так же, как она, кто нашел к этому силы, будучи любимыми хотя бы раз в жизни; и те, кто не был любим, кто был склонен к ненависти, подозрению и мести. Они были лишены в своей жизни человеческого участия, что и отразилось на их будущем.
Она жила в Касвелл с большей осторожностью, но никогда не позволяла страху овладеть ею. Местные бандиты были ужасными, но и трогательными, а в своих позах и ритуалах насилия даже смешными. Она не нашла никого, похожего на Акерсонов, с кем бы могла обмениваться черным юмором, поэтому уделяла больше внимания своему дневнику. Ожидая тринадцатилетия Акерсонов, Лаура раскрывалась в своих письменных монологах, это было время самооткрытия, время понимания напыщенного трагического мира, в котором она родилась.
В субботу, 30 марта, она читала в своей комнате, когда услышала, как одна из ее соседок – вечно хныкающая девочка по имени Фран Викерт – обсуждала с другой девочкой пожар, в котором погибли дети. Лаура едва прислушивалась к их разговору, пока не услышала слово «Маклярой».
Озноб пронзил ее тело, заморозив сердце и заставив онеметь ее пальцы. Она бросила книжку и направилась к девочкам.
– Когда? Когда был этот пожар?
– Вчера, – сказала Фран.
– Сколько п-погибло?
– Немного, я думаю, двое или даже один ребенок, но говорят – там здорово пахло горелым мясом. Это худшее…
Наступая на Фран, Лаура сказала:
– Как их звали?
– Эй, отстань от меня.
– Скажи мне их имена!
– Я не знаю имен. Господи, что с тобой случилось?
Лаура не помнила, как ушла от Фран и вышла из приюта, но вдруг обнаружила, что стоит на Кателла-авеню, в нескольких кварталах от Касвелл-Холла. Кателла была промышленной улицей в этом районе и в некоторых местах здесь не было тротуаров, поэтому она бежала по обочине дороги на восток, в то время как справа от нее проносились машины. Касвелл был в пяти милях от Маклярой, и она не была уверена, что знала дорогу, но доверившись инстинкту, она бежала, пока не устала, потом шла пешком, пока снова не стала бежать.
Более разумным было пойти прямо к одному из адвокатов Касвелла и спросить имена детей, погибших в пожаре. Но Лауре почему-то казалось, что судьба близняшек Акерсонов зависела от ее трудного путешествия в Маклярой. Если она спросит о погибших по телефону, то ей обязательно скажут, что они мертвы, а если она все-таки преодолеет эти пять миль, то найдет Акерсонов живыми. Это было суеверие, но все-таки она поступила именно так.
Стало темнеть. Мартовское небо было залито красным и пурпурным светом, его начали затягивать тяжелые темные тучи, когда Лаура увидела Маклярой. С облегчением она увидела, что передний фасад старого здания не отмечен огнем.
Хотя ее платье вымокло от пота, а она устала и ее голова разламывалась на части, она не замедлила своего бега, пока не достигла главного входа. Лаура прошла мимо шести детей в коридоре и трех на лестнице, двое из которых позвали ее по имени. Но она не остановилась, чтобы расспросить их о трагедии. Она должна была сама все увидеть.
На последнем пролете лестницы она увидела, вернее, почувствовала следы пожара: едкий и терпкий запах сгоревших вещей, затяжной и кислый запах дыма. Когда она прошла сквозь лестничные двери, то увидела, что все окна на третьем этаже раскрыты, а электрические вентиляторы установили в центре коридора, чтобы проветривать воздух в обоих направлениях.
В комнате Акерсонов стояла новая, неокрашенная дверная коробка и дверь, но окружающие ее стены были покороблены и покрыты черной сажей. Написанный знак предупреждал об опасности. Как на всех дверях в Маклярой, на этой двери не было замка, поэтому она не придала значения знаку, распахнула дверь, переступила через порог и увидела то, что она больше всего боялась увидеть: разрушение.
