Я всегда считал, что она вышла замуж за Дрю как бы в отместку за ту досаду и стала женой человека, который теперь занял в ее жизни место ее отца, а позднее возглавил бы Пелхам-Холл. Когда доктор Пелхам вернулся из Европы, узнав об увлечении Луизы и Дрю, он тут же назначил своим заместителем доктора Джеймса Инглиша. Возможно, это был своего рода ответный шаг, чтобы отплатить Дрю и Луизе. Для Дрю это оказалось настоящим ударом. Он связывал свое будущее, все свои ожидания с тем, что, казалось, было решенным вопросом. Я думаю, что он подал прошение об отставке, но Луиза отказалась покинуть Пелхам-Холл. Несчастный Стивенс попал в ловушку безмолвной войны между Луизой и ее отцом. Были люди, склонные думать, что Дрю вполне мог обвинять Старика и в своей порушенной карьере и развалившемся браке. Для них это выглядело как вполне убедительный мотив.
— Похоже, что ни одна из дочерей не выбрала удачного мужа, — заметил Джерико. — Вы считаете, что доктор Пелхам в обоих случаях предпринял какие-то меры?
— Я до сих пор не уверен в том, каков мог бы быть оптимальный выбор для Джорджианы, — сказал Бекет. — Вы можете упрекнуть Старика в его убеждении, что для Джорджианы в мире не существовало человека, который мог бы сравниться с ним? Кто знает, возможно, она умышленно выбрала такого, кто не мог с ним сравниться. А она определенно не ходила у Старика в любимицах. Гораздо больше он любил Луизу. Но в отношении Луизы пойдет совсем другой разговор. Старик мог иметь свое представление о ее достоинствах, но если бы нашелся человек, который отвечает ее стандартам, она бы стала его звездой.
— Но таким образом получается, что Старик, желая того или не желая, в общем-то не способствовал счастливой жизни своих детей?
Бекет немного заколебался.
— Во всяком случае, такой цели он перед собой не ставил, — сказал он.
— С Дрю Стивенсом мы покончили, сэр? — спросил Джерико.
— Пожалуй, — сказал Бекет. Казалось, ему хотелось немного заступиться за Стивенса. — Лично я ни на миг не считал его возможным убийцей. Это добрый, разумный и честный человек. Он никогда бы не подумал о насилии как средстве решения своих проблем. Его трагедия в том, что он влюбился не в ту женщину. Ему так и не удалось наладить свои отношения с Луизой. Если я не ошибаюсь, он по сей день предпринимает попытки уговорить ее вернуться к нему.
— Где он сейчас? Где живет?
Бекет покачал головой, кривая ухмылка тронула его губы.
— Здесь же в Фэйерчайлде. После развода с Луизой он оставил преподавательскую деятельность. Он специализировался на истории. Кажется, написал книгу — солидное исследование на тему Войны за независимость. Он работал над ней восемь или даже девять лет. Я десятки раз говорил ему, что он должен уехать отсюда и забыть Луизу. Дрю этого не сделал — а может, просто не мог. Он должен быть рядом с ней, терзать себя тем, что постоянно видит ее.
Джерико убрал остывшую трубку в карман.
— А знаете что, мистер Бекет? Эта семья попросту обречена на страдания, и главной причиной их являлся именно Старик.
— Последнее на земле, чего бы он захотел, так это стать причиной чьего бы то ни было несчастья, — сказал Бекет. — Вся его жизнь была посвящена тому, чтобы помогать людям, а не ранить их.

Покидая кабинет судьи Бекета, Джерико понял, что услышать от кого бы то ни было объективное мнение о докторе Фредерике Джордже Пелхаме-старшем ему не удастся. Проблема заключалась в том, как отсечь правду от пристрастных суждений. От Луизы, Джорджианы, Алисии и старого Берта Уолкера можно было услышать только добрые слова в отношении Старика. От Фреда и Артура — только злые. Судья Бекет определенно находился в первом лагере. Но если копнуть глубже, то не могло ли получиться, что горечь Фреда произрастала из его отчаяния и горя, что он так и не смог добиться той любви, которой так желал? Если бы Старик любил его так, как он этого хотел, возможно, Фред говорил бы о нем только с восхищением. То же самое, пожалуй, можно было бы сказать и об Артуре. И наоборот, вполне возможно, что те, кто открыто выражал к нему свою любовь, могли лишь прикрывать ею глубокую неприязнь.
