Значит, ещё три дня идти под моросящим дождем, останавливаться, копать землю, описывать разрезы, собирать образцы. Когда работаешь, не зная, для чего и зачем, устаешь в двадцать раз больше. И ещё три ночи лежать в сыром, никогда не высыхающем спальнике, дремать, прислушиваясь к лесным шорохам, вздрагивать то от резких криков ночных птиц, то от треска ломаемых сучьев под копытами лося.
Дорога, избитая лесовозами, с лужами по колено, петляла в темнохвойном лесу, намокшие ели по-осеннему смиренно застыли слева и справа, было тихо, только скрипели колеса да чавкала грязь под ногами. Маленький Вовик, точнее Владимир Ильич, быстрый в движениях, как его великий тезка, на ходу сверял маршрут с топокартой, с аэрофотоснимками и периодически объявлял: до точки осталось столько-то километров, до бетонной дороги столько-то.
Наталья брела как в тумане. "Только бы не заболеть", - думала она, цепляясь за задок телеги.
Когда до точки оставалось всего ничего и по каким-то неуловимым признакам все почувствовали, что лес скоро кончится и откроется луг или поле, Толик схватил вожжи, тихо и неуверенно пробасил: "Тпру-у..." Наталья увидела впереди, метрах в сорока, сидящего на обочине человека.
После некоторой заминки подошли.
На мужике лет шестидесяти был старомодный синий прорезиненный плащ и серая кепка. В руках он держал узелок, вероятно, с едой. Он встал, и Наталья увидела под ним небольшой чемодан. Поздоровались.
- Далеко ль бетонка? - спросил незнакомец, потирая крупной ладонью небритый подбородок и внимательно поглядывая на ребят.
- Километров восемь, - ответил Вовик.
- Восемь, - повторил незнакомец. - Если по пути, примите в компанию.
Он тут же пристроил чемоданчик и узелок в телегу и зашагал рядом с Натальей.
- Колодцы, что ли, копаете? - спросил он, указав на лопаты.
- Геология, - сказала Наталья.
- Ага, - кивнул незнакомец.
Старик оказался не в меру общительным. Он шел и рассказывал о себе:
- А я вот к братану иду. Из-под Питера я, решил новую жизнь в деревне начать. Не знаю, получится ли...
Братана надо проведать. Целых двадцать семь лет не мог к нему выбраться, только теперь вот, на пенсии...
Чем он живет тут, чем кормится? Только бы он не уехал куда. А я теперь что, я вольный казак, а ему ещё трубить и трубить. Да-а... Ну, зайду, погляжу.
Здесь и раньше-то глухомань была, а теперь так и вовсе автобус убрали. Ну, приду, погляжу. Коли магазин какой есть, так и проживем как-нибудь. Если, конечно, его правоверная меня не выгонит. А вдруг выгонит? А? Вот, будет номер!
Взаимного разговора не получалось. Ребята молчали, а Наталья шла и думала, что хорошо бы отделаться от этого старика до ночной стоянки, она волновалась, как бы ребята не брякнули, куда идут, ведь тогда старик может сказать "нам по пути", и придется с ним ночевать.
Старик явно не нравился ей. От него веяло какой-то немытостью и той самой неопределенностью, что так раздражала Наталью в последнее время. И откуда он взялся в тайге, где между деревнями по пятьдесят километров? В городском плаще и не с рюкзаком или котомкой, а с чемоданом? Специфика здешних лагерных мест неизбежно наводила Наталью на невеселые мысли. Боковым зрением она отмечала, что старик то и дело поглядывает в её сторону. Она присмотрелась. Нет, старик зыркал водянистыми глазами во все стороны словно опасался чего-то. Попутно он продолжал говорить сам с собой. Заговорил о смерти как об избавлении от тяжкого бремени совести, о том, что деньги нужны живым, а не мертвым. Затем он достал из кармана плаща грязную тряпочку, развернул её и стал приставать:
- Ребятки, купите зубец золотой Мой личный зубец. А то денег нет, хлеба нет. С чем к братану явлюсь?
Дайте хотя сколько, вы его потом хорошо продадите... Вот, был зубец, жевал я им, жевал, а теперь пришлось отодрать. Жевать-то ведь нечего. За бутылку отдам, только возьмите.
От старика отмахнулись: откуда, мол, деньги. Тогда он из того же кармана достал огурец, очистил его от соринок и предложил девушке:
- Пожуй.
