконец Ромуальд медленно повернулся к остальным.
Он успел немного успокоиться. Стабиньшу надоело стоять в дверях, и он, взяв табуретку, уселся напротив Ромуальда.
– Что тебе делать, спрашиваешь? – повторил он вопрос юноши. – Если захочешь, сможешь нам помочь.
– Я? – Ромуальд впился в Стабиньша взглядом. – Сделаю все, что смогу. Скажите только, что делать!
– Делать пока ничего не нужно, – вмешался Розниекс – Но попытайтесь рассказать нам все, что знаете. Это важно. Мы можем поговорить в другой комнате. – Розниекс бросил взгляд на секционный стол, где под белой простыней лежала покойная.
– Но я ничего не знаю. Все случилось до того неожиданно, так ужасно…
– Верно. Но часто человек и сам не подозревает, какие важные вещи есть в его, казалось бы, совсем простых показаниях.
Когда они перешли в другую комнату, Розниекс спросил:
– Вы знаете, куда направлялась ваша мать?
Ромуальд присел к столику, подпер подбородок ладонью.
– Она поехала в гости к подруге по работе. У нее вроде бы дача в Пиекрастес, в очень красивом месте.
– Так поздно? – невольно спросил Розниекс и тут же смолк. Вопрос мог показаться неоправданно двусмысленным.
Ромуальд насторожился.
– Да, и правда, странно. Но мать никогда не лгала мне.
– Верю. – Розниекс прошелся по комнате. – Имя, фамилию подруги мать не называла?
– Я не спрашивал.
– Может быть, адрес?
– Нет. Она обещала вернуться на следующий вечер. Я всегда верил ей.
Следователь некоторое время внимательно изучал висевшую на стене анатомическую карту человека, потом повернулся к юноше.
– Вы уже взрослый, Ромуальд. У матери могли быть и свои секреты, которыми ей… ну, скажем, не хотелось делиться с вами. У вас ведь есть такие секреты?
Ромуальд втрепенулся:
– Нет, это невозможно. Мама не такая. Она не встречалась ни с одним мужчиной.
– Вы относились к матери хотя и с любовью, но все же несколько эгоистически. – Розниекс старался говорить осторожно. – Почему у нее не могло быть и своей личной жизни? Почему она должна была жить только для вас? У вас ведь есть девушка, верно? Как ее зовут?
– Дана.
– Почему же у вашей матери не могло быть кого-то, с кем бы она… ну, дружила?
Ромуальд снова ушел в себя.
– Это разные вещи.
– Разные? Потому, что у нее были обязанности по отношению к вам, а у вас их не было? Она же была еще молодой и привлекательной женщиной.
– Н-не знаю… Но друга у нее не было. Я уверен. – В голосе Ромуальда на сей раз, однако, слышалось сомнение.
– Ну ладно, – сказал Розниекс. – Скажите, это был единственный раз, когда мать проводила где-то день, два или хотя бы вечера? – он направлял разговор по наиболее безопасной дороге.
– Вечерами иногда ходила с товарищами по работе в кино или театр. А выезжать не выезжала. Только в санаторий, лечиться.
– В санаторий? – повторил Розниекс. – Когда это было в последний раз?
– Прошлой осенью, – осторожно ответил Ромуальд.
– А писем после этого она не получала?
– Получала, – ответил Ромуальд еще осторожнее. – Но я их не читал. Думаю, что они были от подруги. – Юноша старался, насколько возможно было, защитить честь матери.
– Письма сохранились?
Ромуальд поколебался, но лгать не стал.
– Заперты в столе.
– Почему заперты?
– Это такой ящик – секретный. Мне с раннего детства было запрещено туда лазить.
– Ну вот, – сказал он, – а вы говорите, что у нее не было секретов.
– Это совсем другое. Я думаю, там у нее спрятано что-то, напоминающее о молодости – письма отца, сувениры. Альбом для стихов, может быть. Говорят, такое бывает у каждой женщины.
– Где ваш отец?
