.. А на смену ему из сеней сторож-дед. Маленький да кривоногий, заиндевевший от мороза, точно много верст катил в розвальнях сюда на Новый год.
- Эх, и стынет же на воле, - проговорил, отгибая воротник шубы, разглядывая каморку, топая валенками. - А как здесь, в кондитере?.. Ничего не слышно чужого?
- Не слышно, - ответила она. А сама подумала: что ей теперь делать? Ну, как и впрямь нажалуется булочнику, а тот ее завтра же на улицу. Страшно подумать - куда же в такой холод деваться. На вокзал? Или в подвалы?
- Ну, ладно тогда, - прохрипел сторож, задирая голову к потолку. Гуляет хозяин, под хмельком. А и нам не грех пропустить... Пойду-ка я загляну к пекарю. Звали вчерась.
Осталась Поля одна. Чутко слушала - там в кондитерской, на лестнице, вроде стоял этот гость. Нет, не стоял, а, взяв бутылку мадеры, осторожно спускался с лестницы; наверно, прислушивался, есть ли кто, кроме нее, в каморке. Чудилось это ей, но охватил властно страх, да такой, что моментом накинула на себя этот дареный платок, пальто и выбежала на улицу. Хлопнула дверью покрепче, а сама через вторые сенцы, соединяющие кондитерскую с пекарней, пробежала, запинаясь за грохочущие решета, приоткрыла дверь, белую от мучной пыли, да и остановилась, в щель разглядывая, что там внутри пекарни.
За столом тыкались носами друг в друга Сенька и сторож. Приказчик уже был пьян - лежал головой на столе, едва не в плошке, а за печкой, в полумраке, у мучного ларя - пекарь и кухарка. Варвара сидела на коленях у пекаря, выгибаясь по-девичьи, белели заголенные полные ноги. Обнимались без стеснения, при людях.
Поля захлопнула дверь, кинулась теперь во двор.
Завернула в проулок и тут вспомнила опять худое лицо, усики, фуражку с молоточками и шубу едва не до пят. Вез тогда санки с бельем и негромко поругивал ее. Смотрел на нее по-доброму, не как этот гость. И еще звал приходить в уголовный розыск.
А сейчас праздник, люди сидят в гостях друг у друга. Решила она: добежит сейчас до площади, где этот дом в два этажа. Заходить не будет, а обойдет кругом, про себя как бы поздравит Константина Пантелеевича да и назад. К этому времени и Варвара, наверно, вернется.
38
Вот и площадь. Остановилась возле дома, глядя на окна. Тихо за ними, только где-то в глубине слышны голоса да стуки. Все окна осмотрела и назад повернула. Постояла на углу и - к другому, а ветер на нее с новой силой, из-за колоколен церкви, из-за длинных зданий, через площадь тучами иголок. Прожигают иголки ноги, лицо, тонкое, выношенное пальтишко.
Последний раз пробежала мимо окон, а занавески не дрогнули, не показалось на стекле знакомое лицо.
- Ну и ладно тогда, - обиженно шепнула Поля и только назад было подалась, как из-за угла вывернул высокий человек в куртке. Поближе подошел - разглядела: тот самый, что приходил к ним в кондитерскую и который уронил на пол тогда стакан с чаем. Хотела было мимо проскочить, а он тоже ее узнал да цоп за руку:
- Стой, девушка...
И за рукав ее, заглянул в лицо:
- Ты ведь от Синягина?
- От Синягина, - ответила она, высвобождаясь сердито. - А вам что?
- Да смотрю, не к нам ли пожаловала... Не к инспектору ли Константину Пантелеевичу.
Как сказал он это, так и озарилась она вся, заулыбалась, а за язык точно бес дернул:
- Хотела увидеть, поздравить.
- Ага, - воскликнул тут торжественно парень. - Все ясно мне. Он вот-вот с обхода вернется. А пока пошли-ка, посиди малость. Обожди.
Попыталась было Поля противиться, да он как клещ уцепился за рукав, чуть не силой потащил к крыльцу. На крыльце признался ей:
- Ох, и рад он будет.
Может, и вырвалась бы да убежала... А как сказал он это, и растаяла совсем. Сама вошла в коридор, не пряча больше улыбки и не сопротивляясь.
Длинный коридор откуда-то из глубины слабо освещался лампочкой. Черные стены пугали, из-за дверей слышались голоса, смех, телефонные звонки, стук шагов, то близкий, то далекий. Парень оглянулся на нее:
- Пойдем, в дежурку тебя сведу.
