- И вы об этом знали. Все знали, кроме Крыловой. Может быть, вас использовали втемную? - ласково спросил Мишин, проникаясь ко мне небывалым сочувствием.
- Да как вы смеете! - взорвалась Инна. - Что вы себе позволяете!
- Тише, - наморщился Мишин. - Тише. Не вы ли говорили, что пойдете по трупам. Откровенно говоря, я думал, что вы имеете в виду меня. А вышло...
- Я не позволю..., - крикнула Инна Константиновна, затравленно озираясь в поисках поддержки.
- Да ради Бога... Ищите шприц. Это важно. Я - у себя, - Мишин устало поднялся со стула и неверной походкой вышел из аудитории. Мне стало его почему-то жаль.
А протокол? Протокол - тоже я? - заорала Инна Константиновна, как серьезно раненная несправедливостью и укушенная разрушенной надеждой. Слава Богу - не мной...
Молчание было ей ответом. Кажется, так у классика. Так и в классических ситуациях.
- Ничего, ничего, посчитаемся. Сочтемся, - прошипела она, сужая до невозможности свои и так не слишком большие глаза.
- Ага, приходите. Умножим, поделим, отнимем. Отнимем обязательно , выпалила я.
И устыдилась. Для них для всех это было серьезно. Жизненно важно. Даже сильнее, чем смерть. Для меня так - игрушки. Кто-то из моих бывших уже сообщал общественности, что я моральный урод. Теперь оставалось соответствовать...
Виталий Николаевич вздрогнул от того, как сильно хлопнула дверью Инна Константиновна. Вздрогнул и заерзал на стуле. Ему явно было пора. Проросший на подоконнике овес требовал полива или употребления. Режим питания нарушался, а творческий процесс создания великого театрального шедевра, насколько я поняла, напрямую зависел от того, как сложатся у Виталия Николаевича дела с желудочно-кишечным трактом. И если в его организме окажется много желчи, то полетит наше искусство к черту - прямо в Тартарары.
- Идите, - благородно заметила я. - Идите, нечего всем здесь сидеть. Мне надо дождаться Танечку.
Он испуганно заморгал глазами. Занервничал и заерзал ещё больше. Наконец его неприлично мигающий взгляд остановился на сейфе. Шпионские страсти продолжались.
- Идите же, - прикрикнула я. - У меня нет отмычек. Я клянусь близко не подходить к документам. Тем более, что теперь все подозрения мои. Ну...
Виталий Николаевич благодарно шмыгнул носом и пролепетал что-то невнятное. На прощанье он решил быть похожим на шефа и сказал: "А шприц?"
Завтра я принесу на кафедру упаковку. Или даже целый ящик. Разбросаю по полу и лично позвоню следственной группе. Если нужно - парочку начиню ядами и на память о прожитом оставлю свои отпечатки пальцев.
- Брысь, - цыкнула я, готовая заплакать и забросать великого провинциального режиссера огрызком от яблока.
Когда Виталий Николаевич ушел, я взяла веник и принялась подметать полы. Во мне вдруг возник первобытный комплекс отношений с покойными. Еще немного и я разбила бы стену, чтобы вынести сквозь дыру воспоминания о происшедшем, которые так сильно, чтоб очень, не мучили никого.
- Что вы делаете? - испуганно взметнула бровки рыжая Танечка. - Зачем?
- Ищу вещественные доказательства своей непричастности к событиям, зло бросила я, решая придушить малолетнюю врушку и сразу забросать труп обрывками веника.
- Вы на меня обижаетесь? - как то сразу догадалась она. - Но вы ещё не знаете наших. Слова сказать не дают..., - Танечка обиженно заморгала глазками, собираясь поплакать. Этот механизм воздействия на окружающих я считала примитивным. И разозлилась ещё больше.
- Почему вы ничего не сказали? Почему вы сразу ничего не сказали? - я красиво (исключительно по привычке) сверкнула глазами и уставилась на предательски дрогнувшие губы лаборантки. - Почему?
- А вдруг был ещё один укол? - она взметнула глазки, пристально посмотрела на мою пышащую справедливым гневом физиономию. - Ведь я не присутствовала. Понятно?