– Не знаю. Я его не помню. Мать разошлась с ним, когда я был еще маленьким. Мы о нем никогда не говорили. Мама считала, что он не заслуживал того, чтобы о нем помнили, – неохотно проговорил Ромуальд и умолк, закрыв лицо ладонями.
– Знаете что, Ромуальд, – словно не заметив этого, сказал Розниекс, – давайте попытаемся все вместе понять, к кому ваша мать поехала в Пиекрастес и какие дела там у нее были. Ни у кого из ее коллег нет дачи в Пиекрастес, это мы проверили.
– Как это нет? – Ромуальд выпрямился. – Не может быть!
– Вот мы и хотим разобраться в ее друзьях и знакомых, с кем она могла там встретиться.
– Ничего не понимаю, – глухо сказал юноша.
– Вы человек умный. Это несчастье может оказаться и случайным: ехал пьяный шофер или юнец, угнавший машину для развлечения. Но все же есть основания подозревать обдуманное преступление. И сразу возникает вопрос: кому было нужно, чтобы ваша мать умерла? Кому она мешала? Мы расследуем дело в двух направлениях: ищем машину, вернее – ее водителя, и одновременно – людей, знавших вашу мать и заинтересованных в ее смерти. И в этом вы можете нам помочь.
– Она была такая добрая! – воскликнул Ромуальд. – Никогда никому не делала зла.
– Верю. – Розниекс подошел к Ромуальду, присел рядом с ним. – Но это еще не значит, что она никому не мешала. Честность, порядочность, желание бороться со злом могут встать поперек дороги негодяям.
– Мама всегда была честной, и меня учила этому. Терпеть не могла неправды. За это… – Ромуальд умолк.
– Что ей за это сделали? – быстро спросил Розниекс.
– Насколько я знаю, были неприятности на работе.
– Вы знаете какие-то факты? Ромуальд помолчал, как видно, вспоминая.
– Точно я ничего не знаю, – пожал он плечами. – Но однажды слышал разговор…
– Это очень важно. Постарайтесь вспомнить, когда, где и какие разговоры вы слышали и кто разговаривал.
– Мать, взволнованная, сказала, что не может понять, как один-другой может за деньги продать душу дьяволу.
Следователь вынул из внутреннего кармана сложенный поперек бланк протокола и тщательно разгладил его ладонью.
– Попробуйте вспомнить, когда она сказала это.
– Это я слышал не раз, – медленно ответил юноша. – Но однажды… – он снова замолчал.
– Рассказывайте по порядку.
– В тот вечер я поссорился с Даной и вернулся домой рано. Тихо отпер дверь и прошел в свою комнату. Дверь ее комнаты была приоткрыта, у нее был гость. По голосу я узнал Зале – директоршу магазина, где работала мама. Сперва я не вслушивался. Но потом они заговорили громче, директорша сказала, что она не советует поднимать шум, матери это не касается и нечего ей в это дело лезть. Пусть мать зарубит на носу, – она так и сказала, – что в этом деле заинтересованы многие вышестоящие лица, и рикошетом – именно так она сказала – рикошетом все это ударит по матери. И что это – дружеское предупреждение.
Мама ответила: «Я не единственная, кому это известно».
«Это пусть будет моя забота. Как-нибудь справлюсь».
И Зале выбежала, хлопнув дверью. А мама сама себе с обидой сказала: «Есть же люди! За деньги родного отца с матерью продадут!» Увидела меня и испугалась: «Ты уже дома? Давно пришел?»
Розниекс старался не пропустить ни слова.
– Вы не поинтересовались причиной разговора?
– Я ничего не стал спрашивать. Мама о работе вообще не любила говорить, – сказал Ромуальд охрипшим голосом. Он словно бы сам пытался сейчас заново понять услышанные тогда слова.
– Вы хорошо запомнили этот разговор? – Розниекс продолжал писать.
– Да. Он показался мне необычным и запомнился.
– У вас хорошая память?
– Да. Особенно слуховая.
– Почему вы сразу не рассказали мне об этом разговоре? – спросил следователь, не отрывая глаз от бумаги.