Знакома эта дежурка Поле. Тогда вот, из шалмана, вместе со всеми привели ее сюда, записали фамилию. Но не призналась носатому - послушно поспешила за ним по гулкому коридору.
Дверь в дежурку была открыта, и сквозь щель она увидела чьи-то ноги в валенках с отставшими подошвами. Слышался храп, да такой, что она остановилась даже, оробела. А парень подтолкнул ее, сказал, обращаясь к сидевшему за столом дежурному в красноармейской форме, шапке-ушанке:
- Эй, Семенов, пусть эта девушка посидит до инспектора Пахомова. Вот-вот он подойдет... Пригляди за ней...
Семенов приподнял голову, кивнул и снова принялся выводить буквы скрипучим пером. Поля села на краешек скамьи, оглядываясь с любопытством. Где-то веселятся и гуляют вовсю люди, тычутся головами в закуску, танцуют под граммофон после бутылки мадеры.
А тут своя жизнь. Два беспризорника в углу комнаты, на полу, незаметно для дежурного играли в карты. Старуха с котомкой, в лаптях, замерла, привалившись к стене. Какие-то мешочники, две девицы в беретах, сдвинутых набок, в ватных жакетах, черных румынских чулках, в высоких ботах. У обеих помятые лица, в ссадинах и синяках. Ругались негромко, шипели, того и гляди, вцепятся друг-дружке в волосы. Не поделили кого-то.
Душно пахло сивухой от того, кто храпел в углу, от девиц - духами, табачным дымом.
Скоро все это надоело ей, и решила она наконец - надо бы и домой. Наверно, вернулась от пекаря Варвара, нагулялась досыта за это время, пока Поля бегала по городу, вместо того чтобы гадать на зеркале. Да и когда еще Константин Пантелеевич придет, а если и придет, вспомнит ли девчонку из булочной.
Но тут Семенов поднял опять голову - большелобый, глаза крупные, черные и холодные какие-то:
- Куда ты? Эй!
- Домой, - просто ответила Поля, вздрогнув от неожиданного вопроса.
- Домой, - так и ахнул Семенов и захохотал. И беспризорники засмеялись, залопотали мешочники на непонятном языке. Даже храпевший на полу заворочался, - может, почуял во сне, что в комнате стало весело, как в балагане на ярмарке.
Семенов нахмурился, сделал жест рукой: мол, вертай назад.
- Какой дом тебе, девка. Раз привели сюда, сиди в жди. Выясним вот кто да что...
- Так я к Константину Пантелеевичу сама, - прошептала она, умоляюще глядя на Семенова. Но парень упрямо мотнул лобастой головой:
- Сказано тебе.
И снова уткнулся в бумаги. Привык ко всякому вранью здесь, в дежурной комнате. А что врет - не сомневался, потому что не стал бы так спокойно выводить буквы скрипучим, как сверчок, пером.
Одна из девиц, перекинув ногу на ногу, покосилась на нее, сощурила глаза привычно, игриво, точно перед кавалером с бульвара:
- По поездам "прыгаешь"? Видела я тебя на вокзале.
- Не прыгаю я, - отрезала Поля, ерзая беспокойно на лавке. Вот услышит сейчас Семенов - скажет: "Не домой, на вокзал тебе, значит, надо".
- Строит из себя маменькину дочку, - кивнула девица второй на Полю. Видела я ее на вокзале, вот как сейчас помню. Ну, "пауки-подрядчики" раскусят да в казематку, а не домой.
И засмеялась ехидно, открывая кривые резцы зубов.
Вторая, зевнув, сказала:
- Не отвертится. Поймают за язык.
Поля едва не заплакала: ее за воровку принимают. Сама напросилась, выходит. Побежала, дурочка, Константина Пантелеевича искать. А он, чего доброго, и забыл о ней. Вот будет позор тогда для нее...
Но тут дверь распахнулась, и на пороге встал он сам. Румяный с мороза, на усиках поблескивали капельки воды, глаза пробежали по дежурке, остановились на ней.
Так и обожгло радостью: увидела улыбку на его лице. Помнит, значит.
- Ага, - воскликнул весело. - Вот ты где, Поля. Семенов, - обратился он к дежурному, настороженно уставившемуся на них, - девушка со мной пойдет.
Тот готовно кивнул головой и вроде бы теперь вот извиняюще посмотрел на нее. Мол, откуда мне знать: кого приводят да уводят, а кто и сам пришел.
