— Просто мне хотелось вас видеть. И отдохнуть. А новость действительно есть. Потом скажу.
— Невозможная женщина, как я ее терпел? — с нарочитым вздохом сказал Отар. — Выпьем за Грузию. Чтобы она стала свободной от Шеварднадзе.
— Хороший тост, — согласился Игорь. — Но чтобы быть последовательным, придется поднять пятнадцать бокалов.
— А чего нам стоит?
— Вы забываете, что среди вас женщины, а их не интересует политика, вмешалась Мила. — Выпейте за любовь, свободную от семейных уз. Коли они так тяготят всех мужчин.
— Я думаю, дело в другом, — вступила в дискуссию Света. — Любовь вообще и никогда не может быть свободной, если отбросить простую физиологию. Любовь всегда клетка, а птички рвутся на волю, чтобы вновь угодить в западню.
— Прекрасно, но кончим мудрствовать, — сказал Отар. — За женщин!
К этому присоединились все. Неожиданные встречи тем и приятны, что они легки и ни к чему не обязывают. Можно уйти, а можно остаться. Но в этом случае, сидящие за столом люди чувствовали друг к другу какую-то особую теплоту и дружелюбие. Благодаря Миле, которая действительно казалась невозможно-необыкновенной женщиной — загадочным сфинксом с синими кристаллами глаз, ставящих проходящих мимо нее путников в тупик своими вопросами. Она была весела, умна, игрива, обворожительна. Света же, напротив, оттеняла ее невозмутимым спокойствием и рассудительностью. Отар и Игорь обменивались шутками, остроумными репликами, слегка подтрунивая друг над другом. Вечер удался на славу.
— А я ведь чуть не забыла — зачем собрала вас? — в какой-то момент произнесла Мила. — Я уезжаю. Не сейчас, месяца через полтора. А Париж. Буду теперь там работать, в крупном издательстве.
— И конечно, эту работу тебе подыскал папочка? — спросил Отар, нисколько не удивляясь.
— Отнюдь. Мои способности оценили другие.
— Я всегда говорил, что ты талантливая журналюжница.
— А ты что скажешь? — Мила посмотрела на Игоря.
— Что же сказать? Если это необходимо — вольному воля.
— Как птичка из той клетки, — добавила Света.
— И никакого сожаления? — теперь Мила смотрела на Игоря так, будто они остались за столиком одни. Наверное, так и было. И так часто бывает именно в толпе, в уличном гаме, когда двое — составляют островок или бастион неприступности. Уединение гораздо сильнее, если оно происходит на людях.
— Пойду-ка я посещу места не столь отдаленные, — сказал Отар, поднявшись из-за стола. — Тюрьму народов.
— Сожаление? — произнес Игорь. Нет, не то слово. Но если я скажу: оставайся, что из этого выйдет? А жить в Париже я не хочу и никогда не буду.
— Жаль, — коротко ответила Мила. Она отпила из своего бокала, затем повернулась к Свете и о чем-то нелепом и смешном заговорила с ней, но Игорь не слушал. Он встал и отправился вслед за Отаром.
В туалете очень приторно пахло лавандой, будто тут распустился цветник.
— Курить будешь? — спросил Мнголаблишвили.
— Я же не курю.
— Вот что я тебе хочу сказать. Эта женщина еще многих растерзает, как пантера. На нее хорошо любоваться издалека, это я давно понял. Думай сам, подсказывать не буду. А теперь о главном. Это хорошо, что я тебя встретил. Но в любом случае бы разыскал сам. Против тебя готовится акция. Кому-то ты очень сильно перешел дорогу. Брать будут руоповцы, естественно с наркотой, которая у тебя окажется в кармане. Не знаю — когда. Может быть, завтра, может, через месяц, в новогоднюю ночь. Аршилов хотел подключить к этому делу наш отдел — все-таки мы занимаемся наркотиками, но мой шеф, Воронов, наотрез отказался. Ни он, ни я в грязные истории не путаемся. Потому и уважают. Аршилов надулся и ушел ни с чем. Но ему вскоре самому хана. А теперь пошли к дамам, заждались небось.
— Спасибо, Отар, — произнес Игорь, выходя следом.
— Вах! — махнул рукой тот.
