-- Однако, -- сказал я, не найдя никакого другого слова.
-- Вы, я чувствую, помирать не собираетесь, поэтому буду с вами откровенен. Неужели вы думаете, что мы и в самом деле придерживаемся рецептуры древних египтян? Это был бы нонсенс для всей нашей коммерческой промышленности: сделать то, что обещал. Нет, мы честные советские люди и готовим клиентов, как добрые кулинары заводской столовой, -- из всего, что под рукой. Многое покупаем в тех же коммерческих палатках, которые при жизни принадлежали нашему клиенту. Он, скажем, купил корицу за рубль, нам продал за десять, а мы набили его до горла его же корицей, но уже за сто. Вот и весь бизнес.
-- А в Шекельграббера вы тоже влили редечный сок?
-- Нет, для него мы постарались.
-- Кстати, как вы познакомились с ним и с Поглощаевым?
-- Вернувшись из Суздаля, я на одной вечеринке высказал вслух идею о мумиях, и Шекельграббер за нее уцепился. Я навел справки. Все видели в Ване богатого дурака. Богатого по советским меркам. Он недавно приехал из Америки и машины ГАИ принимал за такси, тормозил и удивлялся, когда его били. Кстати, такси он принимал за персональные машины великих шахматистов. Это был настоящий спонсор, без обмана, и мы быстро ударили по рукам... А Поглощаева я знал поверхностно, он заведовал снабжением в нашем институте, но мог и бухгалтером. Упирался он долго, все озирался, как бы чего: все-таки гарантированная бедность лучше, чем богатая неизвестность, -но после первых клиентов уволился. Мы разделили функции: мне досталась реклама, Шекельграбберу -- платить деньги, а Поглощаеву -- оформление документов и поиски подходящего морга. Пока мы обустраивались, Горчицын, чтобы не терять время, тренировался на кошках. Ведь древние египтяне мумифицировали не только людей: кошек, крокодилов, ибисов, быков, ихневмонов, -а питались тростником. Но это их дело.
-- Кто привел Горчицына в фирму?
-- Этого паразита? Он -- поглощаевский знакомый.
-- Кувыркалкину?
-- Я, -- ответил Кашлин. -- Встретил в метро и позвал за собой. А медсестры и до нас в морге работали.
Мне показалось, что Кашлин дозрел до откровенной беседы.
-- Ладно, а теперь говорите, что вы хотели, -- предложил я.
-- То есть? -- не понял он.
-- Ну не напиться же вы сюда пожаловали!
-- Именно напиться. Когда я работал в институте, нам почему-то выдавали спирт на производственные нужды, вместо авторучек. Наверное, потому, что вечно пьяным неловко просить прибавки к зарплате. А теперь, после смерти Шекельграббера, мне и душу отвести не с кем... Кстати, какой левша разукрасил ваш правый глаз?
-- Правда, левша. А я сам не сообразил из-за зеркала!..
Я уже давно не отмечал дни недели в памяти, но теперь, как бы состоя при конторе, сунул нос в календарь и вычислил субботу. Пришлось кое-что менять в планах, учитывая выходной.
Когда я печатал фотографии "подельщиков", позвонила Кувыркалкина. Я велел ей немедленно приехать. "С удовольствием!" -- ответила она и через час уже стояла на пороге.
-- Муж подбросил, что ли?
-- Почему вчера не появился? -- укорила она вопросом.
-- Отмокал, -- ответил я и показал синяк под глазом.
-- Кто же тебя так приложил, сыщик?
-- Думаю, муженек твой, -- укорил я ответом.
-- Шутишь! Его пятиклассник уроет.
-- Лучше сообрази: мог Опрелин нанять ребят или позвать друзей, чтобы рассчитаться за рога, не отходя от кассы? -Черт, из меня уже Квочкин лезет!
-- Нет, -- сказала Кувыркалкина. -- И нанять не мог, и друзей у него таких нет, и не стал бы -- трус он.
-- Но собутыльники-то у него есть! -- решил я. -- Не замечала, нет ли среди них левши?
-- Я не смотрю, какой рукой они стакан держат, -- сказала Кувыркалкина. -- Кстати, принесла тебе список клиентов. Разглашаю коммерческую тайну.
-- Брось на стол, потом посмотрю, -- ответил я...
Часа через два Кувыркалкина промурлыкала в ухо:
-- Пойдем в ресторан.
-- У меня вечер занят, -- пришлось соврать. -- Лучше вспомни, что случилось необычного за неделю и после убийства Шекельграббера.
-- Я и вчера, что было -- плохо помню, -- ответила она.