Девицы удивились, наверное: "прыгает", но почему-то с инспектором знается.
Константин Пантелеевич в коридоре уже поздоровался с ней за руку:
- Ну что? Не встретила ли того налетчика?
"Налетчики для него, значит, важнее девчонки-прачки из булочной Синягина, прибежавшей сюда по морозу". Но не обиделась, во всяком случае виду не показала, что задело это ее.
- С праздничком вас, Константин Пантелеевич... Поздравить вот.
Он с недоумением посмотрел на нее и нерешительно ответил:
- Ну... спасибо тебе, Поля. И тебя тоже с Новым годом...
39
Возле двери, за которой слышался шум, разговор, он приостановился, проговорил с досадой:
- Еще не разошлись. Вот болтуны... Ну, да ладно...
Он ввел ее в комнату, полную, как поняла Поля, агентов. Они стояли, сидели, разговаривали, смеялись, жевали пирожки, покрикивали. У порога лежал огромный черный пес, положив голову на лапы, точно принюхивался к валенкам стоявшего с поводком высокого, плечистого старика с бородой. Старик говорил что-то агенту в полушубке, в очках - в нем она узнала того самого, который осенью привел ее из шалмана в милицию и совестил за то, что она не учится. Донеслись до слуха последние слова.
- Беда с Джеком, Саша. Как один останется, так и завоет. Что-то неладно.
Саша ответил, глядя теперь на Полю:
- Бывает у собак тоска. Мало ли... Может, о потомстве скучает.
А сам все смотрел на нее, все, видно, вспоминал, но не вспомнил и снова обернулся к старику, заговорил быстро:
- А ветеринара этого я бы не пускал в питомник. Он же ничего не знает. Только акты пишет. А разбери - так или не так в актах... Кому какое дело.
На диване, куда Константин Пантелеевич посадил Полю, сидел полный, с приятным лицом мужчина. Он говорил высокому парню в гимнастерке, в хромовых сапогах, стоявшему возле печки, гревшему ладони:
- Я две бутылки пива в "Северянине". Две - "Пепо". Ну и несет, Рябинкин. И не придирайся. А хочешь - жалуйся Ярову.
- Яров вас ценит, Антон Филиппович, - ответил этот Рябинкин. Выдающийся вы сыщик, любое дело раскроете. Вот и пользуетесь. Точно первый раз... И не "Пепо" тут пахнет.
- Чем пахнет - все мое, - пробурчал мужчина. - И не тебе, новичку, меня попрекать, да еще старшего по званию. - Он мотнул головой на дверь. Вот завтра в "кишлаки" с утра... Знаешь, какая там шпана живет. Самый отстой преступного мира. И могу я сегодня себе позволить.
Он ударил вдруг кулаком по дивану, и в ответ тонко и длинно взвыл пес, поднялся на задние лапы, тряся длинной, как у щуки, головой.
- Тихо, Джек, - попросил его Антон Филиппович, добавил, усмехнувшись: - Вот собака... Не любит скандалов. Умница... Человеком бы ей.
Возле Константина Пантелеевича очутился плотный, выпятивший важно вперед грудь парень. Лицо, круглое, румяное, в веснушках, так и сияло довольно. Он взял за локоть инспектора и проговорил:
- А меня поздравь, Костя, женюсь после Нового года...
- Ну, поздравляю.
Константин Пантелеевич улыбнулся, подмигнул парню:
- Похвалили тебя, Кулагин, а ты на радостях и жениться.
Захохотал тот, полный, что сидел на диване. Поднявшись, сказал:
- Ему премия вышла от Ярова денежная. Вот и решил по-умному ее истратить...
- Отдохну уж сегодня, - послышался голос из кучки, толпившейся возле стола. Высокий, краснолицый парень обернулся, и Поля узнала теперь и его. Он тогда был в шалмане, куда она попала случайно с подругой. Появился откуда-то, быстро шагнул к одному из парней, заворачивая резко руки за спину. Запомнилось яростно оскаленное от злобы и боли лицо того парня... Запомнился в очках, с наганом наготове, возле дверей, и тишина за длинным столом - такая, что слышен был скрип половиц. Потом их вели сюда, в милицию, по дождю, по грязной мостовой. И народ останавливался, смотрел на них, и было так стыдно, что она, Поля, все старалась прятаться за парней. А сбоку шел этот краснолицый.
- Яров назвал нас в губернской газете "незаметными работниками". И меня, и тебя, Саша, и Федора, - недовольным голосом заговорил кто-то, жующий пирожок.