Джерико вспомнил рассказ одного из своих друзей-психиатров об «уровнях правды» у людей. По его словам, существовал поверхностный уровень, субповерхностный, субсубповерхностный, а потом еще ниже и ниже. Истинная правда оказывалась закопанной так глубоко, что разглядеть ее можно было только при заболевании или глубокой депрессии пациента, ставшими причиной специального психиатрического обследования. «На поверхности, — сказал друг Джерико, — люди такие, какими они хотят быть в глазах окружающих. На первом субповерхностном уровне наблюдательный исследователь может заметить, насколько ложной оказывается поверхностная картина. Но еще глубже таятся невидимые ответы на всевозможные „почему“, движущие силы и истинная правда. Причем слабые люди склонны скрывать эту правду в не меньшей степени, чем это делают сильные люди — скрывать и от самих себя, и от других.
Возможно, самую точную правду о Старике удастся получить только от совершенно чужого ему человека. Выйдя из офиса Бекета, Джерико увидел вывеску над зданием, извещавшую его о том, что это офис «Фэйерчайлд джорнал». Поддавшись первому импульсу, Джерико перешел через дорогу и направился ко входу. Газетчики сидели на первом этаже. Их оказалось четыре или пять человек. Таблички на столах указывали, чем занимается каждый: художник, помощник редактора и сам редактор.
«Джоэл Уитби, редактор» оказался седовласым мужчиной со сдержанным, закаленным годами лицом, проницательными серыми глазами и объемистым животом, что указывало на то, что он не испытывает проблем ни с питанием, ни с напитками. На нем были зеленые очки, которые пятьдесят лет назад являлись торговой маркой газетчика. Джоэл Уитби вполне мог пребывать в этом бизнесе все это время.
Джерико представился.
— Только что закончил знакомиться с предварительными материалами на вас, мистер Джерико, — сказал Уитби. — Вы ведь работаете над портретом мистера Пелхама, не так ли?
— Да.
— Людям это понравится. — Прозвучало это несколько фальшиво. Джерико отчетливо представил себе, как в иной ситуации этот человек сказал бы: «Людям это бы не понравилось». Уитби указал на кресло рядом со своим столом. — Присаживайтесь, сэр. Чем могу быть полезен?
— Скажите, мистер Уитби, десять лет назад вы были редактором «Фэйерчайлд джорнал»?
Уитби хмыкнул:
— И десять лет назад, и еще десять, и добавьте к ним еще десять. Всего сорок один год, сэр. Я, по сути дела, основал это издание. Перебравшись из Нью-Йорка, когда мне еще было только двадцать пять лет, решил заняться другим бизнесом. Приехал сюда и основал этот еженедельник, после чего только этим и занимаюсь. — Он взял из щербатого блюдца, лежащего на столе, сигару и воткнул ее себе в угол рта.
— Вы были близким другом доктора Пелхама?
— На этот вопрос я, пожалуй, отвечу отрицательно. Видите ли, сэр, я довольно сообразительный человек. Когда доктор Пелхам задумал основать здесь школу, я выступал против этого решения. Я знал, что это разрушит город, привлечет в него массу бедных отшельников, породит волну дешевого строительства. Худшей судьбы для Фэйерчайлда я не мог и представить.
— Мне странно слышать это.
— Не удивляюсь, что это так, — с ухмылкой сказал Уитби. — Это показывает, насколько сообразительным я был тогда. Кстати, школу создал Фэйерчайлд. И не было никакого дешевого строительства. Город богател, не превратившись при этом в цирк. В результате того, что здесь появилась школа, мы обрели новую систему водоснабжения, поликлинику, больницу и «Фэйерчайлд джорнал», превратившийся из примитивной однодневной газетенки в издание, которое каждый год получает призы штата. Вот каким умным я оказался, мистер Джерико. Однако доктор Пелхам никогда не прощал меня за те яркие и блистательные статьи, в которых я осуждал идею создания школы. «Простить» — да это звучит так, словно он был взбешен. Он попросту игнорировал меня как какого-то идиота и, пожалуй, был в чем-то прав. Короче, мы так и не стали добрыми приятелями.
