– Конечно, – огорченно сказал Бобби. – Ну, конечно.
Он беспокойно хмыкнул и тотчас уловил вздох отца – то был вздох христианского смирения.
– Бедный Алекс, – всхлипнула миссис Кэймен, утирая глаза. – Бедный, бедный Алекс.
– Да, – сказал Бобби. – Просто ужасно.
Он тревожно поежился.
– Понимаете, мне бы надо знать, может, он что напоследок сказал или велел передать, – с надеждой глядя на Бобби, проговорила миссис Кэймен.
– Да, да, конечно, – снова отозвался Бобби. – Только, видите ли, ничего он не сказал и не передал.
– Ни словечка?
Миссис Кэймен смотрела на него разочарованно и недоверчиво. Бобби почувствовал себя виноватым.
– Да.., вот какое дело.., ни словечка.
– Оно и к лучшему, – внушительно произнес мистер Кэймен. – Скончаться в бессознательном состоянии.., без боли.., это по-божески, Амелия.
– Да, выходит, так. По-вашему, он не чувствовал боли?
– Наверняка не чувствовал, – сказал Бобби. Миссис Кэймен глубоко вздохнула.
– Что ж, слава Богу. Я и впрямь надеялась, что он напоследок что-нибудь велел передать, а теперь вижу, так оно лучше. Бедный Алекс. А ведь как он любил попутешествовать.
– Да уж наверно. – Бобби вспомнил бронзовый загар покойного, его синие глаза. Привлекательным человеком был этот Алекс Причард, даже на пороге смерти таким оставался. Странно, что у него такая сестра, как миссис Кэймен, и.., такой зять. Он явно был достоин лучшего.
– Что ж, мы, ясное дело, очень вам обязаны, – сказала миссис Кэймен.
– Ох, не надо об этом, – сказал Бобби. – Понимаете.., ну, я ничего больше не мог сделать.., понимаете… Он, растерявшись, покраснел.
– Мы никогда этого не забудем, – сказал мистер Кэймен.
Бобби опять ощутил его до боли крепкое рукопожатие. Потом его пальцы вяло сжала миссис Кэймен. Затем последовало прощание с отцом, и Бобби проводил гостей до парадной двери.
– А чем вы занимаетесь, молодой человек? – спросил Кэймен. – Приехали домой в отпуск.., так я понял?
– Сейчас я занят поисками работы. – После небольшой паузы Бобби добавил:
– Я служил на флоте.
– Тяжелые времена.., тяжелые нынче времена. – Кэймен покачал головой. – Ну, ясное дело, желаю удачи.
– Большое спасибо, – вежливо ответил Бобби и все смотрел им вслед, пока они шли по заросшей сорняками подъездной аллее.
Он погрузился в мрачное раздумье. Разные мысли беспорядочно мелькали у него в голове.., неясные соображения.., фотография.., лицо той девушки с широко расставленными глазами и пепельными волосами.., а через десять – пятнадцать лет эта Кэймен, грубо намазанная, с выщипанными бровями… Широко расставленные глаза утонули в жирных складках и походили теперь на свиные глазки, а эти ее нестерпимо рыжие, крашенные хной волосы! От юной чистоты не осталось и следа. Какая жалость! А все, наверно, оттого, что вышла замуж за напористого прохвоста, за этого Кэймена. Вышла бы за кого-нибудь поприличней, возможно, даже и в свои годы выглядела бы поизящней. Легкая седина, на бледном, без морщин лице, прежние распахнутые глаза. А впрочем, кто знает… Бобби вздохнул и покачал головой.
– Да, брак у нее – хуже некуда, – хмуро произнес он.
– Что ты сказал?
Бобби вынырнул из глубокой задумчивости и увидел рядом Франки, он и не слышал, как она подошла.
– Привет, – сказал он.
– Привет. Почему вдруг брак? И чей?
– Меня занимали общие рассуждения, – ответил Бобби.
– А именно?..
– Насчет разрушительных последствий брака.
– На ком это сказалось?
Бобби пояснил. Но Франки придерживалась иного мнения.
– Глупости. Женщина в точности как на фотографии.
– Где ты ее видела? Ты была на следствии?
