.
Сид выбрал красное и ударил. В яйце хозяйки образовалась вмятина.
- Вы победили. Вам повезет. Обязательно повезет. У вас есть жена?
- Нет... Я пока учусь...
- Хорошо... Очень хорошо... - Женщина не знала, о чем беседовать с гостем.
- Так вы пели в церкви? Я стоял на улице, в толпе. В церкви было много народа.
- Иностранцев пускают. Это гости. В России любят гостей.
- И любят петь. "Иисус Христос - супер-звезда" - ведь это вы пели Магдалину? Никак не думал, что услышу здесь...
- Это я для мамы. Очень красивая музыка... Когда-то давно... Арчи говорил, что я была певицей?
- Да! Именно это он запомнил лучше всего. Ведь я тоже пробовал заниматься музыкой. Хотел стать звездой. Ничего не вышло.
- У меня тоже! - улыбнулась она, и Сид подумал, что Арчи не врал Анжелика была когда-то очень хорошенькой.
- О многом мечтала, но ничего не вышло, - она смущенно пожала плечами. - А знаете, почему? Оказывается, я не о том мечтала.
- Вы могли бы стать певицей. - Сид ел яйцо с куличом, потом попробовал творожную пасху, сдобренную орехами и изюмом. - Вкусно.
- Это хорошо. Очень хорошо! Все священое, благословенное. Это неважно, что ты католик.
- Я не католик. Мои родители... - Он запнулся. - В общем, у нас в семье коммунисты. А следовательно - атеизм.
- Нехорошо это... - качнула головой Анжела. - Ничего, всему время придет... Ай, не умею я по-английски на такие сложные темы говорить... В общем, у меня все хорошо. твоего отца я помню и то лето помню...
- Я уж после родился... Но отец часто рассказывал. - Сид вздохнул, решив перейти к главной теме. - А вы помните мистера Паламар...
- Паламарчука? Роберта Паламарчука? - Анжела нахмурилась. - Его убили. Он ведь начальником был. Имел врагов... Не тех, кто против коммунистов, а других... Ну, вроде...
- Он погиб после ужина в ресторане, где был Арчи.
- Да...
- Дело в том, что Гудвин тогда прибыл в ваш город, чтобы заключить с Паламар... в общем, с вашим шефом одну сделку. Тогда у вас были другие порядки и надо было все делать секретно. Понятно? О'кей... Они договорились совершить обмен в ресторане - отец принес деньги, а ваш шеф - маленький пакет.
- Черненький пластиковый, вроде как... похоже на фишку для шашек!
- Да. Там находилась пленка. На плене документы. Что-то о войне, фашистах. Я не знаю. Отец работал журналистом... Ему были нужны материалы. - Сид врал, опустив голову. Ему частенько приходилось сочинять байки. Но в этой бедной комнате, у стола с яркими яичками, ему вдруг стало стыдно. И в зеленые глаза женщины, нахмурившиеся, тоже смотреть не хотелось.
- Вот жалость-то! Жалко, очень жалко. - Она покачала головой. - Нет у меня документов! Верно: Роберт успел передать мне фишку, когда на нас напали бандиты, а я её за пазуху и сунула. Он мне сказал, что это очень важная вещь для него и для американца будет плохо, если бандиты отберут.
- И вы её потеряли?
- Нет... Нас было трое девушек: я, болгарка очень красивая и русская, Лара - дочка министра... Бандиты угнали мужчин куда-то, а нас повели в горы... Там селение было заброшенное, две или три избы, очевидно, они в них прятались... Заперли нас в пустом доме. Окна забиты, темно, страшно. Лара Решетова говорит: мой отец это так не оставит! Из Москвы сюда отряд милиции пришлет. А болгарка усмехнулась:
- Пока пришлет, нас уже здесь всех... в общем... ну, изнасилуют.
Я с ней мысленно была согласна. Только понимала - если они кого и не тронут - так болгарку. Она все же иностранка, международный конфликт. А нас, русских, не пожалеют. Плевать они хотели на московского начальника. Даже больше удовольствия - его дочь... Я тихонько говорю болгарке:
- Снежа, тебя они вряд ли тронут и у тебя прическа вон какая - целое гнездо. Спрячь, будь другом, вот эту штуковину. Передашь Роберту или американцу, в общем, кому-то из них...