В зале Кононов задержался, поскольку увидел сидящего в кресле возле пальмы Рудольфа Шальского. Тот как всегда улыбался полным ртом золотых зубов и выглядел респектабельнее Клинтона.
— Ты чего здесь делаешь?
— А у меня тут встреча. С одним деятелем, — ответил Шаль, пожимая руку.
— Тебе же надо в песок зарыться и носа не казать, дышать через трубочку. А если водочные короли отыщут?
— Вах! — точно также махнул рукой астраханский аферист. — Я в Москве всего-то на неделю. Потом Рим, Афины.
— Осваиваешь международные рынки? Смотри, Рудик. Человек ты видный, заметят.
— Не заметят. Дело очень срочное. Не могу упустить.
— Ладно. Ты хоть позвони перед отъездом, чтобы я был спокоен.
— Обязательно. Мы еще поработаем вместе.
Игорь вернулся к своему столику, а «пантера» вновь смотрела на него призывным и мягким взглядом. Вечер продолжался еще около часа. Затем покинули ресторан, шумно и весело прощаясь на улице. Отар куда-то повез Свету, а Мила, нежно прижимаясь к Игорю и заглядывая ему в глаза, спросила своим волнующим голосом:
— К тебе?
— Конечно, — отозвался он, думая о словах Отара.
9
Вековечный дуб Каллистратыч, немного прихворнул, но болезнь его выражалась в том, что он стал меньше бубнить, а больше чавкать, поглощая огромное количество черного хлеба с солью.
— В нем — вся сила! — убеждал он Сабурова и Кононова, заехавших «на огонек». — Меня местные алканоиды спрашивают: чего это к тебе за генералы ходят? Это про вас. А я им: не генералы, а освободители трудового народа. Один будущий президент, другой — премьер-министр. А что бы вам, ребята, и впрямь не сойтись голова об голову и не пойти вместе? Вдвоем вы быстро правое дело сделаете. Смозгуете что и как. Пора тебе, Николай, кончать свои блуждания, чай, не монах-отшельник. Толстовец, что ли?
Сабуров с Кононовым посмеивались, слушая старика. Только он вновь начал чавкать, как они продолжили разговор.
— Сейчас миром управляют нефть и наркотики, — говорил Сабуров. — Но то и другое — до поры. С начала века изыскивается новая энергия, в семидесятых годах наши исследования положили под сукно. А это открытия, которые могут заменить нефть. Но никому не нужно — ни здесь, ни там. Более того, опасно. Такие финансовые империи рухнут! Ученых попросту убивали, а научные разработки исчезают. Будут ждать до тех пор, пока не исчерпают всю нефть. Еще лет тридцать-пятьдесят. И летающие тарелки мы уже делали, и многое другое. Торсионные поля? Да я сам был причастен к этим сверхзасеркреченным материалам, и массовое зомбирование, и распыление психотропных веществ в воздухе, в воде Ты покупаешь баночку кока-колы, а ведь один из составляющих ее элементов до сих пор хранится в строжайшей тайне, там, а Америке. Почему? Из-за конкуренции? Нет. Этот элемент — психофизическое воздействие на мозг, на подсознание. Я уж не говорю о двадцать пятом кадре Фишера, который пускают в телевизионных программах. Какой же во всем этом прогресс? Это демонизм чистейшей воды. То что хорошо для человечества — убрать, что плохо — распространять массово. — Так же и наркотики, — согласился Игорь. Тысячепроцентная прибыль, а прихлопывают только тех наркодельцов, которые пытаются отщипнуть от государственного пирога. Я бы вызвал все это черной магией на высшем уровне. Не даром все они повязаны друг с другом общими интересами. Даже ритуалами, о которых мы и не догадываемся.
— Верно. У нас вся верхушка КГБ была связана с ЦРУ, начиная с Андропова. А о Горбачеве и говорить нечего. Мелкая сошка, предатель, готовый любому американскому полковнику лизнуть сапог. Эх, жалко, что я его не пристрелил, когда нас, офицеров КГБ ему представляли и награждали. Пистолет бы я пронес, не думай. Но кто ж знал!
— Ничего бы не изменилось. Это куклы, которых можно слепить сколько угодно. А до кукловодов ни тебе, ни мне никогда не дотянуться.