Коридорный свет позади нее и пурпурные блики заката в окнах едва освещали комнату, но она увидела, что остатки мебели были вынесены из комнаты; комната была пуста, здесь присутствовало лишь ужасное привидение огня. Пол почернел от сажи и покоробился. Стены потемнели от дыма. Дверцы шкафа превратились в пепел, и только обгоревшие останки остались висеть на петлях, которые тоже расплавились. Оба окна были, очевидно, выбиты пожарниками; их проемы были наскоро забиты пластиковыми пластинами, прибитыми к стене. К счастью для других детей, в Маклярой огонь рвался вверх, а не в стороны, пожирая потолок. Потолок практически выгорел, и сквозь него были ясно видны массивные почерневшие балки чердака. Очевидно, пламя было погашено до того, как оно добралось до крыши, потому что она не видела неба.
Лаура тяжело и шумно дышала не из-за утомительного путешествия из Касвелла и не из-за созерцания этого хаоса, который больно пронзил ее грудь и сделал дыхание затруднительным. Кроме того, в воздухе стоял тошнотворный запах угля.
Когда она в своей комнате в Касвелле впервые услышала о пожаре в Маклярой, она уже знала его причину, хотя не хотела верить своим догадкам. Тамми Хинсен уже однажды была поймана с банкой горючей жидкости и спичками, которыми она собиралась сжечь себя. Услышав о попытке самосожжения, Лаура поняла, что Тамми серьезно намеревалась это сделать, потому что ей подходило именно такое самоубийство, которое лишь бы подлило масла в огонь, что пожирал ее изнутри уже многие годы.
«Пожалуйста, Господи, она была одна в комнате, когда сделала это, пожалуйста!»
Взглянув в последний раз на руины пожарища, Лаура повернулась и вышла в коридор.
– Лаура?
Она подняла глаза и увидела Ребекку Богнер. К горлу Лауры подкатил ком, но она смогла выдавить их имена:
– Рут… Тельма?
Открытый взгляд Ребекки обещал вероятность того, что близняшки остались невредимы, но Лаура повторила их имена, чувствуя в своем надтреснутом голосе трагические нотки.
– Там, – сказала Ребекка, показывая в северный конец коридора, – Предпоследняя комната на лево. С неожиданной надеждой Лаура бросилась в эту комнату. Три кровати были пусты, но на четвертой кровати, освещенной ночной лампой, лицом к стене, на боку, лежала девочка.
– Рут? Тельма?
Девочка медленно повернулась – это была одна невредимая из сестер Акерсонов. На ней было тусклое, мятое, серое платье; ее волосы были в беспорядке; лицо опухло, глаза были мокрыми от слез. Она сделала шаг навстречу Лауре, но остановилась, как будто следующий шаг стоил ей больших усилий.
Лаура бросилась к ней и обняла.
Положив голову на плечо Лауры и прижавшись плечом к ее щеке, она сказала:
– О, лучше бы на ее месте была я, Шан. Если это должно было случиться с одной из нас, то почему это не случилось со мной?
Пока девочка не заговорила, Лаура думала, что это была Рут.
Отказываясь принимать этот ужас, Лаура спросила:
– Где Рути?
– Ее нет. Рути больше нет. Я думала, что ты знаешь, что моя Рути погибла.
Лаура почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Ее скорбь была так сильна, что она даже не смогла прослезиться: она застыла, как внезапно окаменевшая.
Долгое время они обнимали друг друга. Сумерки за окном сгущались. Они сели на край кровати.
В дверях появились две девочки. Они, очевидно, жили в одной комнате с Тельмой, но Лаура махнула им, чтобы они ушли.
Глядя в пол, Тельма сказала:
– Я была разбужена этим воплем, этим ужасным криком… Яркий свет ослепил мне глаза. Потом я поняла, что комната в огне. Тамми была вся в огне. Она сверкала, как факел. Она металась в своей кровати, горела и кричала…
Лаура обняла ее и ждала.
– Огонь перекинулся на стену, на кровать Тамми, на ковер на полу…
Лаура вспомнила, как Тамми пела с ними рождественские песни, как она становилась спокойнее с каждым днем, как будто бы наконец обрела внутренний покой. Теперь было очевидно, что этот покой был основан на твердом решении о самоубийстве.
