Он знал, что некий процент неподконтрольного ему распределения обязательно должен быть, нельзя все забирать себе - это было следствие все того же главного жизненного принципа. Не борзей, не жадничай - и все будет тихо и спокойно, а главное, тебя всегда прикроют, всегда помогут вышестоящие товарищи, которые тебя знают и ценят, которые считают, что ты на своем месте и которые уверены, что без тебя им будет жить гораздо сложнее, чем с тобой. Даже если время от времени ты и допускаешь ошибки.
Перестройка...
Гавриил Семенович сразу понял, что добром это не кончится. Он очень быстро распознал главную опасность. Она таилась не в идиотских, наглых и бесстыдных газетных статьях, не в демагогах, болтающих на митингах и расхаживающих по зданию горкома в старых свитерах и джинсах, не в этих пустомелях, отрастивших неопрятные бороденки и критикующих всех и вся. Бог с ними. Видел он, Бекетов, за свою долгую жизнь разных людей. Эти демократические балбесы не представляли собой серьезной угрозы.
Основная опасность, настоящая мина, подведенная под основание партийно-хозяйственной пирамиды, заключалась в том, что люди переставали делиться. Каждый начинал работать исключительно на себя, а забота о благе ближнего теперь определялась лишь степенью соответствия этого ближнего собственным шкурным интересам.
Раньше Бекетов лишь презрительно усмехался, когда к нему на прием прорывался кто-нибудь из так называемых "цеховиков" - причем прорваться он мог лишь в том случае, если принадлежал к числу "аккуратных", поддерживающих контакты с руководством и не зарывающихся, не конфликтующих с всесильным ОБХСС. В любом случае для Гавриила Семеновича этот стяжатель был мелкой сошкой. А он, Бекетов, был для подпольного миллионера если не царем и богом, то кем-то вроде министра и архангела одновременно. Теперь же ситуация вывернулась наизнанку.
Люди без прошлого, без заслуг, без хорошей, крепкой биографии вдруг полезли наверх, распихивая локтями партийных товарищей, еще вчера казавшихся железными и неколебимыми. Многие товарищи, конечно, удержались в своих креслах - не так просто в одночасье развалить то, что строилось десятилетиями и было сцементировано страхом, кровью и трудом сотен миллионов простых людей, - но потесниться все-таки пришлось.
И самое страшное, что партийные кадры, сплоченные, профессиональные, в мгновение ока приняли новые правила и стали играть в этот доморощенный капитализм с азартом, поистине достойным лучшего применения.
Каждый в отдельности вроде бы стал жить лучше, каждый, кто пошел в этот проклятый бизнес, очень быстро обогатился, так обогатился, что по сравнению с нынешними доходами все прежние казались жалкими копейками, но при этом кажущемся благополучии отдельных бойцов чиновничьей армии. Система начала шататься.
Чем больше богатели и укреплялись на своих позициях чиновники, тем слабее становилась Система.
"Как же они этого не видят? - кричал Бекетов. Про себя, конечно, кричал. Не хватало еще прилюдной истерики. - Как же не понимают, что если жить по принципу "после нас - хоть потоп", то этот самый потоп непременно хлынет! А может случиться так, что потопов будет много. Для каждого - свой отдельный маленький потопик. Маленький, но такой, что одного незащищенного, оставшегося вне системы чиновника поглотит с легкостью..."
К ужасу Бекетова, горбачевская перестройка была только началом.
Гавриил Семенович терпел все, терпел даже этого Греча, пролезшего в народные депутаты, в мэры, умудрившегося во время путча околдовать все руководство штаба военного округа, завоевавшего огромную популярность и считавшегося уже политиком мирового масштаба.
Гавриил Семенович знал, что, пока цела Система, грош цена этой популярности. В одну минуту, конечно, смести всех этих говорунов не удастся, особенно после бездарной попытки 19 августа, но постепенно их вполне можно нейтрализовать, дискредитировать - по этой части у Системы такой богатый опыт, какого, наверное, в мире нет ни у кого - ни у отдельных политиков, ни у целых государств.