— А я вам и говорю, что надо сообща действовать, всем миром, — вставил Каллистратыч, наливая в жестяные кружки горячий чай. — Сказки про вампиров — не сказки. Они только и могут, что питаться живой кровью. Либо по мелочевке пить, либо сосать из целого государства. Отчего все войны берутся? Потому что вампиры приходят к власти. Ленин тоже, еще тот был вампирюга. Потому и не хоронят, осину видно подходящую не подобрали. А что ты там болтал о новой энергии?
— Эквивалент золота, нефти, — попытался пояснить Сабуров. — Через несколько десятков лет вся человеческая цивилизация исчезнет в своем нынешнем качестве и превратится в нечто совершенно иное. Управляемая термоядерная реакция — это неограниченный источник энергии, но он пока под замком. Американцы собрали у себя ученых и идеи со всего мира. Нас тоже подчистили. Уже сейчас Интернет — это коллективный и — главное контролируемый разум. Биосоздание бесов. А нынешние открытия в сфере генной инженерии, клонирование, например, позволят конструировать нового человека. Мечта Гитлера и всех прочих шизоидов. Что же произойдет? Обитатели Америки и другие «цивилизаторы» — золотой миллиард — станут практически бессмертными. Все остальное — колонии и зоопарки. Люди с подавленной волей, психикой, живущие в виртуальном мире.
— Беда! — сказал Каллистратыч.
— Ну ты-то, старик, будешь жить вечно, — добавил Сабуров. — Как последний русский.
— Вот оно и возводится, здание Антихриста, — произнес Кононов. Потому все и трещит, что обезьяна бесподобно дурачит и обольщает. Зло, рожденное в Хаосе, идет брать приступом Небо. Слуги усердствуют, совершают чудеса, притворяются и набожными и благочестивыми. Накладывают печать.
Затянувшееся молчание, когда казалось, что уже никто не заговорит, прервал голос Каллистратыча.
— Боритесь, ребята, боритесь… — только и сказал он.
10
Ночью раздался звонок из Сиэтла. Лера возбужденно и радостно говорила о том, как они прекрасно устроились, что за замечательная у них квартира, какой интересный колледж, куда она начала ходить и вообще — как тут все здорово и приятно. А Кононов знал обо всем еще вчера утром, когда ему звонил Каратов. И он хмурился, думая: «А не зря ли послал девушку в эту чертову Америку?» Нет, наверное, не зря, она должна видеть мир, будет с чем сравнивать. Но не окажется ли это сравнение не в пользу России? Что ж, поглядим-посмотрим, что она скажет по возвращении. Если, конечно, доведется увидеться… Похоже, ее все устраивало, но в самом конце разговора она вдруг произнесла слова иным, чуть упавшим голосом:
— Хочешь, чтобы я вернулась?
— Нет, загорай дальше, — ответил от шутливо. — Встретимся уже после Нового Года.
Тяжело было на сердце, когда Игорь повесил трубку. Тяжело и одиноко. Будто что-то подстерегало его впереди, совсем рядом, чего он никак не мог разглядеть и прочувствовать. И опять откуда-то из недр мозга стала растекаться головная боль. Многие познания — большие печали, подумалось ему. Почти не с кем, кроме Сабурова поговорить, не с кем поделиться своими мыслями. И не мчаться же каждый день к отцу Иринарху, чтобы раскрыть душу? Его друзья, оставшиеся здесь — это товарищи по работе, а перед ними никак нельзя показывать свою слабость. А она здесь, эта слабость. Она есть в каждом из нас. Вот и приходится многое решать и делать в одиночку, не раскрывая конечной цели, достигая ее порой окольным путем. Приходится и изворачиваться, и придумывать хитроумные комбинации, идти не прямо… Эта неразделенная с другими ответственность лежит тяжким гнетом, коробит душу. И хочется иногда все бросить, плюнуть и уйти. Забыть. Или кому-то рассказать откровенно всю исповедь своей жизни. Но нельзя: есть и чужие тайны, судьбы людей, связанных с ним и зависящих от него. Все можно поломать и разрушить. Все слишком переплелось, но если хочешь что-то сделать в этой жизни — терпи до конца. А если предстоит пострадать незаслуженно — страдай один, даже если никто этого не увидит и не оценит. Важное для тебя другое, пройдешь ли ты через это испытание, выдержишь ли его? Если справишься, значит станешь еще сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Невозможная женщина, как я ее терпел? — с нарочитым вздохом сказал Отар. — Выпьем за Грузию. Чтобы она стала свободной от Шеварднадзе.