- Не понравилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
- Эх, и стынет же на воле, - проговорил, отгибая воротник шубы, разглядывая каморку, топая валенками. - А как здесь, в кондитере?.. Ничего не слышно чужого?
- Не слышно, - ответила она. А сама подумала: что ей теперь делать? Ну, как и впрямь нажалуется булочнику, а тот ее завтра же на улицу. Страшно подумать - куда же в такой холод деваться. На вокзал? Или в подвалы?
- Ну, ладно тогда, - прохрипел сторож, задирая голову к потолку. Гуляет хозяин, под хмельком. А и нам не грех пропустить... Пойду-ка я загляну к пекарю. Звали вчерась.
Осталась Поля одна. Чутко слушала - там в кондитерской, на лестнице, вроде стоял этот гость. Нет, не стоял, а, взяв бутылку мадеры, осторожно спускался с лестницы; наверно, прислушивался, есть ли кто, кроме нее, в каморке. Чудилось это ей, но охватил властно страх, да такой, что моментом накинула на себя этот дареный платок, пальто и выбежала на улицу. Хлопнула дверью покрепче, а сама через вторые сенцы, соединяющие кондитерскую с пекарней, пробежала, запинаясь за грохочущие решета, приоткрыла дверь, белую от мучной пыли, да и остановилась, в щель разглядывая, что там внутри пекарни.
За столом тыкались носами друг в друга Сенька и сторож. Приказчик уже был пьян - лежал головой на столе, едва не в плошке, а за печкой, в полумраке, у мучного ларя - пекарь и кухарка. Варвара сидела на коленях у пекаря, выгибаясь по-девичьи, белели заголенные полные ноги. Обнимались без стеснения, при людях.
Поля захлопнула дверь, кинулась теперь во двор.
Завернула в проулок и тут вспомнила опять худое лицо, усики, фуражку с молоточками и шубу едва не до пят. Вез тогда санки с бельем и негромко поругивал ее. Смотрел на нее по-доброму, не как этот гость. И еще звал приходить в уголовный розыск.
А сейчас праздник, люди сидят в гостях друг у друга. Решила она: добежит сейчас до площади, где этот дом в два этажа. Заходить не будет, а обойдет кругом, про себя как бы поздравит Константина Пантелеевича да и назад. К этому времени и Варвара, наверно, вернется.
38
Вот и площадь. Остановилась возле дома, глядя на окна. Тихо за ними, только где-то в глубине слышны голоса да стуки. Все окна осмотрела и назад повернула. Постояла на углу и - к другому, а ветер на нее с новой силой, из-за колоколен церкви, из-за длинных зданий, через площадь тучами иголок. Прожигают иголки ноги, лицо, тонкое, выношенное пальтишко.
Последний раз пробежала мимо окон, а занавески не дрогнули, не показалось на стекле знакомое лицо.
- Ну и ладно тогда, - обиженно шепнула Поля и только назад было подалась, как из-за угла вывернул высокий человек в куртке. Поближе подошел - разглядела: тот самый, что приходил к ним в кондитерскую и который уронил на пол тогда стакан с чаем. Хотела было мимо проскочить, а он тоже ее узнал да цоп за руку:
- Стой, девушка...
И за рукав ее, заглянул в лицо:
- Ты ведь от Синягина?
- От Синягина, - ответила она, высвобождаясь сердито. - А вам что?
- Да смотрю, не к нам ли пожаловала... Не к инспектору ли Константину Пантелеевичу.
Как сказал он это, так и озарилась она вся, заулыбалась, а за язык точно бес дернул:
- Хотела увидеть, поздравить.
- Ага, - воскликнул тут торжественно парень. - Все ясно мне. Он вот-вот с обхода вернется. А пока пошли-ка, посиди малость. Обожди.
Попыталась было Поля противиться, да он как клещ уцепился за рукав, чуть не силой потащил к крыльцу. На крыльце признался ей:
- Ох, и рад он будет.
Может, и вырвалась бы да убежала... А как сказал он это, и растаяла совсем. Сама вошла в коридор, не пряча больше улыбки и не сопротивляясь.
Длинный коридор откуда-то из глубины слабо освещался лампочкой. Черные стены пугали, из-за дверей слышались голоса, смех, телефонные звонки, стук шагов, то близкий, то далекий. Парень оглянулся на нее:
- Пойдем, в дежурку тебя сведу.