-- А я помогу: было Рождество, потом старый Новый год. Наверняка вы отмечали всей фирмой.
-- Да. Я собирала стол на Рождество в офисе, но сидеть рядом с Горчицыным не могла. Как представила, что он за стенкой с трупами вытворяет, так чуть не стошнило. Я рано ушла с Шекельграббером.
-- Куда?
-- Поехали к Размахаевой и там сели гулять по-новой.
-- Кто еще был?
-- Югослав один, Терентьевич.
-- И вы поиграли в шведскую семью?
-- Что ты! -- довольно искренне ответила Кувыркалкина. -Терентьевич такой принципиальный. К тому же он безнадежно влюблен в Размахаеву. У него Шекельграббер весь вечер комом в горле стоял.
-- По моим наблюдениям, Размахаева вполне могла угодить обоим, не поступившись совестью.
-- Я же говорю, Терентьевич -- настоящий мужик. Ему -либо все, либо ничего.
-- Что ж этот Терентьевич-настоящий-мужик у нас делает в трудную для Югославии годину: оружие на военных объектах ворует или нефть контрабандно закупает?
-- Ну что-то он, конечно, делает. Деньги у него есть. Вот и мне два газовых пистолета подарил на Рождество. Кстати, я принесла тебе, как обещала.
"Господи! -- подумал я. -- Хоть бы один безденежный иностранец попался! Просто так, для разнообразия. Чтоб совсем дураком себя в собственной стране не чувствовать".
-- Какая у этого Терентьевича машина?
-- Красный "форд", -- ответила Кувыркалкина.
-- А старый Новый год вы где встречали?
Она засмеялась:
-- Не поверишь: я -- с мужем.
-- А Шекельграббер?
-- С Размахаевой.
-- И Терентьевич там был?
-- Не знаю, -- ответила она. -- Значит, не поведешь меня в ресторан?
-- Мы же не договаривались. Откуда я знал, что ты сегодня забежишь на холостяцкий огонек.
-- Ну и подлец же ты! -- сказала она. -- Только пользуешься мной как женщиной и как информатором.
-- А как еще тобой пользоваться? Хочешь, постирай мои носки.
-- Сволочь! -- сказала она, встала, оделась и ушла.
Я не препятствовал. Все-таки хорошая девчонка, эта Кувыркалкина! И детдом не сильно испохабил. Но огреть ее было просто необходимо. Чтоб не прыгала в постель ко всем подряд. Пошлю ей завтра букет роз... Опять бессмысленные траты! Да еще на чужое половое воспитание.
Я же оделся, во что Бог послал из гардероба, и пошел в Армянский переулок. Заклепкина не пришлось даже ждать, он прилежно гулял с пуделем. Сразу видно, человек на пенсии: дома -- скука, на улице -- тоже скука, но хоть ноги двигаются и за собакой следить надо.
-- Не помните, -- спросил я, -- стоял в то утро в переулке красный "форд"?
-- Что-то красное стояло, а что -- не обратил внимания, -ответил он.
-- Перестаньте, вы знаете каждую машину в этом переулке и каждого владельца.
-- Еще темно было, -- сказал он, -- а фонари через один светят. Это при социализме они работали... Не поручусь, что действительно была красная машина. Но и отрицать не буду: вдруг и впрямь стояла.
-- Хорошо, поставим вопрос по-другому. Какие машины проезжали мимо с того момента, как вы обнаружили труп и до приезда милиции?
-- Я как раз пошел звонить в милицию.
-- Кстати, как вас зовут?
-- Степан Николаевич, могли бы в протоколе посмотреть.
-- У меня к вам просьба, Степан Николаевич, как к человеку, у которого много свободного времени и доброе сердце. Я сегодня поссорился с девушкой, но уже жажду помириться -- так бывает в любви. Не могли бы вы от моего имени преподнести ей букет роз. Само собой, я заплачу. И за букет, и за труд.
-- Это можно, -- сказал он и подмигнул, -- я тоже когда-то любил с девушками ссориться.
-- Зовут ее Оля, -- сказал я, доставая деньги из бумажника. -- Она работает секретаршей в похоронной фирме "Долина царей". Сейчас я напишу адрес...
-- Это где покойник из машины? -- удивленно спросил Заклепкин.
-- Да, но к нему это не имеет отношения. Просто я немного влюбился по ходу служебного расследования. Наверное, читали в книжках, до чего мы, детективы, народ влюбчивый.
-- Не пойду, -- сказал он. -- И не просите.
-- Почему? Я хорошо заплачу: и как посыльному, и как человеку с добрым сердцем.
И тут мимо нас проехал Опрелин на своем "УАЗе".