— Хороший тост, — согласился Игорь. — Но чтобы быть последовательным, придется поднять пятнадцать бокалов.
— А чего нам стоит?
— Вы забываете, что среди вас женщины, а их не интересует политика, вмешалась Мила. — Выпейте за любовь, свободную от семейных уз. Коли они так тяготят всех мужчин.
— Я думаю, дело в другом, — вступила в дискуссию Света. — Любовь вообще и никогда не может быть свободной, если отбросить простую физиологию. Любовь всегда клетка, а птички рвутся на волю, чтобы вновь угодить в западню.
— Прекрасно, но кончим мудрствовать, — сказал Отар. — За женщин!
К этому присоединились все. Неожиданные встречи тем и приятны, что они легки и ни к чему не обязывают. Можно уйти, а можно остаться. Но в этом случае, сидящие за столом люди чувствовали друг к другу какую-то особую теплоту и дружелюбие. Благодаря Миле, которая действительно казалась невозможно-необыкновенной женщиной — загадочным сфинксом с синими кристаллами глаз, ставящих проходящих мимо нее путников в тупик своими вопросами. Она была весела, умна, игрива, обворожительна. Света же, напротив, оттеняла ее невозмутимым спокойствием и рассудительностью. Отар и Игорь обменивались шутками, остроумными репликами, слегка подтрунивая друг над другом. Вечер удался на славу.
— А я ведь чуть не забыла — зачем собрала вас? — в какой-то момент произнесла Мила. — Я уезжаю. Не сейчас, месяца через полтора. А Париж. Буду теперь там работать, в крупном издательстве.
— И конечно, эту работу тебе подыскал папочка? — спросил Отар, нисколько не удивляясь.
— Отнюдь. Мои способности оценили другие.
— Я всегда говорил, что ты талантливая журналюжница.
— А ты что скажешь? — Мила посмотрела на Игоря.
— Что же сказать? Если это необходимо — вольному воля.
— Как птичка из той клетки, — добавила Света.
— И никакого сожаления? — теперь Мила смотрела на Игоря так, будто они остались за столиком одни. Наверное, так и было. И так часто бывает именно в толпе, в уличном гаме, когда двое — составляют островок или бастион неприступности. Уединение гораздо сильнее, если оно происходит на людях.
— Пойду-ка я посещу места не столь отдаленные, — сказал Отар, поднявшись из-за стола. — Тюрьму народов.
— Сожаление? — произнес Игорь. Нет, не то слово. Но если я скажу: оставайся, что из этого выйдет? А жить в Париже я не хочу и никогда не буду.
— Жаль, — коротко ответила Мила. Она отпила из своего бокала, затем повернулась к Свете и о чем-то нелепом и смешном заговорила с ней, но Игорь не слушал. Он встал и отправился вслед за Отаром.
В туалете очень приторно пахло лавандой, будто тут распустился цветник.
— Курить будешь? — спросил Мнголаблишвили.
— Я же не курю.
— Вот что я тебе хочу сказать. Эта женщина еще многих растерзает, как пантера. На нее хорошо любоваться издалека, это я давно понял. Думай сам, подсказывать не буду. А теперь о главном. Это хорошо, что я тебя встретил. Но в любом случае бы разыскал сам. Против тебя готовится акция. Кому-то ты очень сильно перешел дорогу. Брать будут руоповцы, естественно с наркотой, которая у тебя окажется в кармане. Не знаю — когда. Может быть, завтра, может, через месяц, в новогоднюю ночь. Аршилов хотел подключить к этому делу наш отдел — все-таки мы занимаемся наркотиками, но мой шеф, Воронов, наотрез отказался. Ни он, ни я в грязные истории не путаемся. Потому и уважают. Аршилов надулся и ушел ни с чем. Но ему вскоре самому хана. А теперь пошли к дамам, заждались небось.
— Спасибо, Отар, — произнес Игорь, выходя следом.
— Вах! — махнул рукой тот.
В зале Кононов задержался, поскольку увидел сидящего в кресле возле пальмы Рудольфа Шальского. Тот как всегда улыбался полным ртом золотых зубов и выглядел респектабельнее Клинтона.