Знакома эта дежурка Поле. Тогда вот, из шалмана, вместе со всеми привели ее сюда, записали фамилию. Но не призналась носатому - послушно поспешила за ним по гулкому коридору.
Дверь в дежурку была открыта, и сквозь щель она увидела чьи-то ноги в валенках с отставшими подошвами. Слышался храп, да такой, что она остановилась даже, оробела. А парень подтолкнул ее, сказал, обращаясь к сидевшему за столом дежурному в красноармейской форме, шапке-ушанке:
- Эй, Семенов, пусть эта девушка посидит до инспектора Пахомова. Вот-вот он подойдет... Пригляди за ней...
Семенов приподнял голову, кивнул и снова принялся выводить буквы скрипучим пером. Поля села на краешек скамьи, оглядываясь с любопытством. Где-то веселятся и гуляют вовсю люди, тычутся головами в закуску, танцуют под граммофон после бутылки мадеры.
А тут своя жизнь. Два беспризорника в углу комнаты, на полу, незаметно для дежурного играли в карты. Старуха с котомкой, в лаптях, замерла, привалившись к стене. Какие-то мешочники, две девицы в беретах, сдвинутых набок, в ватных жакетах, черных румынских чулках, в высоких ботах. У обеих помятые лица, в ссадинах и синяках. Ругались негромко, шипели, того и гляди, вцепятся друг-дружке в волосы. Не поделили кого-то.
Душно пахло сивухой от того, кто храпел в углу, от девиц - духами, табачным дымом.
Скоро все это надоело ей, и решила она наконец - надо бы и домой. Наверно, вернулась от пекаря Варвара, нагулялась досыта за это время, пока Поля бегала по городу, вместо того чтобы гадать на зеркале. Да и когда еще Константин Пантелеевич придет, а если и придет, вспомнит ли девчонку из булочной.
Но тут Семенов поднял опять голову - большелобый, глаза крупные, черные и холодные какие-то:
- Куда ты? Эй!
- Домой, - просто ответила Поля, вздрогнув от неожиданного вопроса.
- Домой, - так и ахнул Семенов и захохотал. И беспризорники засмеялись, залопотали мешочники на непонятном языке. Даже храпевший на полу заворочался, - может, почуял во сне, что в комнате стало весело, как в балагане на ярмарке.
Семенов нахмурился, сделал жест рукой: мол, вертай назад.
- Какой дом тебе, девка. Раз привели сюда, сиди в жди. Выясним вот кто да что...
- Так я к Константину Пантелеевичу сама, - прошептала она, умоляюще глядя на Семенова. Но парень упрямо мотнул лобастой головой:
- Сказано тебе.
И снова уткнулся в бумаги. Привык ко всякому вранью здесь, в дежурной комнате. А что врет - не сомневался, потому что не стал бы так спокойно выводить буквы скрипучим, как сверчок, пером.
Одна из девиц, перекинув ногу на ногу, покосилась на нее, сощурила глаза привычно, игриво, точно перед кавалером с бульвара:
- По поездам "прыгаешь"? Видела я тебя на вокзале.
- Не прыгаю я, - отрезала Поля, ерзая беспокойно на лавке. Вот услышит сейчас Семенов - скажет: "Не домой, на вокзал тебе, значит, надо".
- Строит из себя маменькину дочку, - кивнула девица второй на Полю. Видела я ее на вокзале, вот как сейчас помню. Ну, "пауки-подрядчики" раскусят да в казематку, а не домой.
И засмеялась ехидно, открывая кривые резцы зубов.
Вторая, зевнув, сказала:
- Не отвертится. Поймают за язык.
Поля едва не заплакала: ее за воровку принимают. Сама напросилась, выходит. Побежала, дурочка, Константина Пантелеевича искать. А он, чего доброго, и забыл о ней. Вот будет позор тогда для нее...
Но тут дверь распахнулась, и на пороге встал он сам. Румяный с мороза, на усиках поблескивали капельки воды, глаза пробежали по дежурке, остановились на ней.
Так и обожгло радостью: увидела улыбку на его лице. Помнит, значит.
- Ага, - воскликнул весело. - Вот ты где, Поля. Семенов, - обратился он к дежурному, настороженно уставившемуся на них, - девушка со мной пойдет.
Тот готовно кивнул головой и вроде бы теперь вот извиняюще посмотрел на нее. Мол, откуда мне знать: кого приводят да уводят, а кто и сам пришел.
Девицы удивились, наверное: "прыгает", но почему-то с инспектором знается.
