.. суммы и прочего.
Значит, бедного грека поймали совсем на гроши!
Хряпов вопросительно смотрел на меня.
- Мне не трудно будет выполнить вашу просьбу, - сказал я.
Каждый раз, когда я вспоминал фундуклидин нос, напоминающий отметку на географических картах: "столько-то метров над уровнем моря" - меня начинал распузыривать смех.
- Вот и славно, вот и славно! - сказал Хряпов. - А теперь - удаляюсь, не буду вам мешать. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Хряпов вышел и осторожно прикрыл дверь.
5.
По привычке я проснулся рано.
По комнате отсветами сквозь листья бродило солнце, и я не сразу вспомнил, где нахожусь: шкаф тщательной работы, ковер, низкий столик... Но самым замечательным предметом была кровать - пышная и податливая, словно роскошная женщина. Приятно было думать, что еще целый месяц предстоит нежиться в этих перинах в почтительном окружении дорогих вещей.
Вслед за этой мыслью пришли и прочие - тоже приятные...
В редакции с солнцем уже началась муравейная суета. Буз из поднебесного кабинета увидел, как ползет из-за излуки старый копотун "Еруслан", и сразу же послал Ваську Беспрозванного на пристань - спасать колонку происшествий. А что, собственно, может Васька?.. Настрочит десяток сплетен для шапки: "Новости из столицы" и опишет слезными словами роман судового буфетчика и пассажирки из третьего класса.
По городу уже, наверное, разбежались мальчишки-газетчики,
пронзительно искушая обывателей скандалами, поджогами и опрокинувшейся в Киеве конкой (по вине социалистов, конечно). К обеду Никодимыч, горестно качая очками, подсчитает выручку. Буз уедет обедать мрачный; все начнут шептаться и кое-кто почувствует над головой занесенный меч увольнения... Екклесиастова суета! Разве это жизнь? Нет, любыми путями - ногтями, зубами - построить фундамент собственной независимости из самого прочного материала - из того самого, который лицемеры из суеверного опасения именуют презренным металлом. Как бога, его избегают называть прямо, поминать всуе: зовут бабками, барашками, финагами... Оно и есть бог!
Я заметил, что начал оправдываться сам перед собой за то, что пошел к купцу в услужение, да еще наймитом - охранять его особу! Однако, я тотчас оборвал такие мысли: это вынужденная мера. В самом деле: кто виноват, что одни рождаются с деньгами, а другие - нет?..
Мои размышления прервал стук в дверь. Так осторожно, наверное не стучатся даже министры в спальни королей.
Вошел слуга, он же камердинер, Степан.
- Здравствуй, Степан, - сказал я ему, представляя себя со стороны и наслаждаясь.
Действительно, эта картина мне нравилась: длинная, богатая постель и застывший лакей.
- Желаю здравствовать, - сказал Степан. - Савватий Елисеич просили к завтраку через двадцать минут-с.
- Отменно, - сказал я, потянулся, но конца кровати не достал.
Я подумал: что же говорят в таких случаях литературные персонажи? - и
обронил:
- Передай: буду.
Молчаливый Степан удалился.
Я откинул одеяло и встал. Затем я долго тщательно одевался, стараясь выудить из своего костюма всю элегантность, на которую он еще был способен.
По дороге вниз (комнаты всех нас троих были на втором этаже
для безопасности) я заглянул к Фундуклиди. Он прыгал смешной,
растопыренный, укрощая штанину, и живот прыгал не в такт, словно
отдельное существо.
- Спустимся вместе? - дружелюбно спросил я.
- Подождите минуту, - сказал Михаил Ксантиевич и что-то страстно прибавил по-гречески - сердился на штаны, наверное.
Он натянул полосатые носки, вставил ноги в лакированные штиблеты.
- Готово.
Я растворил перед ним дверь.
- Прошу вас.
Мы вместе спустились по лестнице и оказались в библиотеке.
- Столовая - сюда, - отрывисто сказал Фундуклиди, указывая рукой.
Я взглянул на часы на стене: медное лицо циферблата показывало восемь.
- Еще рано, - сказал я, - подождем немного.
Грек выпятил карнизом губу, тоже посмотрел на часы и кивнул.
