- Вот я и успокаивал себя весь день тем, что это, дескать, игры бандитов и политиков, которые такими же бандитами по сути своей являются. Только одеты по-другому. Думаю - не лезь, Гоша, в это дело...
- И правильно, - вздохнула Карина Назаровна. - Чего им надо-то всем? Почему в покое не оставят человека? Уж выборы прошли, уж проиграл он... Знаешь, наверное, что-то есть за ним не чистое... Может, деньги какие не поделили?
- Ага, - сказал Гоша. - Я именно так и рассуждал. А потом подумал - какое мне дело, есть за ним что-нибудь или нет? Не в этом суть вопроса. А суть в том, что я знаю о подлости, которая готовится в отношении человека, и не предупреждаю его об этом. Значит я кто? Такой же подлец, как и эти, с кладбища. Еще хуже, пожалуй. Потому что трусливее. И еще я понял, что ничего не может быть важнее простых человеческих качеств. Ты будешь смеяться, Карина, но я теперь именно так думаю. То есть честность, верность... - вот эти вещи я имею в виду. Справедливость... Да много их. А суть одна. Обычные, простые человеческие отношения - вот что превыше всего. Все остальное - дым. И нечего по поводу этого дыма рефлексировать. Деньги там, шменьги... Все это чушь собачья.
- Да-да, - вздохнула Карина Назаровна.
- И еще я понял такую вещь... - сказал Гоша, открывая дверь подъезда, в который прежде простому смертному было не попасть без предварительной договоренности. Теперь же подъезд, в котором находилась квартира бывшего мэра, выглядел в точности так же, как и тысячи других. Темно было во дворе бывшего мэра, фонарь, призванный освещать территорию, не горел уже несколько месяцев. - Еще я понял, - продолжал Гоша, понизив голос, - что ерунда все это - забота о будущей пользе, которую ты можешь принести. Человек не умирает до тех пор, пока не выработает свой потенциал. Это только кажется иначе... Причитают на похоронах - мол, такой молодой ну или там не молодой, того не успел, сего не успел... Столько еще мог сделать... Написать, сыграть, спеть... Сплясать... Все он успел! А чего не сделал - не сделал бы, даже если б остался жив. Так со всеми, Кариночка моя. - Гоша перешел на шепот. - Со всеми. Какая-то высшая мудрость в этом есть, нам недоступная... Человек на самом деле все успевает. Все, на что он способен. А если рано умер - значит и не было у него никакого предназначения. Все мы все успеваем. Поэтому жить надо здесь и сейчас. И делать надо то, что тебе в данную минуту подсказывает совесть. Не откладывать на какое-то там туманное будущее. Будущего нет. Есть только настоящее. Только то, что сейчас. И это самое важное.
Гоша нажал кнопку звонка у квартиры Греча.
Как может человек так измениться за одну ночь? Даже не за всю ночь - за несколько предутренних часов?
Крюкову чрезвычайно не хотелось открывать глаза, хотя он уже в третий раз слышал слова Греча, призывавшие его подниматься, одеваться-умываться и, надо понимать, убираться восвояси. А ни в какие "свояси" смерть как не хотелось. И то - спал Крюков всего часа два, а до этого - ночь в могиле... То есть, тьфу ты, не в могиле, конечно, но в яме на кладбище, под открытым небом - это вам не шуточки.
Крюков натянул одеяло на голову, надеясь, что Греч вдруг по какой-то причине забудет о нем и уйдет из дома. Жена-то уже поехала куда-то, Крюков слышал, как она прощалась с мужем, как хлопнула за ней входная дверь. Забудет о нем Греч, закрученный неотложными делами, умчится решать свои проблемы, а он, Гоша Крюков, незаметненько останется до вечера на превосходном, мягком и широком диване под толстым одеялом. Этот диван сейчас ему был нужнее всего на свете. Нужнее даже, чем сто граммов опохмелки, которыми Гоша в подобных случаях никогда не пренебрегал.
И куда все делось? Ведь ночью сидели на кухне, беседовали задушевно, как друзья... А теперь? Ну, конечно, Греч не выгоняет его впрямую, грубостей не говорит, но интонации, которые слышал в его голосе Крюков, значили гораздо больше, чем любые грубости.
