Официант в джинсах небесного цвета ставил стулья на столы спинками вниз. Он опознал по карточке Нестеренко, как человека, бывшего вчера в заведении и покинувшего его около десяти. Официант сказал, что тот был в ресторане с постоянным клиентом, вполне респектабельной шишкой по фамилии Иванцов.
— А ничего необычного с ним не произошло? — спросил Аршаков.
— Нет, — меланхолично ответил официант.
Прямо из ресторана Аршаков позвонил Иванцову. Секретарша голосом Снежной королевы сообщила ему, что господин Иванцов имеет место быть на презентации в «Президент-отеле», откуда вернется только в конце дня. Относительно взаимоотношений товарища Иванцова и товарища Нестеренко она сказать ничего не могла и объяснила Аршакову, что у «Авроры» клиентов куда больше, чем булыжников на Красной площади, и что она, секретарша, не адресный стол, чтобы всех помнить.
Аршаков поехал обратно в кооператив Валерия. Во дворе на лавочке судачили старушки, и продавщицы магазина ныряли у запертой двери, как испуганные белые мыши.
Аршаков обошел квартиры, выходящие окнами во двор, спрашивая, не слышал ли кто криков вчера ночью и не заметил ли чего-нибудь необычного, но никто не проявил к нему интереса, за исключением старой и довольно опрятной леди, проживавшей в коммунальной квартире номер пятнадцать. Леди взяла Аршакова за пуговицу и потребовала от московской прокуратуры принятия немедленных мер по отношению к поселившемуся на чердаке без прописки инопланетянину.
Вино свободы уже ударило российским жителям в голову.
Аршаков вновь осмотрел подсобку. Наружная дверь запиралась на большой висячий замок. Дальше шел маленький коридорчик с разбитым цементным полом и сразу же — другая дверь с обыкновенным замком. Оба замка не носили никаких следов повреждений и были открыты, как убедился Аршаков после тщательного исследования, несомненно, ключом. Однако это ничего не значило: Нестеренко утверждал, что ключи у него украли.
Помощник следователя Воронцов, студент-заочник юридического отделения МГУ, встряхивая могучей соломенной гривой, диктовал протокол осмотра помещения.
Помещение было довольно велико: у задней стены стояло английское оборудование для производства мороженого и несколько здоровенных холодильных камер. Ближе к входу, сверкая вычищенными боками, сфудились тележки для мороженого.
— Аккуратный, черт, — сказал с одобрением Аршаков. — Очень, — отозвался помощник. — Заставлял ребят стирать передники каждый день. Однажды подошел к своему парню — а тот торговал в несвежем переднике, — и тут же его рассчитал. «Продавец, — говорит, — должен быть белый, как его мороженое. А если он грязный, так вдвое меньше продаст».
Помолчал и добавил: — В восемь часов тут все выдраили, как перед парадом.
Аршаков снял трубку и набрал номер.
— Вазген Аршаков, — сказал он, — как там результаты экспертизы?
— Бухгалтер пьян не был, — ответила трубка.
— А кровь на одежде Нестеренко совпадает с его собственной группой крови?
— Нет, — сказал эксперт.
«Жаль, — мелькнуло в голове следователя, — значит, все-таки он убил».
— Но у Нестеренко и его бухгалтера одинаковые группы крови, — докончил эксперт.
Аршаков вновь принялся за поиски.
Следователь Аршаков был въедливым человеком.
Другой на его месте вполне бы удовлетворился арестом Нестеренко. Неважно, угрохал тот или не угрохал своего бухгалтера. Важно, что можно было списать на него преступление, переведя дело из расходной статьи отчетности в доходную.
История, рассказанная Нестеренко, была чушью собачьей. Однако версия, составленная на основе улик, свидетельствующих на первый взгляд против Нестеренко, тоже оказывалась не очень-то правдоподобной.
Судмедэксперт сказал, что бухгалтер был убит около двух часов ночи. Что до двух часов ночи человек может делать на работе? Пить? Но бухгалтер не пил. Спешно чистить отчетность по случаю завтрашнего прихода налогового инспектора?
Но ни с какой документацией Аркадий Устинович перед смертью не работал, вон она — как лежала поверх сейфа, так и лежит. Более того, под столом валялась книжка в пестрой обложке, вот ее-то бухгалтер и читал, видимо не зная, чем заняться.
Тщательные поиски ничего не дали, это-то и настораживало Аршакова. В самом деле, помещение было выдраено в восемь вечера, но осталось таковым и после пьяного убийства. Ну мыслимо ли, чтобы двое, выпивая, не запакостили стол, не забросали его хвостиками колбасы и хлебными крошками, не оставили ничего, кроме бутылки с отпечатками пальцев Нестеренко и мертвеца без следов содержания алкоголя в крови?
В углу стояли ящики с разным съедобным добром и почему-то коробка с одноразовыми бритвами. Аршаков подумал, что если пройтись по счетам этого кооператива, то много интересного можно вытряхнуть.