Однако ситуация ухудшалась. И Система, которая должна была обеспечить Гавриилу Семеновичу спокойную жизнь, как ему казалось, до глубокой старости, менялась самым непредсказуемым образом.
Сначала он думал, что она просто разваливается под натиском дикого, пещерного капитализма, в который погрузилась страна. Но потом Гавриил Семенович с искренним ужасом увидел, что Система цела, все ключевые фигуры остались на своих местах, но все вывернулось наизнанку, и люди, которых он знал не один десяток лет, словно оборотни из детских сказок, грянувшись оземь, вдруг превратились в совершенно непонятных, агрессивных и жутких монстров, живущих по каким-то своим, неведомым Бекетову, законам.
Никто не заглядывал хотя бы на полгода вперед, никого не волновало, что может случиться завтра - а в России, как справедливо считал Бекетов, может случиться все что угодно. Каждый тянул на себя, тащили все, что попадалось под руку, в мэрии, где теперь было новое место работы Бекетова, появлялись какие-то странные фигуры совершенно бандитской наружности, персонажи, с которыми прежде ни он, ни его коллеги ни за что не стали бы иметь дела, а нынче - с ними едва не раскланивались.
Бекетов продолжал заниматься жилищными вопросами, правда, теперь правила были совсем другими. Купля-продажа, приватизация, расселение коммуналок - от всего этого голова могла пойти кругом. Не от самих процедур - для профессионала это не вопрос, но от возможностей, открывающихся перед чиновниками.
Теперь все - Бекетов мог сказать это с абсолютной уверенностью - все чиновники старой школы (о "новых" он говорить не хотел, на них просто клейма было негде ставить) были повязаны прямым криминалом. Повязаны теми самыми взятками, которые прежде маскировались столь изящно, что никакая проверка, никакой ОБХСС, никакая милиция не в силах были даже вообразить, будто чиновника можно взять с поличным на получении "левых" денег. Сейчас же деньги (да не просто деньги, а суммы, по меркам Бекетова, совершенно фантастические и все больше в долларах) свободно передавались из рук в руки, а чиновники, следуя негласно утвержденному и постоянно корректируемому прейскуранту, просто сообщали клиенту, сколько он должен положить на стол, чтобы его вопрос был решен положительно и (за дополнительную плату) в кратчайшие сроки.
Взяточничество стало нормой жизни и никого уже не пугало. Эта новая система взаимоотношений включала в себя как необходимое звено и представителей правоохранительных органов, и над тем, что прежде было солидной и твердой, непоколебимой Системой, засияло странно-горделивое слово "коррупция".
Конечно же: скажешь "взяточник" - и сразу на ум приходит что-то мерзкое, мелкое, потливо-боязливо-стыдливое. "Коррупционер" - совсем иное. "Коррупционер" звучит солидно и гордо. Современно, во всяком случае. В духе времени. В духе всех этих "Мерседесов" и "БМВ", в которых теперь носились по Городу чиновники с окладами чуть выше тех, что получают учителя средних школ.
Теперь вся чиновничья масса, каждый отдельный член которой стал в тысячу раз более важным, чем прежде, когда являлся пусть необходимым, пусть находящимся на своем месте, пусть довольно дорогим, но все-таки винтиком общей Системы, - теперь вся эта армия, неожиданно разросшаяся, лавировала между контролирующими организациями - налоговиками, милицией, прокуратурой, с одной стороны, откровенными бандитами, с которыми им все чаще и чаще приходилось иметь дело, - с другой и непосредственно аппаратом мэра - с третьей.
Ненавистный Бекетову мэр был отличным стратегом, однако в вопросах тактики несколько терялся. Пока он еще только входил в курс дела, все шло хорошо, но потом господин Греч понял, что ему нужна собственная команда профессионалов, нужны свои люди, способные решать узкоспециальные вопросы городского хозяйства, и у "винтиков" старой Системы начались проблемы.