Мне не было все понятно. Знал бы прикуп - жил бы в Сочи. А не в провинции, где смерть от диабета приобретает черты всеобщего депутатско академического заговора.
- А со Сливятиным вы не знакомы? - на всякий случай, совершенно не надеясь услышать правду, спросила я.
- Нет, а кто это? - Танечка присела за машинку и устало вздохнула. - У нас будет много дел, особенно если ещё и похороны.
Какие новости. Без них тошно. А главное - бесполезно. Если тебя решили сделать преступником на ровном месте, то скорее вскопают, взбугрят почву, нежели признают свою ошибку. Как не прискорбно, оставалось ждать результатов вскрытия. Совесть Танечки оставалось непробиваемой.
- Верните сарафан, - сухо бросила она и вдруг разрыдалась.
Вот ещё глупости. Я, право слово, не стою таких истерик. Или не я?...
- Таня, осторожно начала я, неостепененный дипломат, - Таня...
- А вы знаете?...Знаете?... - всхлипывала она. - Знаете...А может она не была сумасшедшей?... А я наговорила. И на неё и на вас...?А мне сегодня плакать нельзя, - взвыла она. - Нельзя! Меня в гости пригласили! А я плачу. А-а-а-а...
- Ладно, ничего, бывает хуже. Ничего, - я погладила это преступное дитя по голове и осторожно поинтересовалась. - А что она сказала?
- Спросила, знаю ли я Андрея Елисеевича и Андрея Еремеевича, - тихо отозвалась Танечка.
- А вы?
- Кажется, да. С кафедры общего менеджмента. Там у них доцент такой есть. Но - не точно... А она - засмеялась и бросилась делать укол. И ещё сказала: "Все зло - от женщин!" Грозно так. Честно - как сумасшедшая...
Все зло от женщин. Мысль не новая, но в дамском изложении совершенно конкретная. Правда, я лично с такой формулировкой не согласна. Если, конечно, речь не обо мне. Мания величия - хорошее качество. Центростремительное. А У Анны Семеновны была врагиня. Кто бы мог подумать... Такая врагиня, которая внутри уже не умещалась. Потребовала выхода и позвала в путь. А может даже подтолкнула. Неужели самоубийство?
Танечка положила голову на мои колени, которые на этой кафедре оказались облюбованными для самых интимных женских дел, и перебирая руками мою не очень дорогую юбку, продолжала рыдать.
- А об этом вы сказали? На заседании сказали? - тихо, чтобы не спугнуть важную мысль, спросила я.
- Да, - она вздрогнула всем телом и обняла меня за ноги, рискуя создать на моих колготках не предусмотренный дизайнером горошек . - Что я наделала! А если Инна Константиновна...
- Что Инна Константиновна? Наложит на себя руки? Не дождетесь.
Танечка продолжала плакать, вскочила со стула и посмотрела на меня натравленно и виновато, а потом начала закатывать глаза, мягко оседать на пол и создавать дополнительные трудности всей кафедре и мне лично.
Вообще, я всегда завидовала женщинам, способным хлопнуться в обморок при всяком удобном случае. Этот маневр как нельзя лучше избавляет от выяснения отношений, от необходимости излагать правдивую информацию вообще - дает возможность забыться, открыть глаза и как ни в чем не бывало спросить потресканными губами: "Где я?" Теоретически дама из обморока может вернуться не только в реальную жизнь, но также в тюрьму или в Монте Карло. Что делать с Танечкой, лежащей на полу, я не ведала.
На помощь мне ,как обычно, пришел Мишин. Он аккуратно застыл в дверях и хриплым голосом будущего пенсионера спросил: "И эту тоже?" Я отрицательно мотнула головой и что есть силы ударила Танечку по бледному личику. Место от соприкосновения щеки и дадони стало пунцовым. А Танечка - недвижимой. Мишин понимающе качнул головой и приблизился к нашей скульптурной композиции.
- Я так и думал, - ухмыльнулся он и блеснул одновременно желтыми зубами и черным пистолетом системы наган. - Наградной. Только что жена привезла. Бдительность! Ну-ка, в сторонку, - дуло нагана недвусмысленно давало мне понять, что шутки кончились, особенно если эта Танечка решила из солидарности тоже умереть у меня на руках.
- Она просто испугалась. Задумалась и испугалась, - пролепетала я.