"Ишь ты, насобачился за время мэрства своего, - подумал Крюков. - Прямо как генерал с подчиненными... Командный голос, однако, выработал. Так и подмывает вскочить, в струнку вытянуться... Слушаюсь, мол, ваше благородие... Тьфу ты, пропасть..."
- Георгий, вставайте. Нам пора уходить, - в очередной раз донесся до Гоши голос хозяина.
Остаток ночи действительно получился задушевным. Греч и Островская были, конечно, удивлены визитом ночных и незваных гостей, но быстро поняли серьезность происходящего и, что удивило Крюкова, еще быстрее поверили в то, что он им рассказал. Поняв же, в чем дело, сели на кухне - Островская все куда-то звонила, но это не мешало беседе Гоши с бывшим мэром, - на столе появилась бутылка водки, неохотно выданная хозяйкой, и Крюков совсем размяк.
В гостях у Греча был еще и Радужный, с которым Гоша был прежде знаком. Сейчас ректор Института даже не узнал его. Только после объяснения Греча Радужный идентифицировал полупьяного избитого оборванца с прогрессивным писателем Крюковым. Однако, завидев на столе водку, ректор быстренько ретировался, сославшись на то, что он вообще не пьет, да и время ночное. На работу утром, то да се...
Беседа же с Гречем затянулась почти до утра. Гоша почувствовал себя очень уютно и выложил бывшему мэру все то, что сбивчиво излагал Карине Назаровне. Кстати, Карина ушла вместе с Радужным, но Гоша этого даже не заметил. Он говорил о предназначении человека, о смысле жизни, о тяжелом времени для страны - обо всем, что наболело у него за последние годы. Когда бутылка почти опустела, Греч предложил Крюкову лечь в гостиной. Это не вызвало у писателя никаких возражений, и через несколько минут удовлетворенный и умиротворенный Крюков уже спал без сновидений и ночных кошмаров, которые частенько мучили его в запоях.
"Как удобно быть героем в кино. Или в литературе... Гром, дым, ты падаешь с мужественным выражением лица и с аккуратным красным пятнышком на белой рубахе. А вокруг бегают враги, сверкают фотогеничными лицами. И не больно, и не страшно, зато невероятно красиво и трогательно. А в жизни? Шорох домашних тапочек, сухость во рту, головная боль, грохот посуды на кухне и слякоть за окном, слякоть, в которую, хочешь не хочешь, а придется сейчас выгребать. Вонючие дырявые сапоги, замасленный ватник, щетина на подбородке... Герой. Все, Гоша. Ты свою функцию выполнил, предназначение исполнил, теперь свободен, дружище. Всего доброго. Have a nice day!"
- Гоша!
- Встаю, - деланно-бодро выкрикнул в ответ Крюков.
Гоша выполз из-под одеяла и сел на диване. Похмелье было очень серьезным. Голова раскалывалась, все тело противно дрожало. К тому же пришла отвратительная неуверенность в движениях - Крюков знал, что ему сейчас будет очень сложно добираться до дома. В таком состоянии он обычно шарахается от каждой машины, каждого встречного пешехода, пропускает тех, кто нагоняет его сзади, - ему кажется, что любой движущийся предмет или человек только и ищет столкновения с больным Гошей, только и норовит задеть его, толкнуть, сбить с ног и пройти или проехать по нему. Очень неприятное состояние, что и говорить.
- Иду, - снова крикнул Гоша, хотя Греч, кажется, и не ждал новой информации. А ждал он - Крюков убедился в этом, выйдя из гостиной, - только того, когда же гость, наконец, натянет свои грязные сапоги и выметется из квартиры на лестницу. По крайней мере так расценил Крюков взгляд бывшего мэра, который стоял в прихожей, держа в руках пальто.
- Георгий, - сказал Павел Романович, - что же вы так заспались?
В голосе Греча Крюкову слышалась искусственность, неискренен был хозяин дома, раздражен, торопился очень. А Крюков его задерживал. Ну, понятно... Большой человек... Что ему до такого мелко... мелко... Гоша сбился.
- Мы вас будили к завтраку, - продолжал извиняться Греч, - но никак не могли поднять... Сейчас уже некогда. Спасибо вам огромное, еще раз хочу сказать - мы очень вам благодарны за то, что вы предупредили... Это очень, очень важно. Я всегда к вашим услугам, Георгий, если что...
- Ладно, чего там, - пробурчал Гоша, натягивая ватник. "Мелкотравчатый" подвернулось слово, которое он искал еще мгновение назад, но сейчас это было уже не актуально.