– Кровать Тамми была ближайшей к двери, дверь тоже загорелась, поэтому я разбила окно над своей кроватью. Я позвала Рут, и она… она ответила, что идет ко мне. Все было в дыму. Я ничего не видела, пока не появилась Хита Дорнинг, которая спала на твоей кровати. Она пробралась к окну, и я помогла ей вылезти. В этот момент дым немного рассеялся, и я видела, что Рут пытается накрыть Тамми одеялом, чтобы сбить пламя, но это одеяло тоже загорелось и я увидела, что Рут… Рут… Рут охватил огонь…
Снаружи последние блики пурпурного заката канули во тьму. Тени в углах комнаты сгустились. Тошнотворный запах гари, казалось, усилился.
– … и я бы бросилась к ней, я бы бросилась, но в этот момент огонь словно взорвался, он распространился по всей комнате. Дым был черным и густым, и я не могла разглядеть ни Рут, ни что-то другое… Потом я услышала сирены. Они приближались и громко выли, поэтому я пыталась заверить себя, что они успеют помочь Рут, но это была л-ложь. Я лгала себе и хотела в это верить и… я оставила ее там, Шан. О Господи, я вылезла в окно и оставила Рут, горящей в огне…
– Ты не могла ничего сделать, – заверила ее Лаура.
– Я оставила Рут в огне.
– Ты ничем не могла ей помочь.
– Я оставила Рути.
– Тебе не было смысла тоже умирать.
– Я оставила Рути в огне.
В мае, когда ей исполнилось тринадцать лет, Тельма была переведена в Касвелл и помещена в комнату с Лаурой. Воспитатели согласились на это потому, что Тельма страдала от депрессии, которую нельзя было вылечить. Быть может, она найдет необходимую помощь в дружбе с Лаурой.
Лаура приходила в отчаяние от упадка Тельмы. По ночам Тельму мучили кошмары, а днем она сидела словно на иголках. По всей видимости, время излечивало ее, хотя раны никогда полностью не затянутся. Ее чувство юмора вернулось и остроумие стало таким же как всегда, но у нее появилась меланхолия.
Они прожили в этой комнате в Касвелл-Холл пять лет, пока не вышли из под опеки штата и не начали свою собственную жизнь без постороннего контроля. Им многое пришлось пережить за эти годы. Их жизнь снова наладилась, но она никогда не была такой, как до пожара.
ГЛАВА 11
В главной лаборатории института возвышались ворота, которые вели в другие года. За ними было огромное устройство округлой формы, двенадцати футов длиной и восьми футов в диаметре, из полированной стали снаружи и полированной меди внутри. Оно стояло на медных болванках, которые удерживали его на восемнадцати дюймах от пола. Из него выходили толстые электронные кабели, а в самом устройстве нагнетающиеся воздушные потоки гудели подобно клокотанью воды.
Кокошка прошел сквозь время и материализовался внутри огромного цилиндра. В этот день он сделал несколько путешествий, став тенью Стефана в далеких временах и местах, и наконец узнал, почему предатель был так заинтересован в жизни Лауры Шан. Он торопливо вышел через ворота и оказался в главной лаборатории, где его ждали двое ученых и трое его людей.
– Девчонка не имеет никакого отношения к заговору против правительства и к попыткам уничтожить проект путешествий во времени, – сказал Кокошка.– Она имеет отношение только к нему лично.
– Теперь мы знаем все, что он сделал и почему, – сказал один из ученых, – и ты можешь убить его.
– Да, – сказал Кокошка, направляясь к главной приборной панели, – Мы раскрыли все секреты предателя и можем его теперь убить.
Когда он сел перед приборами, намереваясь отправить себя в другое время, где он мог застать предателя врасплох, Кокошка решил убить и Лауру.