Делать было нечего, и я принялся осматриваться. Савватий Хряпов собрал в библиотеке славное общество. Стояли тут томики Бальзака, столь же пухлые, как и их автор; бумажный Куприн в приложении к "Ниве"; религиозная чепуха Погодина подпирала каких-то прогрессивных итальянцев, из которых, кроме хрестоматийного Кампанеллы, я никого никогда не мог запомнить.
- Доброе утро, господа! - раздалось сверху вместе со скрипом ступеней.
Свежий, как персик, в новом костюме и даже при галстуке ("Непременно от Пьера Галанта", - подумал я) наш хозяин сходил к нам с приятной улыбкой.
От хряповского глаза не укрылся мой интерес к литературе.
- Нравится?- спросил он, подходя. - А вот здесь, обратите внимание, есть еще шкаф на иностранных языках. Вы читаете на языках?
- Не очень, - сказал я.
Откровенно говоря, из всех иностранных языков я знал только тот французский, на котором говорят парикмахеры и крупье.
- Жаль... Ну да что ж! Наши русские писаки нам ближе. Не так ли, хе-хе?
Фундуклиди сзади достал сигару и начал ее сосать.
- А нет ли у вас подшивки "Нашего голоса"? - вдруг спросил он.
- Помилуйте, Михаил Ксантиевич! - воскликнул я. - Как сотрудник этой газеты, предостерегаю вас от ее чтения. В крайнем случае можете решить воскресный ребус.
- А мне как раз ребусы и нужны-с, - живо отозвался грек. - Для детектива ребусы - любимая литература-с... Это - как для боксера единоборство с грушей: держит форму.
- Вот вам... для формы- сказал Хряпов.
К моему удивлению, он и впрямь достал подшивку "Нашего голоса" и щелчком сбивал с нее пыль.
- Есть, конечно есть наша любимая газета! Знаете, я очень люблю город, откуда Хряповы начали расти. Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу... или хотя бы в Нижний? Не могу! И знаете, почему? Трудно расстаться с базаром, где твоему десятилетнему деду мастеровые драли уши...
Как вошел Степан, мы не увидели, потому что стояли спинами к двери.
- Завтракать подано.
- Ну, наконец-то, - сказал Хряпов. - Прошу, прошу...
В веселом возбуждении, которое всегда предшествует хорошей еде, мы прошли в столовую.
По столу плыли судки и судочки; свернутые конусом салфетки застыли, словно лакеи; хрусталь обнимал конфекты; груши и сливы сделали бы честь любому натюрморту.
- В первый раз присутствую на завтраке у Лукулла, - сказал я. - Какое великолепное зрелище!
- Обещаю вам, что на мой стол вы не будете жаловаться, -заговорил Хряпов. - Садитесь, садитесь, господа!
Мы сели (за Хряповым Степан придвинул стул).
- Ну-с, что желаете пить? Вино? Водку? Михаил Ксантиевич! Петр Владимирович! Будь вы аристократы, я бы, конечно, не осмелился предложить с утра хмельное, но зная вас как людей простых... водки?.. или, может, вина?
- Отчего ж не водки! - сказали мы с Фундуклиди.
Степан вогнал штопор в горло бессмертной "Отборной" Смирнова. Фундуклиди раскатал салфетку, приладил ее себе на грудь и стал похож на большого ребенка. Чмокнула пробка. Степан - по этикету - из-за левого плеча наполнил каждому рюмку. В этот миг солнце поднялось над миром настолько, что смогло выстрелить лучом к нам в столовую. Луч влетел, заметался на начищенных гранях
серебра и разбился о хрусталь, рассыпав разноцветный трепет огней. Ослепленный, я ощутил чувство воздушного шара, отрывающегося от земли. Не во сне ли я раньше видал подобное? Солнце явилось, чтобы осветить трапезу миллионера! Давно-давно в детстве я воображал себе себя волшебником и принцем, но я рос, и сказки стали казаться ложью, ан - могущественные царевичи не исчезли, только время сменило им меч, сивку-бурку и золотой дворец на сигары, особняк и коньяк за хрустальной стенкой. А моя-то жизнь-индейка... и кусают ее, жуют, грызут - другие.
- Можно подавать? - спросил Степан.
Хряпов в ответ, не поворачивая головы:
- Конечно, голубчик.
Степан подал омлет, гусиные потроха, запеченные в каком-то соусе... черт его знает, из чего он был сделан, но славный соус!
- Что же, господа, ваше здоровье, - сказал Хряпов.