— Ты чего здесь делаешь?
— А у меня тут встреча. С одним деятелем, — ответил Шаль, пожимая руку.
— Тебе же надо в песок зарыться и носа не казать, дышать через трубочку. А если водочные короли отыщут?
— Вах! — точно также махнул рукой астраханский аферист. — Я в Москве всего-то на неделю. Потом Рим, Афины.
— Осваиваешь международные рынки? Смотри, Рудик. Человек ты видный, заметят.
— Не заметят. Дело очень срочное. Не могу упустить.
— Ладно. Ты хоть позвони перед отъездом, чтобы я был спокоен.
— Обязательно. Мы еще поработаем вместе.
Игорь вернулся к своему столику, а «пантера» вновь смотрела на него призывным и мягким взглядом. Вечер продолжался еще около часа. Затем покинули ресторан, шумно и весело прощаясь на улице. Отар куда-то повез Свету, а Мила, нежно прижимаясь к Игорю и заглядывая ему в глаза, спросила своим волнующим голосом:
— К тебе?
— Конечно, — отозвался он, думая о словах Отара.
9
Вековечный дуб Каллистратыч, немного прихворнул, но болезнь его выражалась в том, что он стал меньше бубнить, а больше чавкать, поглощая огромное количество черного хлеба с солью.
— В нем — вся сила! — убеждал он Сабурова и Кононова, заехавших «на огонек». — Меня местные алканоиды спрашивают: чего это к тебе за генералы ходят? Это про вас. А я им: не генералы, а освободители трудового народа. Один будущий президент, другой — премьер-министр. А что бы вам, ребята, и впрямь не сойтись голова об голову и не пойти вместе? Вдвоем вы быстро правое дело сделаете. Смозгуете что и как. Пора тебе, Николай, кончать свои блуждания, чай, не монах-отшельник. Толстовец, что ли?
Сабуров с Кононовым посмеивались, слушая старика. Только он вновь начал чавкать, как они продолжили разговор.
— Сейчас миром управляют нефть и наркотики, — говорил Сабуров. — Но то и другое — до поры. С начала века изыскивается новая энергия, в семидесятых годах наши исследования положили под сукно. А это открытия, которые могут заменить нефть. Но никому не нужно — ни здесь, ни там. Более того, опасно. Такие финансовые империи рухнут! Ученых попросту убивали, а научные разработки исчезают. Будут ждать до тех пор, пока не исчерпают всю нефть. Еще лет тридцать-пятьдесят. И летающие тарелки мы уже делали, и многое другое. Торсионные поля? Да я сам был причастен к этим сверхзасеркреченным материалам, и массовое зомбирование, и распыление психотропных веществ в воздухе, в воде Ты покупаешь баночку кока-колы, а ведь один из составляющих ее элементов до сих пор хранится в строжайшей тайне, там, а Америке. Почему? Из-за конкуренции? Нет. Этот элемент — психофизическое воздействие на мозг, на подсознание. Я уж не говорю о двадцать пятом кадре Фишера, который пускают в телевизионных программах. Какой же во всем этом прогресс? Это демонизм чистейшей воды. То что хорошо для человечества — убрать, что плохо — распространять массово. — Так же и наркотики, — согласился Игорь. Тысячепроцентная прибыль, а прихлопывают только тех наркодельцов, которые пытаются отщипнуть от государственного пирога. Я бы вызвал все это черной магией на высшем уровне. Не даром все они повязаны друг с другом общими интересами. Даже ритуалами, о которых мы и не догадываемся.
— Верно. У нас вся верхушка КГБ была связана с ЦРУ, начиная с Андропова. А о Горбачеве и говорить нечего. Мелкая сошка, предатель, готовый любому американскому полковнику лизнуть сапог. Эх, жалко, что я его не пристрелил, когда нас, офицеров КГБ ему представляли и награждали. Пистолет бы я пронес, не думай. Но кто ж знал!
— Ничего бы не изменилось. Это куклы, которых можно слепить сколько угодно. А до кукловодов ни тебе, ни мне никогда не дотянуться.