- Вы куда сейчас? - скороговоркой выпаливал фразу за фразой Греч. - Я на машине. Подвезти?
- Нет... Спасибо. Не стоит. Я пройдусь... Голова что-то...
- Ну-ну, - отпирая замки, сказал Павел Романович. - Однако пора бежать. Наташа сегодня идет на прием... - Он взглянул на часы. - Уже у него.
- У кого? - механически, безо всякого интереса спросил Крюков.
- У начальника ГУВД. Она по своим, по депутатским делам... Но и по нашему делу, - Греч подчеркнул слово "нашему", - задаст несколько вопросов. Она умеет. В этом смысле Наташа просто незаменимый человек.
Он говорил что-то еще, но Крюков, начав спускаться по лестнице, не слышал слов бывшего мэра.
- Вы пешочком? Правильно, - приговаривал Павел Романович. - Вы заходите к нам, Георгий, заходите. Посидим, потолкуем... Работы сейчас очень много, вы уж извините, что так получилось...
- Ничего, - сказал Крюков. - Всего вам доброго.
Они вышли из подъезда. Греч быстро сунул Крюкову ладонь, коротко пожал, затем споро, по-солдатски повернулся и размашисто зашагал, наступая прямо в лужи, к машине, которая ждала его неподалеку. Водитель стоял рядом. Завидев направляющегося к нему Павла Романовича, он выбросил сигарету и приветливо кивнул.
"Вот и все, - снова подумал Крюков. - Миссия выполнена. И что теперь? Пустота... Стоило ли напрягаться? Стоило ли все это того, чтобы такую суету разводить? В его жизни, - он посмотрел вслед удаляющейся машине, - это просто рядовой эпизод. Он, кажется, даже не слишком и волновался, когда я вчера им рассказал о взрывчатке. Видимо, привык. А я, как мудак последний, панику развел. Нет, все-таки не мое это дело. Зря я... Зря".
Крюков сплюнул на асфальт - плевать было почти нечем, гортань ссохлась, язык превратился в точильный камень.
"А пошли вы все! - со вспыхнувшей в душе злостью подумал Крюков. - Все вы скоты. Всем вам на все наплевать. Чтобы я еще раз в это вписался? Ни в жизни! Никогда!"
Он осторожно зашагал в сторону своего дома. Машины пугали, пешеходы казались агрессивными и опасными, пот заливал глаза, каждый встречный милиционер смотрел в сторону Гоши, каждая собака, завидев его, злобно скалилась и готовилась вцепиться. Путь домой после запоя всегда бывал труден, но такого, как сегодня, Гоша припомнить не мог.
- Это ваша проблема! - ревел голос в трубке.
Смолянинов поморщился. Неужели у старика сдают нервы? Вроде в его ведомстве все в порядке... Президент, что ли, опять шею намылил? И правда, ходили слухи, что Сам был последнее время не в духе. Да и здоровье не того... Годы, однако. А этот, падла, начальник хренов, решил на нем, Смолянинове, злость сорвать.
- Понял, нет, мать твою е... Задача поставлена - выполняй! Все! И не дергай меня со всякой ерундой! Сами обосрались, сами за собой и подчищайте свое дерьмо! И чтобы все было чисто, понял? Все!
- Так вот я и хотел...
- Что ты хотел? Меня, знаешь, то, что ты хотел, не... Короче, я все сказал.
Связь прервалась.
- В общем, так, Леша.
- Что?
Алексей Владимирович Панков, начальник следственной группы, ведущей дело Греча, выпрямился в кресле и подобрался, готовясь услышать что-то важное. Он не сомневался, что сейчас ему на голову свалятся очередные неприятности.
А чего еще можно ждать в этом деле? Дела-то как такового нет. Как нынче говорят - виртуальное дело. Существующее только в фантазии Смолянинова, его, Панкова, да вот этого беса, который сейчас был на связи и который всю кашу и заварил. Услужить хотел Самому. Услужил, ничего не скажешь... А все ему мало. Теперь-то чего? Выборы Греч проиграл, тут они постарались изо всех сил, потрудились, можно сказать, на славу... Заодно, между прочим, как бы и еще одно дело о коррупции закрыли - гражданка Ратникова, владелица одной из крупных фирм, торгующих недвижимостью, дожидается в Бутырке суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58