-- Кстати, эта машина вам не знакома, не попадалась на глаза в то утро? -- спросил я на всякий случай.
-- Молодой человек, -- сказал Заклепкин, -- перестаньте меня пугать вопросами. Не таких видели, -- повернулся и ушел.
Я понял, что разговаривать со мной без санкции прокурора он больше не станет, позвонил Горчицыну из ближайшего автомата и велел ждать меня.
Горчицын приоткрыл дверь, троекратно переспросив "кто", и выглядел более испуганным, нежели Заклепкин. Впрочем, пугливость его нашла объяснение, едва он зажег свет в прихожей: под правым глазом Горчицына темнел синяк -- родной брат моему.
-- Когда вас приложили? -- спросил я.
-- Вчера вечером.
-- Подробнее.
-- Трое поймали в подъезде. Я их запомнил, у одного кличка "Квелый".
-- Хорошая кличка для мордобойцы, -- сказал я. -- Давайте пройдем в комнату, и вы на листе бумаги напишите приметы и вообще весь ход событий с диалогами.
Он послушно сел за стол и взял ручку, а я терпеливо подождал.
-- А хуже не будет? -- спросил Горчицын, передавая листок.
-- Вы забыли указать мотивы избиения.
-- Ума не приложу.
-- Все-таки напрягитесь и приложите, -- велел я и взялся подсказывать, -- месть, деньги, ревность, дурная болезнь...
Он замахал руками:
-- СПИДом только на уколах заражаются. Я думаю, может быть, Терентьевич. Только ему не говорите.
-- А почему не ваши коллеги по сауне?
-- Но вы-то что им сделали?
-- Согласен. Но почему Терентьевич? Что я ему сделал? В глаза не видел!
-- А мне он угрожал: если ты, извращенец, коснешься моей женщины, -- сильно пожалеешь.
-- И какая женщина его?
-- Марина Размахаева.
-- Вот как? -- удивился я. -- И когда же она стала его: до смерти Шекельграббера или после?
-- Я им свечку не держал.
-- Жалко. А как вы касались Размахаевой?
-- Она приезжала на массаж.
-- Почему же Терентьевич просто не велел наложнице поменять сауну?
-- Я ее тоже просил, но она упрямая. Она всегда делает наперекор.
-- А за что, по-вашему, напали на меня? Я Размахаеву даже не гладил.
Он ухмыльнулся:
-- Вам лучше знать.
-- Хорошо, -- согласился я, -- к ней еще ездит Поглощаев, но у него-то нет фингала под правым глазом.
-- Может, сегодня появится, -- философски заметил Горчицын.
-- Кстати, что общего у Поглощаева с Размахаевой?
-- Спросите у них.
-- А вы не знаете?
-- Нет и не хочу. Так проще жить.
-- Мне казалось, что вы близкий друг Поглощаева. Вместе в Сандуны ходите.
-- Если вы думаете, что это я украл в бане его документы, то заблуждаетесь. Мне только в тюрьму угодить не хватало.
-- По-моему, там бы вы с лихвой решили свои сексуальные проблемы.
-- Не надо, -- попросил он слезно, -- не издевайтесь надо мной.
Я пожалел о сказанном.
-- Вспомните, кто делил с вами кабинку в Сандунах.
-- В бане все одинаковые.
Может быть, Поглощаев сам спрятал документы? -- подумал я. -- А какие у него основания? Во-первых, те, о которых я не подозреваю. Во-вторых, попугать самого себя до смерти. В-третьих, потратиться на частного сыщика. В-четвертых, заподозрить Горчицына. Ну и темная лошадка, этот Поглощаев. Сразу видно советского буржуя. Капиталист исподтишка.
-- Мог ли Терентьевич из ревности убить Шекельграббера? -спросил я.
-- Ну что вы меня все время спрашиваете? -- устало сказал Горчицын. -- Сами сообразите. Убить, наверное, не мог: нас же не убили. Но его ребята могли перестараться.
-- Тем более мы с Размахаевой не жили.
-- Вот именно, только гладили.
-- Куда вы из сауны поехали с Размахаевой позавчера?
-- Ей надо было кое-что купить у моих знакомых.
-- Ну что? Говорите. Или мне клещи взять и заставить вас язык высунуть.
-- Они хотели построить дачу под Москвой, но потом пришел вызов из Израиля. Вот этот кирпичный полуфабрикат и торговали.
-- Уверен, сошлись на миллионе деревянных.
-- Да, где-то так.
-- А вам не кажется странным, что за похищенные документы с Шекельграббера потребовали ту же сумму?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14