– Не пришло в голову, что он может иметь отношение к этому.
– А теперь подумали так?
На шее Ромуальда набухла жилка, лицо покраснело, даже глаза налились кровью.
– Значит, это директорша! – проговорил он. – Подговорила какого-нибудь подонка…
– Не спешите! – Розниекс пожалел о своих словах.
– У нас нет никаких доказательств. Это лишь одно из многих предположений, которые предстоит проверить. Успокойтесь, прошу вас, и будем разговаривать дальше.
Ромуальд испытующе посмотрел на него.
– Одно из многих предположений? Сколько же вы думаете возиться с этим делом?
– Пока не найду преступника и не докажу его вину. – А если не найдете?
– Тогда решу, что не гожусь для этой профессии, и пойду работать официантом в ресторан. Там голова не особенно нужна, были бы руки и ноги, да и заработать можно неплохо.
– Так ли? – Ромуальд невесело усмехнулся. – По-моему, и официанту, чтобы хорошо заработать, надо уметь думать! – и смутившись, он отвернулся.
Розниекс возвратился к теме разговора:
– Вы не помните, когда именно произошел тот случай?
Ромуальд помолчал, вспоминая.
– В конце прошлого месяца. Незадолго до отпуска матери и… поездки.
– Так. А с какого числа начался отпуск?
– С двадцать четвертого сентября.
– Это вторник, кажется?
– Разговор произошел в пятницу вечером, теперь я вспомнил: мы с Даной договорились идти в театр, она опоздала и я продал билеты. Поэтому мы поссорились. Я помню, Дана сказала: ничего со мной не случилось бы, если бы я первое действие посмотрел с балкона. Она, мол, не могла найти ожерелье, какое подходило бы к голубой блузке, а без него никто на улицу не выходит.
Ромуальд заметно оживился, говорил охотней, понимая, что слова его могут пригодиться. Розниекс не хотел прерывать его.
– Скажите, этот ее отпуск был запланирован заранее?
– Нет. И правда, нет, как я сразу не подумал? – удивился Ромуальд. – Она собиралась в отпуск лишь в конце ноября. Ей обещали путевку в санаторий – и вдруг…
– И так неудачно использовала… В понедельник, уходя на работу, она говорила что-нибудь относительно отпуска?
– Нет. Сказала только в понедельник вечером, что с завтрашнего дня ей дали отпуск на несколько дней. Создалась такая ситуация.
– И еще один вопрос, – продолжал писать Розниекс: – когда она поехала в Пиекрастес, что у нее было с собой?
– С собой? Ничего. Как всегда.
– Дорожной сумки, например?
– Нет. Она же собиралась назавтра вернуться.
– Вы осмотрели одежду матери и прочие вещи. Ничего не пропало?
– Ничего.
– В тот вечер шел дождь?
– Да. У нее был зонтик.
– Где она его обычно носила?
– В сумочке. Зонтик складной. Да, вот сумочки я не видел.
– А вы уверены, что сумочку она брала с собой?
Ромуальд засомневался.
– Она всегда ее носила, там же были… – Ромуальд смутился. – Всякие женские мелочи.
– Деньги она взяла с собой?
– Кто же едет без денег? И еще дома нет ее служебного удостоверения и удостоверения дружинника.
– Одна из свидетельниц видела, что ваша мать, сойдя с поезда в Пиекрастес, вынула из сумочки зонтик, раскрыла и пошла. Но сумочки мы так и не нашли.
– Значит, ограбление!
– Пока это не подтверждается. – Следователь предупреждающе поднял руку, перевернул страницу и продолжал писать.
Дверь со скрипом отворилась, вошел Стабиньш.
– Ну кончили? – нетерпеливо спросил он. – Надо еще съездить в магазин, поговорить, позондировать почву. Иначе до вечера не справимся.
Розниекс писал быстро, мелкими, острыми буквами. Не поднимая головы, ответил:
– Поезжай один. Но зондируй осторожно: не исключено, что там неладно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29