- Вскоре меня увели... Больше я их не видела - ни Снежину, ни Лару... Свои прблемы были, своя жизнь. - Женщина потупилась. - Не все у меня гладко складывалось.
- А теперь? - Сид решил переменить тему. Он не сомневался - женщина говорит правду. Да и не похоже было, что она нашла клад. А воспоминания, очевидно, оказались невеселыми... Ой. какими невеселыми. Сид представил, как повел бы себя в разговоре с незнакомым человеком, выспрашивающим его про Гуго. Кулаки сжались сами собой.
- Теперь-то все устроилось. Сама не пойму, как. Вроде много потеряла, а чувствую - что нашла!
- Что вы нашли? - насторожился Сид.
- Себя, наверно... Вот ещё не так давно, как перестройка началась и все изменилось, я пожалела, что эстраду оставила. Понимаете... Открою журнал, где певицы знаменитые изображены - и словно вот здесь, прямо в сердце... иголка. Или телевизор посмотрю... Больно так, горько... У других, кто на сцене поет, получилось, а у меня - нет. Завидовала. Так?
- Да, я понял. Вы ведь очень хорошо пели.
- Теперь лучше! - Лицо женщины осветилось. - Другие песни. И новое имя, как священник дал по книге - Анна... Ты отцу привет передац... Скажи, сын у него хороший вырос, красивый... - Она ласково взглянула на Сида. Хочешь, поживи у нас? Совсем бесплатно. В море будешь плавать, гулять...
- Спасибо. Я всего на два дня в городе. Надо дальше ехать.
- Жалко. Ты ведь музыку любишь? Вот поговорили бы. Я лучше английский вспомню.
- В следующий раз. Я, наверно сюда приеду. Понравилось. - Сид поднялся и попятился к двери.
- Ну, счастливо тебе... Сид. Сидней, да?
- Сидней.
- Хорошее имя... Постой... - Она юркнула в комнату и вернулась с книгой. - Это русский фольклор. Здесь шутки, сказки, советы. Красивая книга и умная. Я на ней всегда гадаю... Ну, делаю вот так... - Закрыв глаза, Анна раскрыла страницу наугад и медленно перевела прочитанное. - "Про всякого человека клад захоронен. Только надо уметь клад брать. Плохому человеку клад не дается. Пьяному клад не взять. С дурными мыслями к кладу не подступай. Хоронили клады не с глупыми словами, а с молитвой, либо с заклятием. Пойдешь клад брать - иди смирно, зря не болтай. Свою думу думай. Будут тебе страхи, а ты страхов не бойся. Иди себе бережно, не оступайся, потому что клад брать - великое дело". - Захлопнув книгу, Анна посмотрела на гостя. - Что-то понятно?
- Вроде... - неуверенно молвил оторопевший Сид.
Анна рассмеялась.
- Нет, не понял ты. Это ведь не о золоте и богатстве слова, о цели в жизни. О её смысле... У тебя вся дорожка впереди и дорожка эта к сокровищу.К тому, что для души человека самое главное...
- А-а... О'кей... Как только пойму, что самое главное - бояться не буду. И мысли плохие выброшу.
- Правильно! - Приблизившись к Сиду, Анна зашептала. - Здешние люди говорят - я предсказывать умею. Что сейчас прочла - мое тебе предсказание...
Поблагодарив женщину и попрощавшись, Сид покинул тесную квартирку и с облегчением выскочил из грязного подъезда. Утро было прозрачным и розовым. Над морем поднималось солнце. Сид устремился вниз, к идущему через овраг мосту. Возле гаражей, выстроенных вдоль оврага, он затормозил, чтобы перевести дух. На дощатом сарае кто-то давным-давно начертал люминесцентной оранжевой краской: "I love you, Angela". Такой краской покрывают плавающие в море буйки. Наполовину облупившаяся, она все ещё привлекала глаз. Густо цвели, роняя белые лепестки, вишневые деревья. Сид достал золотисто-алый шарф, который Арчи прислал Анжеле, шарф с рисунком мэтра Версаче и привязал его к гибкой тоненькой ветке. А потом, перепрыгивая через ступеньки, ринулся вниз. Когда Сид оглянулся, уже с самой середины моста, то увидел серые прямоугольники домов на Зареченских улицах и пеструю толчею сараев. У одного из них, взмывая на морском ветерке, трепетал, словно оперение сказочной жар-птицы, расписанный знаменитым кутюрье шелк.