— А я вам и говорю, что надо сообща действовать, всем миром, — вставил Каллистратыч, наливая в жестяные кружки горячий чай. — Сказки про вампиров — не сказки. Они только и могут, что питаться живой кровью. Либо по мелочевке пить, либо сосать из целого государства. Отчего все войны берутся? Потому что вампиры приходят к власти. Ленин тоже, еще тот был вампирюга. Потому и не хоронят, осину видно подходящую не подобрали. А что ты там болтал о новой энергии?
— Эквивалент золота, нефти, — попытался пояснить Сабуров. — Через несколько десятков лет вся человеческая цивилизация исчезнет в своем нынешнем качестве и превратится в нечто совершенно иное. Управляемая термоядерная реакция — это неограниченный источник энергии, но он пока под замком. Американцы собрали у себя ученых и идеи со всего мира. Нас тоже подчистили. Уже сейчас Интернет — это коллективный и — главное контролируемый разум. Биосоздание бесов. А нынешние открытия в сфере генной инженерии, клонирование, например, позволят конструировать нового человека. Мечта Гитлера и всех прочих шизоидов. Что же произойдет? Обитатели Америки и другие «цивилизаторы» — золотой миллиард — станут практически бессмертными. Все остальное — колонии и зоопарки. Люди с подавленной волей, психикой, живущие в виртуальном мире.
— Беда! — сказал Каллистратыч.
— Ну ты-то, старик, будешь жить вечно, — добавил Сабуров. — Как последний русский.
— Вот оно и возводится, здание Антихриста, — произнес Кононов. Потому все и трещит, что обезьяна бесподобно дурачит и обольщает. Зло, рожденное в Хаосе, идет брать приступом Небо. Слуги усердствуют, совершают чудеса, притворяются и набожными и благочестивыми. Накладывают печать.
Затянувшееся молчание, когда казалось, что уже никто не заговорит, прервал голос Каллистратыча.
— Боритесь, ребята, боритесь… — только и сказал он.
10
Ночью раздался звонок из Сиэтла. Лера возбужденно и радостно говорила о том, как они прекрасно устроились, что за замечательная у них квартира, какой интересный колледж, куда она начала ходить и вообще — как тут все здорово и приятно. А Кононов знал обо всем еще вчера утром, когда ему звонил Каратов. И он хмурился, думая: «А не зря ли послал девушку в эту чертову Америку?» Нет, наверное, не зря, она должна видеть мир, будет с чем сравнивать. Но не окажется ли это сравнение не в пользу России? Что ж, поглядим-посмотрим, что она скажет по возвращении. Если, конечно, доведется увидеться… Похоже, ее все устраивало, но в самом конце разговора она вдруг произнесла слова иным, чуть упавшим голосом:
— Хочешь, чтобы я вернулась?
— Нет, загорай дальше, — ответил от шутливо. — Встретимся уже после Нового Года.
Тяжело было на сердце, когда Игорь повесил трубку. Тяжело и одиноко. Будто что-то подстерегало его впереди, совсем рядом, чего он никак не мог разглядеть и прочувствовать. И опять откуда-то из недр мозга стала растекаться головная боль. Многие познания — большие печали, подумалось ему. Почти не с кем, кроме Сабурова поговорить, не с кем поделиться своими мыслями. И не мчаться же каждый день к отцу Иринарху, чтобы раскрыть душу? Его друзья, оставшиеся здесь — это товарищи по работе, а перед ними никак нельзя показывать свою слабость. А она здесь, эта слабость. Она есть в каждом из нас. Вот и приходится многое решать и делать в одиночку, не раскрывая конечной цели, достигая ее порой окольным путем. Приходится и изворачиваться, и придумывать хитроумные комбинации, идти не прямо… Эта неразделенная с другими ответственность лежит тяжким гнетом, коробит душу. И хочется иногда все бросить, плюнуть и уйти. Забыть. Или кому-то рассказать откровенно всю исповедь своей жизни. Но нельзя: есть и чужие тайны, судьбы людей, связанных с ним и зависящих от него. Все можно поломать и разрушить. Все слишком переплелось, но если хочешь что-то сделать в этой жизни — терпи до конца. А если предстоит пострадать незаслуженно — страдай один, даже если никто этого не увидит и не оценит. Важное для тебя другое, пройдешь ли ты через это испытание, выдержишь ли его? Если справишься, значит станешь еще сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39