Это будет легкая работа, которую он сможет сделать сам, так как неожиданность будет на его стороне; к тому же предпочитал работать один: это доставляло ему удовольствие. Лаура не представляла опасности для правительства и для его планов изменить будущее мира, но он убьет ее первой на глазах Стефана, чтобы разбить сердце предателя прежде, чем всадить в него пулю. Кроме того, Кокошка любил убивать.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СВЕТ ВО ТЬМЕ
ГЛАВА 1
12 января 1977 года, когда Лауре Шан исполнилось двадцать два года, она получила по почте жабу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Она жила в Касвелл с большей осторожностью, но никогда не позволяла страху овладеть ею. Местные бандиты были ужасными, но и трогательными, а в своих позах и ритуалах насилия даже смешными. Она не нашла никого, похожего на Акерсонов, с кем бы могла обмениваться черным юмором, поэтому уделяла больше внимания своему дневнику. Ожидая тринадцатилетия Акерсонов, Лаура раскрывалась в своих письменных монологах, это было время самооткрытия, время понимания напыщенного трагического мира, в котором она родилась.
В субботу, 30 марта, она читала в своей комнате, когда услышала, как одна из ее соседок – вечно хныкающая девочка по имени Фран Викерт – обсуждала с другой девочкой пожар, в котором погибли дети. Лаура едва прислушивалась к их разговору, пока не услышала слово «Маклярой».
Озноб пронзил ее тело, заморозив сердце и заставив онеметь ее пальцы. Она бросила книжку и направилась к девочкам.
– Когда? Когда был этот пожар?
– Вчера, – сказала Фран.
– Сколько п-погибло?
– Немного, я думаю, двое или даже один ребенок, но говорят – там здорово пахло горелым мясом. Это худшее…
Наступая на Фран, Лаура сказала:
– Как их звали?
– Эй, отстань от меня.
– Скажи мне их имена!
– Я не знаю имен. Господи, что с тобой случилось?
Лаура не помнила, как ушла от Фран и вышла из приюта, но вдруг обнаружила, что стоит на Кателла-авеню, в нескольких кварталах от Касвелл-Холла. Кателла была промышленной улицей в этом районе и в некоторых местах здесь не было тротуаров, поэтому она бежала по обочине дороги на восток, в то время как справа от нее проносились машины. Касвелл был в пяти милях от Маклярой, и она не была уверена, что знала дорогу, но доверившись инстинкту, она бежала, пока не устала, потом шла пешком, пока снова не стала бежать.
Более разумным было пойти прямо к одному из адвокатов Касвелла и спросить имена детей, погибших в пожаре. Но Лауре почему-то казалось, что судьба близняшек Акерсонов зависела от ее трудного путешествия в Маклярой. Если она спросит о погибших по телефону, то ей обязательно скажут, что они мертвы, а если она все-таки преодолеет эти пять миль, то найдет Акерсонов живыми. Это было суеверие, но все-таки она поступила именно так.
Стало темнеть. Мартовское небо было залито красным и пурпурным светом, его начали затягивать тяжелые темные тучи, когда Лаура увидела Маклярой. С облегчением она увидела, что передний фасад старого здания не отмечен огнем.
Хотя ее платье вымокло от пота, а она устала и ее голова разламывалась на части, она не замедлила своего бега, пока не достигла главного входа. Лаура прошла мимо шести детей в коридоре и трех на лестнице, двое из которых позвали ее по имени. Но она не остановилась, чтобы расспросить их о трагедии. Она должна была сама все увидеть.
На последнем пролете лестницы она увидела, вернее, почувствовала следы пожара: едкий и терпкий запах сгоревших вещей, затяжной и кислый запах дыма. Когда она прошла сквозь лестничные двери, то увидела, что все окна на третьем этаже раскрыты, а электрические вентиляторы установили в центре коридора, чтобы проветривать воздух в обоих направлениях.
В комнате Акерсонов стояла новая, неокрашенная дверная коробка и дверь, но окружающие ее стены были покороблены и покрыты черной сажей. Написанный знак предупреждал об опасности. Как на всех дверях в Маклярой, на этой двери не было замка, поэтому она не придала значения знаку, распахнула дверь, переступила через порог и увидела то, что она больше всего боялась увидеть: разрушение.