Джерико продолжил свои «танцы с песнями», пытаясь уяснить, что же за человек был этот доктор Пелхам.
— Пока что задача оказывается весьма затруднительной. Люди часто говорят то, что вы хотели бы от них услышать, но отнюдь не то, что они чувствуют на самом деле.
— Когда человек умирает, вы должны отставить в стороне все панегирики в его адрес и влезть в самую грязь, скопившуюся на дне водоема, — сказал Уитби.
Джерико ухмыльнулся:
— И вы хотите, чтобы я полез в эту грязь?
Уитби шутливо-угрожающе ткнул пальцем в его сторону.
— Когда Старик умер, я написал про него, пожалуй, лучший некролог — намного превосходящий по качеству десятки других, которые я видел в крупных городских газетах. Но видите ли, мистер Джерико, человек не воспринимается всерьез, если против него никто не выступает. Когда все тебя любят, ты просто не интересен для окружающих. А было немало людей, которые не любили Старика. Некоторые из тех, кого я называю «старыми переселенцами», не любили его за то, что возросли налоги. Но вместе с ними поднялись и объем городского бизнеса, и стоимость ценных бумаг. Однако в маленьких городах огромная масса народа думает не о долларах, а о центах. У нас появились лучшие дороги, лучшее обслуживание, и дома, которые тридцать лет назад стоили десять тысяч, сейчас стоят пятьдесят. Однако возросли и налоги, поэтому нашлись люди, которые стали утверждать, что доктор Пелхам повел Фэйерчайлд по пути к финансовой катастрофе. — Уитби рассмеялся. — В этом городе немало людей, которые выступают против меня лишь потому, что я не поддерживаю демократов. Были и другие, выступавшие против Старика. В городе имеются продуктовые магазины, которые на дух не переносят школьные продукты; есть гараж, который категорически отказывается обслуживать школьные машины и грузовики; есть член городского управления, сын которого окончил школу с такими оценками, что Старик отказался взять его на работу. Впрочем, это лишь мои наблюдения!
— Но если отстраниться от всех этих дел, мистер Уитби, какое мнение у населения Фэйерчайлда сложилось о докторе Пелхаме?
— Мужчины отчасти завидовали ему, — сразу сказал Уитби. — Он был богат, но не заработал этих денег. Они достались ему по случаю. Но у него была личность, подобная неоновой вывеске. Впрочем, возможно, это не вполне удачное сравнение. Он просто источал сияние. Он не стремился затмить им других людей, однако было трудно не почувствовать, что ты сидишь в последнем ряду. А женщины? Когда он оказывался поблизости, у них учащалось дыхание. Мужчинам это обычно не нравится. Когда его убили, все они стали казаться мудрыми и стали высказываться: дескать, всегда догадывались, что на самом деле он отнюдь не такой, каким хотел казаться.
— А женщины?
— Некоторые из них плакали. Церковь на похоронах была заполнена ими.
— Вы бы назвали его дамским угодником?
— О, ни в коем случае. Не могу себе даже представить, как такое пришло вам в голову. Он мог быть очарователен и чаще всего и был таким. Когда вы разговаривали с ним, он слушал с таким видом, словно сказанное вами является самым важным на свете. Но если бы здесь появился хотя бы намек на слух о связи Старика с женщиной, это было бы как взрыв бомбы. Да, были толки про некую даму, которая оставила ему свои деньги, но никто так и не смог сказать ничего толкового, никто.
— Кто был главным подозреваемым в убийстве?
— А кого бы вы сами заподозрили, мистер Джерико. Вероятно, именно того члена семьи, который вам особенно не нравится. Что касается меня, то я достаточно сообразительный малый, чтобы недолюбливать их всех. Поэтому мне надо было подумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29