До поры до времени чиновники старой школы работали в прежнем режиме, то есть без оглядки, машина распределения и торговли жильем неслась в непонятное капиталистическое будущее, оставляя за собой на обочинах всех окрестных дорог особняки из красного кирпича - двух-, трех-, а кое-где и четырехэтажные, с башенками, подземными гаражами и бассейнами. Город и его ближайшие окрестности преображались на глазах.
В центре Города во множестве появились двухэтажные квартиры, оборудованные в соответствии с фантазией архитекторов-дизайнеров, освободившейся от оков ГОСТа и надзора жилищных товариществ. В связи с этим нужно было в срочном порядке расселить десятки семей из купленных новыми хозяевами Города коммуналок, которые трансформировались в высококлассные апартаменты.
Работа кипела. Десятки частных фирм, самые надежные и респектабельные из которых были "завязаны" на мэрию, то есть обладали покровителями в лице ответственных и сильных в своих полномочиях чиновников, делили Город по-своему, покупали, сносили или ремонтировали целые дома, подкачивали деньги в замороженное строительство, и оно оживало - с той же интенсивностью, с какой расселялись коммуналки, стали расти высотные дома на окраинах.
Впрочем, стоимость жилья в этих свежепостроенных красавцах была такова, что мало кто из бывших обитателей городского центра мог попасть в светлые комнаты с видом на лес или реку, в квартиры с улучшенной планировкой, в дома, оборудованные специальными площадками для парковок машин и вместительными бесшумными лифтами.
Деньги за жилье в новых зданиях было принято отдавать тогда, когда кроме фундамента и забора вокруг него будущие жильцы еще ничего не могли видеть. Ну а потом, после того как дом сдавали в эксплуатацию, эти деньги как-то забывались, и улыбчивый чиновник называл ошеломленному, или - с течением времени это стало случаться все чаще - уже ничему не удивляющемуся жильцу сумму окончательного, последнего взноса, который нужно было положить на стол наличными, чтобы получить ордер.
Куда девались те бедные старушки и полупьяные работяги, что выезжали из центральных коммуналок, одному Богу известно.
Короткий период откровенного бандитизма, когда квартиры отбирались у записных алкоголиков, а алкоголики эти либо выбрасывались на улицу с тысячью рублей в кармане, либо находили покой где-нибудь в пригородном парке или лесу, быстро закончился. Фирмы, занимающиеся недвижимостью, стали работать более цивилизованно. За квартиры теперь не убивали, но судьба расселенных жильцов так и оставалась покрытой мраком.
Последнее время Бекетов как раз и занимался тем, что манипулировал так называемым "маневренным фондом" - переселял уже почти оторвавшихся от реальности жильцов из одного дома в другой, освобождал центр Города для капитального ремонта с последующий продажей наиболее солидных зданий... Словом, работы хватало.
Вот тут-то наконец и вошли в курс дела люди Греча. Кое-кто в его команде работал когда-то в КГБ, кое-кто просто был неплохим специалистом в жилищных вопросах, и деятельность чиновников старой школы осложнилась невероятно.
Контролеры мэра лезли буквально во все дыры, посылали бесконечные комиссии, которые осматривали здания, пущенные на капитальный ремонт, рылись в документах, ездили по строительным площадкам, - вся эта суета никому не нравилась.
Люди, развалившие Систему, переиначившие все под свои собственные вкусы, разрушившие идеологию, которая цементировала незыблемое когда-то государственное здание, теперь пытались докопаться до мелочей. До тех самых мелочей, на которых и держались остатки Системы.