Коридорный свет позади нее и пурпурные блики заката в окнах едва освещали комнату, но она увидела, что остатки мебели были вынесены из комнаты; комната была пуста, здесь присутствовало лишь ужасное привидение огня. Пол почернел от сажи и покоробился. Стены потемнели от дыма. Дверцы шкафа превратились в пепел, и только обгоревшие останки остались висеть на петлях, которые тоже расплавились. Оба окна были, очевидно, выбиты пожарниками; их проемы были наскоро забиты пластиковыми пластинами, прибитыми к стене. К счастью для других детей, в Маклярой огонь рвался вверх, а не в стороны, пожирая потолок. Потолок практически выгорел, и сквозь него были ясно видны массивные почерневшие балки чердака. Очевидно, пламя было погашено до того, как оно добралось до крыши, потому что она не видела неба.
Лаура тяжело и шумно дышала не из-за утомительного путешествия из Касвелла и не из-за созерцания этого хаоса, который больно пронзил ее грудь и сделал дыхание затруднительным. Кроме того, в воздухе стоял тошнотворный запах угля.
Когда она в своей комнате в Касвелле впервые услышала о пожаре в Маклярой, она уже знала его причину, хотя не хотела верить своим догадкам. Тамми Хинсен уже однажды была поймана с банкой горючей жидкости и спичками, которыми она собиралась сжечь себя. Услышав о попытке самосожжения, Лаура поняла, что Тамми серьезно намеревалась это сделать, потому что ей подходило именно такое самоубийство, которое лишь бы подлило масла в огонь, что пожирал ее изнутри уже многие годы.
«Пожалуйста, Господи, она была одна в комнате, когда сделала это, пожалуйста!»
Взглянув в последний раз на руины пожарища, Лаура повернулась и вышла в коридор.
– Лаура?
Она подняла глаза и увидела Ребекку Богнер. К горлу Лауры подкатил ком, но она смогла выдавить их имена:
– Рут… Тельма?
Открытый взгляд Ребекки обещал вероятность того, что близняшки остались невредимы, но Лаура повторила их имена, чувствуя в своем надтреснутом голосе трагические нотки.
– Там, – сказала Ребекка, показывая в северный конец коридора, – Предпоследняя комната на лево. С неожиданной надеждой Лаура бросилась в эту комнату. Три кровати были пусты, но на четвертой кровати, освещенной ночной лампой, лицом к стене, на боку, лежала девочка.
– Рут? Тельма?
Девочка медленно повернулась – это была одна невредимая из сестер Акерсонов. На ней было тусклое, мятое, серое платье; ее волосы были в беспорядке; лицо опухло, глаза были мокрыми от слез. Она сделала шаг навстречу Лауре, но остановилась, как будто следующий шаг стоил ей больших усилий.
Лаура бросилась к ней и обняла.
Положив голову на плечо Лауры и прижавшись плечом к ее щеке, она сказала:
– О, лучше бы на ее месте была я, Шан. Если это должно было случиться с одной из нас, то почему это не случилось со мной?
Пока девочка не заговорила, Лаура думала, что это была Рут.
Отказываясь принимать этот ужас, Лаура спросила:
– Где Рути?
– Ее нет. Рути больше нет. Я думала, что ты знаешь, что моя Рути погибла.
Лаура почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Ее скорбь была так сильна, что она даже не смогла прослезиться: она застыла, как внезапно окаменевшая.
Долгое время они обнимали друг друга. Сумерки за окном сгущались. Они сели на край кровати.
В дверях появились две девочки. Они, очевидно, жили в одной комнате с Тельмой, но Лаура махнула им, чтобы они ушли.
Глядя в пол, Тельма сказала:
– Я была разбужена этим воплем, этим ужасным криком… Яркий свет ослепил мне глаза. Потом я поняла, что комната в огне. Тамми была вся в огне. Она сверкала, как факел. Она металась в своей кровати, горела и кричала…
Лаура обняла ее и ждала.
– Огонь перекинулся на стену, на кровать Тамми, на ковер на полу…
Лаура вспомнила, как Тамми пела с ними рождественские песни, как она становилась спокойнее с каждым днем, как будто бы наконец обрела внутренний покой. Теперь было очевидно, что этот покой был основан на твердом решении о самоубийстве.