Мы с наслаждением выпили и вдохновенно взялись за вилки. Фундуклиди мурлыкал, как кот; пронзив кусок, он долго с удовольствием оглядывал его со всех сторон, приходил в невиданное возбуждение, бросался на пищу и глаза у него соловели от счастья. Хряпов ел равнодушно, не спеша.
"Привычная трапеза, - подумал я. - Погребок лучших вин от вдовы Клико, местная осетринка на пару, хороший табак, кредит, дебет, дивиденд... "Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу? Не могу!..." - мысленно повторил я слова Хряпова. Отчего ж не пожить в нашем закомарье первым парнем на деревне! А надоест - долго ли: салон 1-го класса, и - куда душеньке угодно!..."
Степан проворно убрал тарелки, подал кофей. Хряпов взял чашку и откинулся на стуле.
- Как комнаты? Понравились?
Вопрос был обращен вроде бы к обоим, но я почувствовал, что главное внимание обращено ко мне, в сторону Фундуклиди откатился лишь хилый ручеек. Оно и понятно: я был новый человек, те панегирики, что пел богатству грек, должно быть, уже приелись.
- Все прекрасно. Отменно. Даже не ожидал такой роскоши, - сообщил я.
- Что ж, я рад, - с улыбочкой, замешенной на доброжелательстве и самодовольстве, ответил Хряпов.
"Рад... Оне рады! Барин... чертов!"
Я кашлянул, отодвинул чашку и воздушно пощекотал губы твердой плотью накрахмаленной салфетки, показывая, что сыт. Однако хозяин из-за стола еще не собирался.
- Господа, хочу попросить внимания.
Мы с Фундуклиди с готовностью его изобразили.
- Михаил Ксантиевич, прошу.
Ах, вот в чем дело. Обход со стороны грека.
Фундуклиди шумно, как кит, задвигался, достал из огромного кармана лист бумаги и начал раскладывать.
- Я тут план, господа... Изучим план дома...
"Детектив вошел в роль, - желчно подумал я. - Почувствовал раздолье..."
Фундуклиди расправлял лист, тесня посуду. Пока лист совсем расправился, грек зримо успел пропитаться вдохновением следопыта.
- Секунду, господа... Так! - он очертил ногтем нужный рисунок. Начнем с первого этажа. Первый этаж имеет три хода с улицы: парадный (палец указал на плане, где именно), черный и кухонный. А также окна: два в библиотеке, два в кабинете, одно в понтерной...
"Надоест нам еще этот экземпляр!" - подумал я.
- ...представляют врагу возможность для проникновения, и посему предлагаю сказать Степану сделать для них надежные запоры и крепко запереть. Насовсем... То есть временно, до той поры... (Фундуклиди понял, что сбивается и оборвал лирическое отступление). Ну, вы понимаете... Незапертым останется только кухонный ход, через который мы будем получать пищу и новости. Но здесь я настаиваю на том, чтобы с наружной стороны дверная ручка была свинчена и сделан новый запор.
- Эк вы, Михаил Ксантиевич... прямо за рога быка берете, - сказал Хряпов, несколько озадаченный.
- Я забочусь об успехе дела, - важно ответил грек и вытянул ноги, качнув стол.
- Хорошо, хорошо... - согласился Хряпов.
- Далее - второй этаж, - продолжил неугомонный Фундуклиди. - Здесь я предлагаю только укрепить задвижки на окнах и Петра Владимировича переселить в комнату напротив моей.
Я посмотрел на Хряпова и увидел, что он изумлен не меньше моего.
- Простите, Михаил Ксантиевич...
- Переселить напротив, - повторил Фундуклиди.
- Но зачем же?
- Объясняю. Если злодеям удастся проникнуть в дом и угрожать господину Мацедонскому, то может случится - я не услышу шум борьбы. Будучи же напротив друг друга, мы сможем гарантировать обоюдную безопасность.
Хряпов иронически сморщился.
- А куда вы, в таком случае, собираетесь переселить меня?
Но Фундуклиди не так просто было подцепить на насмешку: под его генеалогическим древом, должно быть, приютились все философы Эллады.
- С вашей комнатой, Савватий Елисеевич, у меня имеется общая стена, и проникающих сквозь нее звуков мне вполне достаточно, чтобы определить, требуется вам помощь или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Значит, бедного грека поймали совсем на гроши!