Система не умерла, она просто распалась на чиновничьи микрочастицы, действующие теперь автономно, и "демократы", первое время довольные тем, что им удалось развалить видимую часть айсберга, расколоть глыбу советской власти, начали понимать, что пора заняться каждым осколком порушенного колосса в отдельности, рассмотреть его повнимательней и, если обнаружится, что осколок этот хранит верность прежним идеалам, немедленно ликвидировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Перестройка...
Гавриил Семенович сразу понял, что добром это не кончится. Он очень быстро распознал главную опасность. Она таилась не в идиотских, наглых и бесстыдных газетных статьях, не в демагогах, болтающих на митингах и расхаживающих по зданию горкома в старых свитерах и джинсах, не в этих пустомелях, отрастивших неопрятные бороденки и критикующих всех и вся. Бог с ними. Видел он, Бекетов, за свою долгую жизнь разных людей. Эти демократические балбесы не представляли собой серьезной угрозы.
Основная опасность, настоящая мина, подведенная под основание партийно-хозяйственной пирамиды, заключалась в том, что люди переставали делиться. Каждый начинал работать исключительно на себя, а забота о благе ближнего теперь определялась лишь степенью соответствия этого ближнего собственным шкурным интересам.
Раньше Бекетов лишь презрительно усмехался, когда к нему на прием прорывался кто-нибудь из так называемых "цеховиков" - причем прорваться он мог лишь в том случае, если принадлежал к числу "аккуратных", поддерживающих контакты с руководством и не зарывающихся, не конфликтующих с всесильным ОБХСС. В любом случае для Гавриила Семеновича этот стяжатель был мелкой сошкой. А он, Бекетов, был для подпольного миллионера если не царем и богом, то кем-то вроде министра и архангела одновременно. Теперь же ситуация вывернулась наизнанку.
Люди без прошлого, без заслуг, без хорошей, крепкой биографии вдруг полезли наверх, распихивая локтями партийных товарищей, еще вчера казавшихся железными и неколебимыми. Многие товарищи, конечно, удержались в своих креслах - не так просто в одночасье развалить то, что строилось десятилетиями и было сцементировано страхом, кровью и трудом сотен миллионов простых людей, - но потесниться все-таки пришлось.
И самое страшное, что партийные кадры, сплоченные, профессиональные, в мгновение ока приняли новые правила и стали играть в этот доморощенный капитализм с азартом, поистине достойным лучшего применения.
Каждый в отдельности вроде бы стал жить лучше, каждый, кто пошел в этот проклятый бизнес, очень быстро обогатился, так обогатился, что по сравнению с нынешними доходами все прежние казались жалкими копейками, но при этом кажущемся благополучии отдельных бойцов чиновничьей армии. Система начала шататься.
Чем больше богатели и укреплялись на своих позициях чиновники, тем слабее становилась Система.
"Как же они этого не видят? - кричал Бекетов. Про себя, конечно, кричал. Не хватало еще прилюдной истерики. - Как же не понимают, что если жить по принципу "после нас - хоть потоп", то этот самый потоп непременно хлынет! А может случиться так, что потопов будет много. Для каждого - свой отдельный маленький потопик. Маленький, но такой, что одного незащищенного, оставшегося вне системы чиновника поглотит с легкостью..."
К ужасу Бекетова, горбачевская перестройка была только началом.
Гавриил Семенович терпел все, терпел даже этого Греча, пролезшего в народные депутаты, в мэры, умудрившегося во время путча околдовать все руководство штаба военного округа, завоевавшего огромную популярность и считавшегося уже политиком мирового масштаба.
Гавриил Семенович знал, что, пока цела Система, грош цена этой популярности. В одну минуту, конечно, смести всех этих говорунов не удастся, особенно после бездарной попытки 19 августа, но постепенно их вполне можно нейтрализовать, дискредитировать - по этой части у Системы такой богатый опыт, какого, наверное, в мире нет ни у кого - ни у отдельных политиков, ни у целых государств.