Константин Пантелеевич в коридоре уже поздоровался с ней за руку:
- Ну что? Не встретила ли того налетчика?
"Налетчики для него, значит, важнее девчонки-прачки из булочной Синягина, прибежавшей сюда по морозу". Но не обиделась, во всяком случае виду не показала, что задело это ее.
- С праздничком вас, Константин Пантелеевич... Поздравить вот.
Он с недоумением посмотрел на нее и нерешительно ответил:
- Ну... спасибо тебе, Поля. И тебя тоже с Новым годом...
39
Возле двери, за которой слышался шум, разговор, он приостановился, проговорил с досадой:
- Еще не разошлись. Вот болтуны... Ну, да ладно...
Он ввел ее в комнату, полную, как поняла Поля, агентов. Они стояли, сидели, разговаривали, смеялись, жевали пирожки, покрикивали. У порога лежал огромный черный пес, положив голову на лапы, точно принюхивался к валенкам стоявшего с поводком высокого, плечистого старика с бородой. Старик говорил что-то агенту в полушубке, в очках - в нем она узнала того самого, который осенью привел ее из шалмана в милицию и совестил за то, что она не учится. Донеслись до слуха последние слова.
- Беда с Джеком, Саша. Как один останется, так и завоет. Что-то неладно.
Саша ответил, глядя теперь на Полю:
- Бывает у собак тоска. Мало ли... Может, о потомстве скучает.
А сам все смотрел на нее, все, видно, вспоминал, но не вспомнил и снова обернулся к старику, заговорил быстро:
- А ветеринара этого я бы не пускал в питомник. Он же ничего не знает. Только акты пишет. А разбери - так или не так в актах... Кому какое дело.
На диване, куда Константин Пантелеевич посадил Полю, сидел полный, с приятным лицом мужчина. Он говорил высокому парню в гимнастерке, в хромовых сапогах, стоявшему возле печки, гревшему ладони:
- Я две бутылки пива в "Северянине". Две - "Пепо". Ну и несет, Рябинкин. И не придирайся. А хочешь - жалуйся Ярову.
- Яров вас ценит, Антон Филиппович, - ответил этот Рябинкин. Выдающийся вы сыщик, любое дело раскроете. Вот и пользуетесь. Точно первый раз... И не "Пепо" тут пахнет.
- Чем пахнет - все мое, - пробурчал мужчина. - И не тебе, новичку, меня попрекать, да еще старшего по званию. - Он мотнул головой на дверь. Вот завтра в "кишлаки" с утра... Знаешь, какая там шпана живет. Самый отстой преступного мира. И могу я сегодня себе позволить.
Он ударил вдруг кулаком по дивану, и в ответ тонко и длинно взвыл пес, поднялся на задние лапы, тряся длинной, как у щуки, головой.
- Тихо, Джек, - попросил его Антон Филиппович, добавил, усмехнувшись: - Вот собака... Не любит скандалов. Умница... Человеком бы ей.
Возле Константина Пантелеевича очутился плотный, выпятивший важно вперед грудь парень. Лицо, круглое, румяное, в веснушках, так и сияло довольно. Он взял за локоть инспектора и проговорил:
- А меня поздравь, Костя, женюсь после Нового года...
- Ну, поздравляю.
Константин Пантелеевич улыбнулся, подмигнул парню:
- Похвалили тебя, Кулагин, а ты на радостях и жениться.
Захохотал тот, полный, что сидел на диване. Поднявшись, сказал:
- Ему премия вышла от Ярова денежная. Вот и решил по-умному ее истратить...
- Отдохну уж сегодня, - послышался голос из кучки, толпившейся возле стола. Высокий, краснолицый парень обернулся, и Поля узнала теперь и его. Он тогда был в шалмане, куда она попала случайно с подругой. Появился откуда-то, быстро шагнул к одному из парней, заворачивая резко руки за спину. Запомнилось яростно оскаленное от злобы и боли лицо того парня... Запомнился в очках, с наганом наготове, возле дверей, и тишина за длинным столом - такая, что слышен был скрип половиц. Потом их вели сюда, в милицию, по дождю, по грязной мостовой. И народ останавливался, смотрел на них, и было так стыдно, что она, Поля, все старалась прятаться за парней. А сбоку шел этот краснолицый.
- Яров назвал нас в губернской газете "незаметными работниками". И меня, и тебя, Саша, и Федора, - недовольным голосом заговорил кто-то, жующий пирожок.
- Не понравилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40