Хряпов вопросительно смотрел на меня.
- Мне не трудно будет выполнить вашу просьбу, - сказал я.
Каждый раз, когда я вспоминал фундуклидин нос, напоминающий отметку на географических картах: "столько-то метров над уровнем моря" - меня начинал распузыривать смех.
- Вот и славно, вот и славно! - сказал Хряпов. - А теперь - удаляюсь, не буду вам мешать. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Хряпов вышел и осторожно прикрыл дверь.
5.
По привычке я проснулся рано.
По комнате отсветами сквозь листья бродило солнце, и я не сразу вспомнил, где нахожусь: шкаф тщательной работы, ковер, низкий столик... Но самым замечательным предметом была кровать - пышная и податливая, словно роскошная женщина. Приятно было думать, что еще целый месяц предстоит нежиться в этих перинах в почтительном окружении дорогих вещей.
Вслед за этой мыслью пришли и прочие - тоже приятные...
В редакции с солнцем уже началась муравейная суета. Буз из поднебесного кабинета увидел, как ползет из-за излуки старый копотун "Еруслан", и сразу же послал Ваську Беспрозванного на пристань - спасать колонку происшествий. А что, собственно, может Васька?.. Настрочит десяток сплетен для шапки: "Новости из столицы" и опишет слезными словами роман судового буфетчика и пассажирки из третьего класса.
По городу уже, наверное, разбежались мальчишки-газетчики,
пронзительно искушая обывателей скандалами, поджогами и опрокинувшейся в Киеве конкой (по вине социалистов, конечно). К обеду Никодимыч, горестно качая очками, подсчитает выручку. Буз уедет обедать мрачный; все начнут шептаться и кое-кто почувствует над головой занесенный меч увольнения... Екклесиастова суета! Разве это жизнь? Нет, любыми путями - ногтями, зубами - построить фундамент собственной независимости из самого прочного материала - из того самого, который лицемеры из суеверного опасения именуют презренным металлом. Как бога, его избегают называть прямо, поминать всуе: зовут бабками, барашками, финагами... Оно и есть бог!
Я заметил, что начал оправдываться сам перед собой за то, что пошел к купцу в услужение, да еще наймитом - охранять его особу! Однако, я тотчас оборвал такие мысли: это вынужденная мера. В самом деле: кто виноват, что одни рождаются с деньгами, а другие - нет?..
Мои размышления прервал стук в дверь. Так осторожно, наверное не стучатся даже министры в спальни королей.
Вошел слуга, он же камердинер, Степан.
- Здравствуй, Степан, - сказал я ему, представляя себя со стороны и наслаждаясь.
Действительно, эта картина мне нравилась: длинная, богатая постель и застывший лакей.
- Желаю здравствовать, - сказал Степан. - Савватий Елисеич просили к завтраку через двадцать минут-с.
- Отменно, - сказал я, потянулся, но конца кровати не достал.
Я подумал: что же говорят в таких случаях литературные персонажи? - и
обронил:
- Передай: буду.
Молчаливый Степан удалился.
Я откинул одеяло и встал. Затем я долго тщательно одевался, стараясь выудить из своего костюма всю элегантность, на которую он еще был способен.
По дороге вниз (комнаты всех нас троих были на втором этаже
для безопасности) я заглянул к Фундуклиди. Он прыгал смешной,
растопыренный, укрощая штанину, и живот прыгал не в такт, словно
отдельное существо.
- Спустимся вместе? - дружелюбно спросил я.
- Подождите минуту, - сказал Михаил Ксантиевич и что-то страстно прибавил по-гречески - сердился на штаны, наверное.
Он натянул полосатые носки, вставил ноги в лакированные штиблеты.
- Готово.
Я растворил перед ним дверь.
- Прошу вас.
Мы вместе спустились по лестнице и оказались в библиотеке.
- Столовая - сюда, - отрывисто сказал Фундуклиди, указывая рукой.
Я взглянул на часы на стене: медное лицо циферблата показывало восемь.
- Еще рано, - сказал я, - подождем немного.
Грек выпятил карнизом губу, тоже посмотрел на часы и кивнул.