- Согласен, - приосанился Мишин. - Думать страшно. Особенно рядом с вами.
Я улыбнулась. Припомнила Фигаро и его безумный день, который по сравнению с моим был просто лепетом подготовишки. Еще немного и наш город закроют на карантин. Здесь никто не хочет никого слушать и никто не хочет никого понимать. Социалистическая система
коллективной безопасности уступила место священному эгоизму наций. Гитлеровский принцип с большим опозданием (не иначе задержали на почте) прибыл в наши края.
- Гражданка Крылова, я буду вызывать милицию, - Мишин спокойно и равнодушно смотрел то на меня, то на бессознательную Танечку. - Вы стали маньяком, это совершенно очевидный факт. Против факта - не попрешь. И это дело мне не под силу. Увы. А так не хотелось выносить сор из избы, - Мишин почесал нос пистолетом системы наган. У него была вредная привычка - чесать нос чем попало. Но сор из избы - это хорошо. Я закрыла глаза и представила себя кучкой мусора, которую на лопаточке, вперед ногами несут по территории кафедры страноведения.
Танечка вдруг открыла глаза, традиционно прошептала где я и, видимо, испугавшись горячего наградного оружия, прошептала:
- Я вспомнила. Я вспомнила важное. Она сказала: "Вчера у меня была Надежда" Мишин посмотрел на меня пристально и удовлетворенно, а Танечку с мягкой благодарной улыбкой.
Подставляют? И убьют при попытке к бегству?
Так пусть сначала поймают!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
Сначала я бежала по коридору, потом - по ступенькам, по тротуару, я бежала, опережая трамвай и время, несмотря на свой возраст и отвращение к спорту я преодолела. Обидно, но за мной, кажется, не гнались.
Я перевела дыхание, нечаянно выкурила две сигареты подряд и решила с безумием не бороться. По идее - все должно пройти само. Стечение обстоятельств, все друг друга не поняли. Нужно дать людям время, чтобы они оставили меня в покое. И если не считать Анны Семеновны, то все происшедшее сегодня лишний раз подтверждает мою собственную уникальность и способность попадать в истории, достойные занесения в книгу... Впрочем, не важно в какую книгу
Или разложить по полочкам эту дурацкую ситуацию? Нет! Решительно нет. У меня не хватит ни полочек, ни терпения.
К Чаплинскому я позвоню завтра. Если вообще позвоню. Возможно, что моя старая квартира не так уж плоха по сравнению с последствиями моей будущей шпионской деятельности. Говорят, что Моссад - самая зверская разведка изо всех возможных.
К нежно поющей трубке я подошла без всякого уважения. Наобщалась вдосталь. Жаль, что не отключила телефон.
- Надя, куда ты прячешься? Я пришлю тебе повестку, - жестко сказал Дмитрий Савельевич, мой несостоявшийся жених, с которым теперь мне страшно захотелось перейти на "вы". Но в этом простом вопросе дорога назад, увы, не проложена. Лавры первопроходца побудили меня к решительным действиям.
- Дима, а давай будем назад на "вы" и по имени отчеству. А?
- Начнем все сначала? - усмехнулся он. - Согласен, потому что в вашем нынешнем положении Вам лучше сохранять дистанцию с правоохранительными органами.
- На меня уже поступила ориентировка?
- Пока - анонимка. Вот так, - он вздохнул и сделал паузу для моего скорейшего понимания ситуации.
- Во сколько прибыть на допрос? - спросила я, понимая, что чем раньше, тем лучше, а из академии все равно придется уйти.
- Да глупости все это. Случайное совпадение - так я думаю.
Я не стала вдаваться в подробности своих разногласий по поводу совпадений. Мужчины вообще не верят в женский мыслительный процесс, признавая за ними только способности к слепому интуитивному познанию мира. Но дело пахло керосином и этот аромат вырывался даже из автоматической телефонной связи, за пользование которой я не платила уже целый год. Не до того было...
- Так я думаю. И мы все так думаем. Вскрытие показало возможную передозировку инсулина. А инъекцию она делала себе сама. Скорее всего-небрежность, неосторожность. Так что...
- Порвешь анонимку? - слабо обрадовалась я, хотя радоваться было совершенно нечему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52