Однако ситуация ухудшалась. И Система, которая должна была обеспечить Гавриилу Семеновичу спокойную жизнь, как ему казалось, до глубокой старости, менялась самым непредсказуемым образом.
Сначала он думал, что она просто разваливается под натиском дикого, пещерного капитализма, в который погрузилась страна. Но потом Гавриил Семенович с искренним ужасом увидел, что Система цела, все ключевые фигуры остались на своих местах, но все вывернулось наизнанку, и люди, которых он знал не один десяток лет, словно оборотни из детских сказок, грянувшись оземь, вдруг превратились в совершенно непонятных, агрессивных и жутких монстров, живущих по каким-то своим, неведомым Бекетову, законам.
Никто не заглядывал хотя бы на полгода вперед, никого не волновало, что может случиться завтра - а в России, как справедливо считал Бекетов, может случиться все что угодно. Каждый тянул на себя, тащили все, что попадалось под руку, в мэрии, где теперь было новое место работы Бекетова, появлялись какие-то странные фигуры совершенно бандитской наружности, персонажи, с которыми прежде ни он, ни его коллеги ни за что не стали бы иметь дела, а нынче - с ними едва не раскланивались.
Бекетов продолжал заниматься жилищными вопросами, правда, теперь правила были совсем другими. Купля-продажа, приватизация, расселение коммуналок - от всего этого голова могла пойти кругом. Не от самих процедур - для профессионала это не вопрос, но от возможностей, открывающихся перед чиновниками.
Теперь все - Бекетов мог сказать это с абсолютной уверенностью - все чиновники старой школы (о "новых" он говорить не хотел, на них просто клейма было негде ставить) были повязаны прямым криминалом. Повязаны теми самыми взятками, которые прежде маскировались столь изящно, что никакая проверка, никакой ОБХСС, никакая милиция не в силах были даже вообразить, будто чиновника можно взять с поличным на получении "левых" денег. Сейчас же деньги (да не просто деньги, а суммы, по меркам Бекетова, совершенно фантастические и все больше в долларах) свободно передавались из рук в руки, а чиновники, следуя негласно утвержденному и постоянно корректируемому прейскуранту, просто сообщали клиенту, сколько он должен положить на стол, чтобы его вопрос был решен положительно и (за дополнительную плату) в кратчайшие сроки.
Взяточничество стало нормой жизни и никого уже не пугало. Эта новая система взаимоотношений включала в себя как необходимое звено и представителей правоохранительных органов, и над тем, что прежде было солидной и твердой, непоколебимой Системой, засияло странно-горделивое слово "коррупция".
Конечно же: скажешь "взяточник" - и сразу на ум приходит что-то мерзкое, мелкое, потливо-боязливо-стыдливое. "Коррупционер" - совсем иное. "Коррупционер" звучит солидно и гордо. Современно, во всяком случае. В духе времени. В духе всех этих "Мерседесов" и "БМВ", в которых теперь носились по Городу чиновники с окладами чуть выше тех, что получают учителя средних школ.
Теперь вся чиновничья масса, каждый отдельный член которой стал в тысячу раз более важным, чем прежде, когда являлся пусть необходимым, пусть находящимся на своем месте, пусть довольно дорогим, но все-таки винтиком общей Системы, - теперь вся эта армия, неожиданно разросшаяся, лавировала между контролирующими организациями - налоговиками, милицией, прокуратурой, с одной стороны, откровенными бандитами, с которыми им все чаще и чаще приходилось иметь дело, - с другой и непосредственно аппаратом мэра - с третьей.
Ненавистный Бекетову мэр был отличным стратегом, однако в вопросах тактики несколько терялся. Пока он еще только входил в курс дела, все шло хорошо, но потом господин Греч понял, что ему нужна собственная команда профессионалов, нужны свои люди, способные решать узкоспециальные вопросы городского хозяйства, и у "винтиков" старой Системы начались проблемы.