Сид не знал, сколь часто будет вспоминать это утро. И когда через пару месяцев будет застрелен Версаче, и когда он сам, наконец, по-настоящему поймет пророчество Анны, и когда произойдут события, которые никто и никогда ему предсказать не мог.
*Глава 7
Красивая женщина застыла у мольберта с кистью в руке, приглядываясь к холсту чуть прищуренными глазами. Она почти закончила полотно, написанное в крепких реалистических традициях. Если бы художница достаточно владела техникой живописи, то, наверняка, создавала бы почти фотографические отпечатки реальности, лишь едва меняя пропорции и объемы. Дело в том, что окружающая реальность художницу вполне устраивала, мало того, вызывала желание запечатлеть ускользающий облик прекрасного мира, словно лелеявшего её в своих любовных объятиях.
Сейчас, рисуя открывающийся с площадки перед замком вид, женщина хотела передать утреннюю манящую прелесть озера с деревянным помостом для катера и склоненными к зеркальной воде ивами. Чуть ближе - бархатно подстриженный луг с желтыми огоньками неизбежных одуванчиков, а на переднем плане каменную баллюстраду в стиле барокко и стоящий на ней вазон: белый фарфор и бледно-розовые, едва распустившиеся пионы. Пионы привлекали её больше всего, но и завораживающий фон упустить было просто невозможно. Прошло пятнадцать лет, но все ещё трудно поверить, что старый замок с покрытыми плющем стенами, каменная терраса , уступами спускающаяся к берегу озера, луга, перелески, клумбы, газоны, да и огромная часть озера принадлежат ей - графине Флоренштайн.
Конец мая - чудесное время! Все цветет, радуется, благоухает, окна четырех этажей сияют праздничным блеском, садовник с гордостью проводит экскурсии гостей по саду и оранжереям. Поместье Флоренштайнов три века славится в Европе своими цветами. А гостей здесь всегда много. Два дня назад домой прибыла Софи с целой компанией университетских друзей. После праздничного ужина графиня объявила: у молодежи свои занятия, у неё - свои. Не существовало ничего на свете, ради чего она могла бы поступиться своими привычками.
Вставать в девять утра, пить кофе на балконе спальни, выходящей к озеру, затем совершать ряд приятнейших дел, часть которых относилась к заботам по хозяйству, а большинство - к занятиям по самосовершенствованию. Если тебе за сорок, или, вернее - под пятьдесят, а выглядеть необходимо на тридцать, то следует приложить немало усилий. Попотеть на тренажерах, выдержать натиск массажистки, немного заняться лицом, капельку - волосами и уж всерьез - гардеробом. Здесь нельзя упустить ни единой мелочи.
Даже у мольберта графиня выглядела так, словно позировала для рекламы. Узкие брючки, свободный шелковый балахон ручной росписи, черные волосы схвачены на темени бирюзовыми кольцами, на шейном шнурке - усыпанный бирюзой золотой крест. Она чуть щурит едва подведенные оленьи глаза нельзя же писать в темных очках.
- Ма! Господи, ты торчишь здесь уже целый час... - Заспанная Софи чмокнула её в щеку и, вспрыгнув на каменный парапет, огладелась. Красотища! После Парижа провинциально захолустье просто завораживает. Особенно утром. - Она потянулась, откинув голову с копной смоляных кудрей. - Не понимаю, как можно дрыхнуть до полудня в такую погоду.
- Если ты о своих друзьях, дорогая, то господин Хасан, кажется, совершал какой-то ритуал на рассвете. Во всяком случае, горничная доложила, что в его спальне стонали или пели. - Графиня оттенила стебель пиона темно-зеленым мазком и тут же прошла тем же тоном вокруг. - Не могу удержаться, чтобы не перетемнить.
- Ма! - Бухнувшись в плетеное кресло под огромным полотняным зонтом, Софи подставила лицо солнцу. - Это не я стонала у Хасана, если ты намекаешь. У меня с ним чисто дружеские отношения. Он - аристократ и сноб. Соизволил оказать нам честь своим визитом. - Девушка фыркнула. - У этих арабов гипертрофированное самомнение. Но польза от этого красавца все-таки есть - я вколачиваю ему славянский, он помогает мне во французском.
- Если уж ты решила загорать, сними пижаму... - Графиня собрала краски. - И предупреди Линду насчет завтрака. У нас не отель, и мы не можем носить кофе в постель каждому из гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52