– Кровать Тамми была ближайшей к двери, дверь тоже загорелась, поэтому я разбила окно над своей кроватью. Я позвала Рут, и она… она ответила, что идет ко мне. Все было в дыму. Я ничего не видела, пока не появилась Хита Дорнинг, которая спала на твоей кровати. Она пробралась к окну, и я помогла ей вылезти. В этот момент дым немного рассеялся, и я видела, что Рут пытается накрыть Тамми одеялом, чтобы сбить пламя, но это одеяло тоже загорелось и я увидела, что Рут… Рут… Рут охватил огонь…
Снаружи последние блики пурпурного заката канули во тьму. Тени в углах комнаты сгустились. Тошнотворный запах гари, казалось, усилился.
– … и я бы бросилась к ней, я бы бросилась, но в этот момент огонь словно взорвался, он распространился по всей комнате. Дым был черным и густым, и я не могла разглядеть ни Рут, ни что-то другое… Потом я услышала сирены. Они приближались и громко выли, поэтому я пыталась заверить себя, что они успеют помочь Рут, но это была л-ложь. Я лгала себе и хотела в это верить и… я оставила ее там, Шан. О Господи, я вылезла в окно и оставила Рут, горящей в огне…
– Ты не могла ничего сделать, – заверила ее Лаура.
– Я оставила Рут в огне.
– Ты ничем не могла ей помочь.
– Я оставила Рути.
– Тебе не было смысла тоже умирать.
– Я оставила Рути в огне.
В мае, когда ей исполнилось тринадцать лет, Тельма была переведена в Касвелл и помещена в комнату с Лаурой. Воспитатели согласились на это потому, что Тельма страдала от депрессии, которую нельзя было вылечить. Быть может, она найдет необходимую помощь в дружбе с Лаурой.
Лаура приходила в отчаяние от упадка Тельмы. По ночам Тельму мучили кошмары, а днем она сидела словно на иголках. По всей видимости, время излечивало ее, хотя раны никогда полностью не затянутся. Ее чувство юмора вернулось и остроумие стало таким же как всегда, но у нее появилась меланхолия.
Они прожили в этой комнате в Касвелл-Холл пять лет, пока не вышли из под опеки штата и не начали свою собственную жизнь без постороннего контроля. Им многое пришлось пережить за эти годы. Их жизнь снова наладилась, но она никогда не была такой, как до пожара.
ГЛАВА 11
В главной лаборатории института возвышались ворота, которые вели в другие года. За ними было огромное устройство округлой формы, двенадцати футов длиной и восьми футов в диаметре, из полированной стали снаружи и полированной меди внутри. Оно стояло на медных болванках, которые удерживали его на восемнадцати дюймах от пола. Из него выходили толстые электронные кабели, а в самом устройстве нагнетающиеся воздушные потоки гудели подобно клокотанью воды.
Кокошка прошел сквозь время и материализовался внутри огромного цилиндра. В этот день он сделал несколько путешествий, став тенью Стефана в далеких временах и местах, и наконец узнал, почему предатель был так заинтересован в жизни Лауры Шан. Он торопливо вышел через ворота и оказался в главной лаборатории, где его ждали двое ученых и трое его людей.
– Девчонка не имеет никакого отношения к заговору против правительства и к попыткам уничтожить проект путешествий во времени, – сказал Кокошка.– Она имеет отношение только к нему лично.
– Теперь мы знаем все, что он сделал и почему, – сказал один из ученых, – и ты можешь убить его.
– Да, – сказал Кокошка, направляясь к главной приборной панели, – Мы раскрыли все секреты предателя и можем его теперь убить.
Когда он сел перед приборами, намереваясь отправить себя в другое время, где он мог застать предателя врасплох, Кокошка решил убить и Лауру.
Это будет легкая работа, которую он сможет сделать сам, так как неожиданность будет на его стороне; к тому же предпочитал работать один: это доставляло ему удовольствие. Лаура не представляла опасности для правительства и для его планов изменить будущее мира, но он убьет ее первой на глазах Стефана, чтобы разбить сердце предателя прежде, чем всадить в него пулю. Кроме того, Кокошка любил убивать.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СВЕТ ВО ТЬМЕ
ГЛАВА 1
12 января 1977 года, когда Лауре Шан исполнилось двадцать два года, она получила по почте жабу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58