Наталья отказалась, и старик, смачно откусывая, съел огурец. Достал большой складной нож, заточил спичку и принялся ковырять в зубах. В его широких плечах, в точных движениях, когда он затачивал спичку, чувствовалась совсем не старческая сила.
"Не мог поесть, когда сидел на обочине, - с раздражением подумала Наталья. - И почему у него огурец хранился в кармане, а не в узелке?"
Маленький Вовик не выдержал и спросил, подделываясь под местный окающий говор:
- Далеко ли путь-то держим?
- Не так чтобы очень, - ответил старик. - К братану...
И вновь Наталья ощутила его цепкий взгляд на себе.
Посветлело, пошел березовый молодняк, и открылось огромное поле с увядшим некошеным разнотравьем.
Серое тяжелое небо прижималось к земле. Дорога стала совсем непролазной, Серафима уже не вытягивала телегу из ям без человеческой помощи.
- Сделаем так, - сказал запыхавшийся Вовик. - Сделаем привал, а потом сделаем точку.
- Привал так привал, - сказал старик таким тоном, будто бы тоже был членом отряда.
Миновали островок пушистых молодых елок, и снова дорога пошла под уклон, потом - на подъем, и только теперь открылся дальний край поля.
И там, на закраине, они обнаружили неубранные картофельные делянки.
Остановились, осмотрелись, стали выкапывать картошку. Старик взял у Вовки лопату, повертел в руках.
- Не следите за инструментом.
А деревня-то рядом, - добавил он, ловко выкапывая картофелины, - не застукали б ненароком. Что за деревня, не знаете? - Ему никто не ответил.
Отошли от дороги, в канаве отмыли картошку и на краю леса развели костер. Наталье расстелили палатку, и она легла, завернувшись в нее. "Не вовремя разболелась", - с горечью подумала она, проваливаясь в дрему.
Она лежала на спине, по-покойницки скрестив на груди руки, черты её лица заострились. Словно сквозь водную толщу слышала она, как старик сказал:
- Кладите в телегу, а то уходите девку.
И Вовик ответил со своим дурацким подражанием:
- Ниче, самая малость осталась.
Наталья слышала, как Толик вздыхал где-то рядом, видимо, не решаясь спросить, как она себя чувствует, и думала: "Кажется, кроме йода, бинтов и валидола у нас в аптечке ничего нету". Но не было сил выяснять, где эта аптечка и что в ней хранится.
Ребята взяли газету и ушли в заросли. Тогда старик подошел к Наталье и спросил:
- Плохо дело?
- Плохо...
- Пройдет, дело молодое. - Старик задумался, продул папиросу. - А хочешь, я тебя к братану возьму?
В тепле полежишь, поправишься и вернешься к своим геологам. - Старик помолчал, покурил и спросил нерешительно; - У тебя как документы? С собой? Наталья еле заметно кивнула. - Вот и хорошо, что с собой. Отлежишься, поправишься... А коли понравится, так и живи, гнать не буду. - Старик шумно затянулся и вздохнул, выпуская дым. - Хочешь, я тебе всю правду о себе расскажу? - Наталья поморщилась и прикрыла глаза. - Не хочешь, - грустно отметил старик и продолжал: - Просто нет у меня никого, вот дело в чем. А ты, верно, подумала, что я на тебя хозяйство хочу взвалить? Нужно оно мне.
это хозяйство. Ты у меня как сыр в масле будешь кататься. - Старик заботливо прикрыл плечи Натальи пататкой. - Просто тяжело всю жизшочному...
- Тяжело, - кивнула Наталья.
- В том-то и дело! - оживился старик. - Все дело в том... Ты не думай, я тебя по гроб обеспечу. Понимаешь? - Наталья лишь покачала головой. - Не понимаешь. Какая же ты... - Старик поглядывал на кусты, в которых скрылись ребята. - Наследство с братаном мы получили, вот иду свою долю забирать. Понимаешь? Такое наследство, сестра, что нам теперь и работать не надо, понимаешь?
- Инфляция сожрет, придется работать, - тихо сказала Наталья.
- Нет, сестра, у меня такое наследство, что никакая инфляция его не сожрет.
- Золото, что ли?
- Хоть бы и золото. А помру, - старик нервно и глубоко затянулся, - все твое будет. Думай скорее, - сквозь сильный кашель прохрипел он. - Сейчас в деревню придем, ты парням и скажи, что не могу, мол, дальше. Понимаешь?
Наталья слабо кивнула и спросила:
- Вы часом не сумасшедший?