– Разумеется, была. А ты как думал? Здесь решительно некуда себя деть. Это следствие – настоящая находка. Я еще никогда не присутствовала на следствии. Меня пробрало аж до костей. Разумеется, если бы речь шла о загадочном отравлении, было бы гораздо интереснее – огласили бы результаты лабораторных исследований и прочие занимательные подробности. Но, когда подворачивается подобное удовольствие, не надо быть слишком требовательным. Я до самого конца надеялась, что тут все-таки пахнет преступлением, но, увы, об этом, похоже, не может быть и речи.
– До чего же ты кровожадная, Франки.
– Знаю. Это, по-видимому, атавизм – или как там это называется?.. Тебе так не кажется? Я наверняка натура атавистическая. В школе меня даже прозвали обезьянкой.
– Обезьянкам нравится, когда убивают? – вопросил Бобби.
– Ты будто корреспондент «Санди таймс», – фыркнула Франки. – «У нашего корреспондента на сей счет взгляд весьма определенный…»
– Знаешь, – сказал Бобби, возвращаясь к предмету их беседы, – я с тобой не согласен.., я говорю об этой особе, о Кэймен. Та ее фотография была очаровательна.
– Ее просто-напросто отретушировали, – сказала Франки.
– Ну, значит, уж так отретушировали, что никогда и в голову не придет, будто это один и тот же человек.
– Ты слеп, – возразила Франки, – Фотограф сделал все, что мог, но глядеть на нее все равно тошно.
– Совершенно не согласен, – холодно возразил Бобби. – Но где ты видела фотографию?
– В «Вечернем эхе». Это местная газетка.
– Должно быть, она плохо отпечатана.
– По-моему, ты совершенно спятил из-за какой-то размалеванной, истасканной сучки.., да, сучки.., из-за этой Кэймен, – выпалила в сердцах Франки.
– Франки, ты меня удивляешь. Такие речи, да еще у дома священника. Можно сказать, почти на святом месте…
– Нечего было городить всякую чушь.
Теперь оба молчали, и скоро ее внезапный гнев улетучился.
– Что и вправду нелепо, так это пререкаться из-за такой гнусной особы. Я ведь пришла предложить тебе партию в гольф. Что ты на это скажешь?
– О'кей, босс, мой повелитель, – радостно отозвался Бобби.
И они зашагали прочь, мирно беседуя уже об иных предметах – о подрезке или отработке «стружащего удара», коим мяч загоняют на лужайку вокруг лунки.
Недавняя трагедия уже не занимала их мысли, и вдруг, медленным, легким ударом загнав мяч в лунку, Бобби вскрикнул.
– Что такое?
– Ничего. Просто кое-что вспомнил.
– Что же?
– Понимаешь, эта пара, Кэймены.., они пришли, чтобы узнать, не сказал ли тот бедняга что-нибудь перед смертью.., и я уверил их, что он ничего не сказал.
– Ну?
– А сейчас вдруг вспомнил, что тогда он кое-что все-таки сказал.
– Да, нынче ты не в самой блестящей форме.
– Понимаешь, они ни о чем таком не спрашивали. Потому я, видимо, и запамятовал.
– Ну и что же он сказал? – полюбопытствовала Франки.
– «Почему же не Эванс?» – вот что.
– Как странно… И больше ничего?
– Он просто открыл глаза и сказал это.., совершенно неожиданно.., и умер, бедняга.
– Вот что, – сказала Франки, подумав. – По-моему, тебе не из-за чего беспокоиться. Это несущественно.
– Да, конечно. И все-таки лучше бы я помянул об этом. Понимаешь, я их заверил, что он ничего не сказал.
– А это все равно что ничего, – сказала Франки. – То есть это ведь не то, что, к примеру… «Передайте Глэдис, я всегда ее любил», или «Завещание в ореховом бюро», или еще какие-нибудь подходящие романтические «последние слова», как, бывает, пишут в книгах.
– Может быть, стоит им об этом написать, как, по-твоему?
– Я бы не стала. Не было в его словах ничего существенного.
– Должно быть, ты права, – сказал Бобби и снова сосредоточился на игре.
Но окончательно избавиться от этих мыслей ему так и не удалось. Вроде бы пустяк, но он все равно не давал ему покоя… Из-за этого Бобби было слегка не по себе. Франки конечно же рассудила и правильно и разумно. Это в самом деле несущественно, хватит об этом думать. И все же его мучила совесть. Ведь он заверил Кэйменов, что покойный ничего не сказал. Выходит, обманул. Казалось бы, ерунда – но ему было как-то не по себе.