Делать было нечего, и я принялся осматриваться. Савватий Хряпов собрал в библиотеке славное общество. Стояли тут томики Бальзака, столь же пухлые, как и их автор; бумажный Куприн в приложении к "Ниве"; религиозная чепуха Погодина подпирала каких-то прогрессивных итальянцев, из которых, кроме хрестоматийного Кампанеллы, я никого никогда не мог запомнить.
- Доброе утро, господа! - раздалось сверху вместе со скрипом ступеней.
Свежий, как персик, в новом костюме и даже при галстуке ("Непременно от Пьера Галанта", - подумал я) наш хозяин сходил к нам с приятной улыбкой.
От хряповского глаза не укрылся мой интерес к литературе.
- Нравится?- спросил он, подходя. - А вот здесь, обратите внимание, есть еще шкаф на иностранных языках. Вы читаете на языках?
- Не очень, - сказал я.
Откровенно говоря, из всех иностранных языков я знал только тот французский, на котором говорят парикмахеры и крупье.
- Жаль... Ну да что ж! Наши русские писаки нам ближе. Не так ли, хе-хе?
Фундуклиди сзади достал сигару и начал ее сосать.
- А нет ли у вас подшивки "Нашего голоса"? - вдруг спросил он.
- Помилуйте, Михаил Ксантиевич! - воскликнул я. - Как сотрудник этой газеты, предостерегаю вас от ее чтения. В крайнем случае можете решить воскресный ребус.
- А мне как раз ребусы и нужны-с, - живо отозвался грек. - Для детектива ребусы - любимая литература-с... Это - как для боксера единоборство с грушей: держит форму.
- Вот вам... для формы- сказал Хряпов.
К моему удивлению, он и впрямь достал подшивку "Нашего голоса" и щелчком сбивал с нее пыль.
- Есть, конечно есть наша любимая газета! Знаете, я очень люблю город, откуда Хряповы начали расти. Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу... или хотя бы в Нижний? Не могу! И знаете, почему? Трудно расстаться с базаром, где твоему десятилетнему деду мастеровые драли уши...
Как вошел Степан, мы не увидели, потому что стояли спинами к двери.
- Завтракать подано.
- Ну, наконец-то, - сказал Хряпов. - Прошу, прошу...
В веселом возбуждении, которое всегда предшествует хорошей еде, мы прошли в столовую.
По столу плыли судки и судочки; свернутые конусом салфетки застыли, словно лакеи; хрусталь обнимал конфекты; груши и сливы сделали бы честь любому натюрморту.
- В первый раз присутствую на завтраке у Лукулла, - сказал я. - Какое великолепное зрелище!
- Обещаю вам, что на мой стол вы не будете жаловаться, -заговорил Хряпов. - Садитесь, садитесь, господа!
Мы сели (за Хряповым Степан придвинул стул).
- Ну-с, что желаете пить? Вино? Водку? Михаил Ксантиевич! Петр Владимирович! Будь вы аристократы, я бы, конечно, не осмелился предложить с утра хмельное, но зная вас как людей простых... водки?.. или, может, вина?
- Отчего ж не водки! - сказали мы с Фундуклиди.
Степан вогнал штопор в горло бессмертной "Отборной" Смирнова. Фундуклиди раскатал салфетку, приладил ее себе на грудь и стал похож на большого ребенка. Чмокнула пробка. Степан - по этикету - из-за левого плеча наполнил каждому рюмку. В этот миг солнце поднялось над миром настолько, что смогло выстрелить лучом к нам в столовую. Луч влетел, заметался на начищенных гранях
серебра и разбился о хрусталь, рассыпав разноцветный трепет огней. Ослепленный, я ощутил чувство воздушного шара, отрывающегося от земли. Не во сне ли я раньше видал подобное? Солнце явилось, чтобы осветить трапезу миллионера! Давно-давно в детстве я воображал себе себя волшебником и принцем, но я рос, и сказки стали казаться ложью, ан - могущественные царевичи не исчезли, только время сменило им меч, сивку-бурку и золотой дворец на сигары, особняк и коньяк за хрустальной стенкой. А моя-то жизнь-индейка... и кусают ее, жуют, грызут - другие.
- Можно подавать? - спросил Степан.
Хряпов в ответ, не поворачивая головы:
- Конечно, голубчик.
Степан подал омлет, гусиные потроха, запеченные в каком-то соусе... черт его знает, из чего он был сделан, но славный соус!
- Что же, господа, ваше здоровье, - сказал Хряпов.