- Я? - удивился старик. - Это ты сумасшедшая. Тебе ж райскую жизнь предлагают...
Вернулись ребята, и старик переменил тему:
- Что там на карте у вас? Какая впереди деревня? Неужто Дюевка?
- Извини, дед, - сказал Вовик, - карта секретная.
- Молодец! - воскликнул старик. - При исполнении, я понимаю.
Но ты послушай сюда.
Старик отвел Вовку в сторону и начал его горячо убеждать в чем-то. До Натальи долетали лишь отдельные фразы: "Только деревня, мне другого не надо..." - "Сколько их у тебя?" - "Нет, не пойдет". - "...И будьте здоровы". "Еще кину один..."
Наталья очнулась от голоса старика:
- Водки-то нету? Ей бы стаканчик сейчас.
- Кончилась водка, - отозвался Вовик, и Наталья подумала: "Какой он все-таки жадный, ведь две бутылки осталось".
Но она знала, что водку берегли для "вечерних капель", для "эликсира мечты", как Вовик называл это снадобье. Две-три капли на стопку водки, и можно увидеть не только Москву, но и Париж, можно увидеть себя в своей будущей жизни.
Старик уже прощался с ребятами.
- Пойду, - сказал он. - А то хотите, можно вашу больную у .братана оставить. Отлежится, поправится, жена братана присмотрит... Ну нет так нет, что ж, бывайте.
Когда старик ушел, Толик подсел к Наталье.
- Ты что, правда заболела или прикидываешься?
Наталья промолчала. Туповатый, неуклюжий Толик её раздражал не меньше, чем юркий, пронырливый Вовик.
- Дайте мне водки, - сказала она.
- С каплями? - спросил Толик.
- Давайте с каплями, а то тяжело.
- Учти, - сказал Вовик, - это твоя вечерняя доза.
"Жмот", - подумала Наталья.
Она выпила, вскоре ей полегчало.
Уменьшился озноб, а боль в мышцах стала напоминать истому от приятной усталости.
- Старик-то, - сказала она, - соблазнял меня, звал с собой. Золота, говорит, у меня навалом.
- Врун старый, - усмехнулся Вовик.
Подумав, Наталья ответила:
- Не похоже.
Потрескивал костерок, закипал котелок с картошкой, но Наталье есть не хотелось. Как всегда от "эликсира мечты", она первым делом стала терять ориентацию: где и как лежат её руки, где ноги? Не пошевелив ими, она не могла на это ответить. Ей показалось странным, что находится она где-то в лесу, что рядом горит костер... Потом показалось, что спиной к ней сидит Сергей Сергеевич. "Ты меня не так понял, Сережа!" - "Нет, это ты не понимаешь меня, Наталья!" - резко отвечает он. Опять он не понимал её. Ничего, сейчас она все объяснит, и у них начнется новая жизнь...
Затем во всем теле появилась пьянящая невесомость, крона высокой ели над головой вдруг приблизилась, Наталья увидела на ветвях Вовика.
Тот сидел, словно леший, в хвойной гуще и говорил возбужденно:
- Он по полю назад пошел! Он не в деревню идет!
Внизу, у костра, топтался громоздкий Толик и скулил:
- Ну его к черту. Картошка сварилась, нам ещё точку описывать нужно.
- Заткнись ты со своей точкой!
Если он за один взгляд на карту три зуба отдал... Мама родная, он в ельнике скрылся!
- По нужде, - отзывался Толик.
- Дурак! Тебе что тут, Сокольники, чтобы в кусты прятаться?
Наталья улыбнулась, настолько смешным казался ей разговор. Потом ей привиделась Москва, в которой она никогда не была, и уже во сне ей захотелось заплакать. Ей снилось, что она потеряла паспорт и её не пускают в столицу. Тогда она перенеслась в Зубову Поляну, в деревню, к бабушке. Но и туда её не пускали без паспорта. А паспорт был заперт в сейфе Сергея Сергеевича, и тот, переносясь вместе с Натальей то в Москву, то в Зубову Поляну, тихо злорадствовал:
ключи от сейфа он выбросил в речку Моню.
Наталья очнулась и сразу поняла, насколько серьезно больна. Ее опять бил озноб. Повернувшись, она дунула на полупогасший костер. Даже пепел не взвился, так она ослабла. Она снова забылась, а когда вновь открыла глаза, никого рядом не было. Только тлеющий костер и старая Серафима, в стороне жующая траву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26