Наконец вечером, поддавшись неодолимому порыву, он сел-таки за письмо:
«Уважаемый мистер Кэймен, я только теперь вспомнил, что Ваш зять перед смертью все-таки кое-что сказал. Вот, по-моему, его доподлинные слова: „Почему же не Эванс?“ Прошу извинить, что не упомянул об этом утром, но я тогда просто не придал им значения и, вероятно, потому они и вылетели у меня из головы.
Искренне Ваш
Роберт Джоунз».
Через день он получил ответ:
«Уважаемый мистер Джоунз, получил Ваше письмо от 6-го срочной почтой. Спасибо Вам огромное, что расстарались в точности повторить слова моего несчастного зятя, хотя они этого и не стоят. Жена надеялась, может, он напоследок велел ей что-нибудь передать. Но все равно спасибо Вам за Вашу добросовестность.
С совершенным почтением
Лео Кэймен».
Бобби почувствовал себя униженным.
Глава 6
Чем кончился пикник
Назавтра Бобби получил письмо совсем в ином духе:
«Все в порядке, старик (писал Бэджер такими каракулями, каковые никак не делали чести дорогой привилегированной школе, в которой он получил образование). Вчера уже раздобыл пять автомобилей, заплатил пятнадцать фунтов за всю партию – один „остин“, два „морриса“ и парочку „ровверов“. Не скажу, что они сейчас на ходу, но, я думаю, мы сумеем их как-нибудь наладить, будь они неладны. Ну а автомобиль есть автомобиль. Если он все же довезет клиента до дому, чего ж еще нужно. Я хочу открыть гараж в следующий понедельник и полагаюсь на тебя, так уж ты смотри не подведи, старик, заметано? Тетушка Кэри, скажу тебе, была молодчина. Однажды я разбил окно у одного ее соседа, он вечно ей грубил из-за ее кошек, так она всю жизнь была мне благодарна. К Рождеству всегда посылала пятифунтовый билет.., а теперь еще и это.
Мы просто обречены на успех. Дело это верняк. Что ни говори, а автомобиль есть автомобиль. Купить можно за гроши. Кое-где подмазать краской, а дурачье больше ни на что и не смотрит. Дело наше мигом развернется. Только не забудь. В следующий понедельник. Я на тебя полагаюсь.
Всегда твой Бэджер».
Бобби сообщил отцу, что в следующий понедельник едет в Лондон и начнет там работать. Род его будущей деятельности отнюдь не привел викария в восторг. Надо заметить, с Бэджером Бидоном ему уже как-то случилось встретиться. После чего он прочел Бобби длинную лекцию о том, как нецелесообразно связывать себя какими-то обязательствами. Он не был особо искушен ни в финансовой, ни в предпринимательской областях, и практически ничего присоветовать не мог, но смысл его слов не вызывал сомнений.
На этой же неделе в среду Бобби получил еще одно письмо. Адрес был написан почерком с не свойственным англичанину наклоном. Содержание письма несколько удивило молодого человека.
Письмо было от фирмы «Хенрик и Далло», из Буэнос-Айреса, говоря коротко, они предлагали Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.
Поначалу молодой человек решил, что грезит наяву. Тысяча в год. Он перечел письмо более внимательно. Там говорилось, что фирме желательно сотрудничать с человеком, служившим на флоте. Из письма явствовало, что кто-то его порекомендовал (имени этого благодетеля названо не было). Ответ от него ожидали немедленно, а отправиться в Буэнос-Айрес он должен не позднее, чем через неделю.
– Черт возьми! – не сдержался Бобби.
– Бобби!
– Прости, папа. Забыл, что ты тут.
Мистер Джоунз прокашлялся.
– Позволь заметить…
Бобби почувствовал, что не вынесет этой, как правило, долгой отповеди.
Избежать ее удалось благодаря всего одной лишь фразе:
– Мне предлагают тысячу в год.
Викарий замер с открытым ртом, не зная, что на это сказать.
«Сразу забыл про свои нотации», – с удовлетворением подумал Бобби.
– Дорогой мой Бобби, я правильно тебя понял? Тебе предлагают тысячу в год? Тысячу?
– Мяч в лунке, па, – подтвердил Бобби.
– Быть этого не может, – сказал викарий. Откровенное недоверие отца не обидело Бобби. Его собственное представление о стоимости его собственной персоны мало отличалось от отцовского.
– Похоже, это какие-то болваны, – охотно согласился он.
– А, собственно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32