Мы с наслаждением выпили и вдохновенно взялись за вилки. Фундуклиди мурлыкал, как кот; пронзив кусок, он долго с удовольствием оглядывал его со всех сторон, приходил в невиданное возбуждение, бросался на пищу и глаза у него соловели от счастья. Хряпов ел равнодушно, не спеша.
"Привычная трапеза, - подумал я. - Погребок лучших вин от вдовы Клико, местная осетринка на пару, хороший табак, кредит, дебет, дивиденд... "Иной раз, признаюсь, задумывался: не переехать ли в столицу? Не могу!..." - мысленно повторил я слова Хряпова. Отчего ж не пожить в нашем закомарье первым парнем на деревне! А надоест - долго ли: салон 1-го класса, и - куда душеньке угодно!..."
Степан проворно убрал тарелки, подал кофей. Хряпов взял чашку и откинулся на стуле.
- Как комнаты? Понравились?
Вопрос был обращен вроде бы к обоим, но я почувствовал, что главное внимание обращено ко мне, в сторону Фундуклиди откатился лишь хилый ручеек. Оно и понятно: я был новый человек, те панегирики, что пел богатству грек, должно быть, уже приелись.
- Все прекрасно. Отменно. Даже не ожидал такой роскоши, - сообщил я.
- Что ж, я рад, - с улыбочкой, замешенной на доброжелательстве и самодовольстве, ответил Хряпов.
"Рад... Оне рады! Барин... чертов!"
Я кашлянул, отодвинул чашку и воздушно пощекотал губы твердой плотью накрахмаленной салфетки, показывая, что сыт. Однако хозяин из-за стола еще не собирался.
- Господа, хочу попросить внимания.
Мы с Фундуклиди с готовностью его изобразили.
- Михаил Ксантиевич, прошу.
Ах, вот в чем дело. Обход со стороны грека.
Фундуклиди шумно, как кит, задвигался, достал из огромного кармана лист бумаги и начал раскладывать.
- Я тут план, господа... Изучим план дома...
"Детектив вошел в роль, - желчно подумал я. - Почувствовал раздолье..."
Фундуклиди расправлял лист, тесня посуду. Пока лист совсем расправился, грек зримо успел пропитаться вдохновением следопыта.
- Секунду, господа... Так! - он очертил ногтем нужный рисунок. Начнем с первого этажа. Первый этаж имеет три хода с улицы: парадный (палец указал на плане, где именно), черный и кухонный. А также окна: два в библиотеке, два в кабинете, одно в понтерной...
"Надоест нам еще этот экземпляр!" - подумал я.
- ...представляют врагу возможность для проникновения, и посему предлагаю сказать Степану сделать для них надежные запоры и крепко запереть. Насовсем... То есть временно, до той поры... (Фундуклиди понял, что сбивается и оборвал лирическое отступление). Ну, вы понимаете... Незапертым останется только кухонный ход, через который мы будем получать пищу и новости. Но здесь я настаиваю на том, чтобы с наружной стороны дверная ручка была свинчена и сделан новый запор.
- Эк вы, Михаил Ксантиевич... прямо за рога быка берете, - сказал Хряпов, несколько озадаченный.
- Я забочусь об успехе дела, - важно ответил грек и вытянул ноги, качнув стол.
- Хорошо, хорошо... - согласился Хряпов.
- Далее - второй этаж, - продолжил неугомонный Фундуклиди. - Здесь я предлагаю только укрепить задвижки на окнах и Петра Владимировича переселить в комнату напротив моей.
Я посмотрел на Хряпова и увидел, что он изумлен не меньше моего.
- Простите, Михаил Ксантиевич...
- Переселить напротив, - повторил Фундуклиди.
- Но зачем же?
- Объясняю. Если злодеям удастся проникнуть в дом и угрожать господину Мацедонскому, то может случится - я не услышу шум борьбы. Будучи же напротив друг друга, мы сможем гарантировать обоюдную безопасность.
Хряпов иронически сморщился.
- А куда вы, в таком случае, собираетесь переселить меня?
Но Фундуклиди не так просто было подцепить на насмешку: под его генеалогическим древом, должно быть, приютились все философы Эллады.
- С вашей комнатой, Савватий Елисеевич, у меня имеется общая стена, и проникающих сквозь нее звуков мне вполне достаточно, чтобы определить, требуется вам помощь или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16