До поры до времени чиновники старой школы работали в прежнем режиме, то есть без оглядки, машина распределения и торговли жильем неслась в непонятное капиталистическое будущее, оставляя за собой на обочинах всех окрестных дорог особняки из красного кирпича - двух-, трех-, а кое-где и четырехэтажные, с башенками, подземными гаражами и бассейнами. Город и его ближайшие окрестности преображались на глазах.
В центре Города во множестве появились двухэтажные квартиры, оборудованные в соответствии с фантазией архитекторов-дизайнеров, освободившейся от оков ГОСТа и надзора жилищных товариществ. В связи с этим нужно было в срочном порядке расселить десятки семей из купленных новыми хозяевами Города коммуналок, которые трансформировались в высококлассные апартаменты.
Работа кипела. Десятки частных фирм, самые надежные и респектабельные из которых были "завязаны" на мэрию, то есть обладали покровителями в лице ответственных и сильных в своих полномочиях чиновников, делили Город по-своему, покупали, сносили или ремонтировали целые дома, подкачивали деньги в замороженное строительство, и оно оживало - с той же интенсивностью, с какой расселялись коммуналки, стали расти высотные дома на окраинах.
Впрочем, стоимость жилья в этих свежепостроенных красавцах была такова, что мало кто из бывших обитателей городского центра мог попасть в светлые комнаты с видом на лес или реку, в квартиры с улучшенной планировкой, в дома, оборудованные специальными площадками для парковок машин и вместительными бесшумными лифтами.
Деньги за жилье в новых зданиях было принято отдавать тогда, когда кроме фундамента и забора вокруг него будущие жильцы еще ничего не могли видеть. Ну а потом, после того как дом сдавали в эксплуатацию, эти деньги как-то забывались, и улыбчивый чиновник называл ошеломленному, или - с течением времени это стало случаться все чаще - уже ничему не удивляющемуся жильцу сумму окончательного, последнего взноса, который нужно было положить на стол наличными, чтобы получить ордер.
Куда девались те бедные старушки и полупьяные работяги, что выезжали из центральных коммуналок, одному Богу известно.
Короткий период откровенного бандитизма, когда квартиры отбирались у записных алкоголиков, а алкоголики эти либо выбрасывались на улицу с тысячью рублей в кармане, либо находили покой где-нибудь в пригородном парке или лесу, быстро закончился. Фирмы, занимающиеся недвижимостью, стали работать более цивилизованно. За квартиры теперь не убивали, но судьба расселенных жильцов так и оставалась покрытой мраком.
Последнее время Бекетов как раз и занимался тем, что манипулировал так называемым "маневренным фондом" - переселял уже почти оторвавшихся от реальности жильцов из одного дома в другой, освобождал центр Города для капитального ремонта с последующий продажей наиболее солидных зданий... Словом, работы хватало.
Вот тут-то наконец и вошли в курс дела люди Греча. Кое-кто в его команде работал когда-то в КГБ, кое-кто просто был неплохим специалистом в жилищных вопросах, и деятельность чиновников старой школы осложнилась невероятно.
Контролеры мэра лезли буквально во все дыры, посылали бесконечные комиссии, которые осматривали здания, пущенные на капитальный ремонт, рылись в документах, ездили по строительным площадкам, - вся эта суета никому не нравилась.
Люди, развалившие Систему, переиначившие все под свои собственные вкусы, разрушившие идеологию, которая цементировала незыблемое когда-то государственное здание, теперь пытались докопаться до мелочей. До тех самых мелочей, на которых и держались остатки Системы.
Система не умерла, она просто распалась на чиновничьи микрочастицы, действующие теперь автономно, и "демократы", первое время довольные тем, что им удалось развалить видимую часть айсберга, расколоть глыбу советской власти, начали понимать, что пора заняться каждым осколком порушенного колосса в отдельности, рассмотреть его повнимательней и, если обнаружится, что осколок этот хранит верность прежним идеалам, немедленно ликвидировать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58