Следователь молча досматривал коробки, отодвигал холодные, с выпученными глазами дисков агрегаты, искал хоть одно доказательство того, что в помещении ночью побывал не Нестеренко…
Увы! Ночной убийца — хозяин кооператива или кто-то другой — совершенно не подумал о следователе Аршакове и не оставил для него ни грязного рубчатого отпечатка ботинка, ни ворсинки в неровности стены, ни, на худой конец, окурка.
Зазвонил телефон. Аршаков поднял трубку.
— Алло, — сказали в трубку, — это Митька. Где Сазан?
— Сазана нет, — ответил Аршаков, — а что передать?
— Он орехи свои будет брать, — осведомился раздраженный Митька, — или как?
— Я возьму, — сказал Аршаков, — когда?
— Это Петька, что ли? Ты кто?
— Я новенький, — сказал Аршаков. — Вазген.
— А. Ну, в два. Около кафе «Ромашка», знаешь? Я в синей «пятерке» буду.
Через час Митька Сухарев, экспедитор московской городской краснознаменной фабрики им. Бабаева, притер свою «пятерку» к тротуару.
К нему немедленно подошел толстый увалень-армянин в замызганном свитере.
— Ты Митька? — спросил армянин, наклоняясь к опущенному стеклу.
— Я Вазген.
«Опять Сазан под крыло черножопых берет», — с раздражением подумал Митька, но вслух ничего не сказал, а вылез из машины и, открыв багажник, предъявил Вазгену огромный импортный мешок с чищеным орехом, пришедший из далекой африканской страны в счет расплаты за советские «МиГи».
Митька с Вазгеном перетащили мешок в принадлежавшую тестю Вазгена «девятку» и залезли на заднее сиденье. Помощник Вазгена, Воронцов, сидел за рулем.
— Сколько? — спросил Вазген, замирая. Совокупные финансы Вазгена и Воронцова составляли девяносто рублей, до получки оставалась еще неделя.
— Скажи Сазану — две сотни. Я с ним сам рассчитаюсь. Чего он не пришел-то?
— У него же проблемы, сам знаешь.
— Это с Волком, что ли? — настороженно сказал Митька.
Митька, по правде говоря, мало что знал о делах Валерия. Так, слышал звон, но почему-то не хотел выглядеть неосведомленным. С таким же успехом он мог ляпнуть любую другую кличку.
— Ну, с Волком, — осторожно согласился Аршаков и вдруг хлопнул себя по коленке.
— Ишь ты! Все уже растрепали! Ты чего слыхал?
Но Митька вдруг застеснялся.
— Ладно, нечего мне тут с вами, — забормотал он, — смена начинается.
И полез из машины.
— Погоди, — сказал Вазген, и голос его неприятно попрохладнел.
— Ты чего, мужик? — изумился Митька.
— Я тебе не мужик. Я тебе старший следователь московской прокуратуры Вазген Аршаков. Кто такой Волк и что он не поделил с Валерием Нестеренко?
— Ой, — страдальчески произнес Митька. В глазах у него как-то поплохело, мир почернел, и на этом черном фоне вспыхнул ослепительно багровым светом краденый мешок орехов, и визгливый голос женщины-судьи произнес: «Слушается дело о хищениях на московском кондитерском комбинате им. Бабаева».
— Ничего я не знаю! — взвизгнул Митька, пытаясь выбраться из машины.
— Сядь, тебе говорят! У Нестеренко вчера бухгалтера убили: кто это мог сделать?
Теперь Митька был в полной панике.
— Да откуда мне знать? — кричал он.
— Кто такой Волк? — Да почему Волк? Сазан со всеми перецапался! Полную фирму недомерков набрал! Как на кого-то наедут, так Сазан тут как тут! Пол-Москвы на него зуб имеет!
— А Волк?
— Ничего я не знаю! — верещал Митька.
— Ты, придурок, — зашипел Вазген, — у меня в багажнике твои орехи лежат, ясно? Либо мы сейчас едем в прокуратуру, и я завожу по твоим орехам дело, либо ты мне сейчас говоришь, кто имел на Сазана зуб, и я тебя тихо-мирно отпускаю с твоими орехами на все четыре стороны. Понял?
Митька моргнул. Будучи несуном молодым, мелким и неопытным, он имел довольно смутное понятие об Уголовном кодексе и не знал, что любой мало-мальски компетентный адвокат развалит в суде дело о краденом мешке: Аршаков не протоколировал момент передачи, пойди докажи, откуда у следователя взялись эти орехи! Ах, в такой же упаковке, как и в той, что пришла на Бабаева? Так этих мешков в Россию пришло полмиллиона, «МиГи» — они дорого стоят, даже в ореховой валюте, — пойди докажи, откуда и кто унес…
Через пятнадцать минут Митька вылез из следовательских «Жигулей». Аршаков, развернув к себе зеркальце заднего вида, наблюдал, как Митька открывает багажник и выволакивает оттуда злополучный мешок. В руке Аршакова белел блокнот, в котором был записан десяток кличек, в основном руководителей бригад, промышлявших мелким рэкетом на московских рынках и при вокзалах.
Собственная изобретательность подвела Аршакова. В списке, выжатом из Митьки, не было кличек Шерхан и Рыжий, и теперь следователю предстояло проверять мелкую, зловредную и вечно пьяную шушеру, не имевшую ни малейшего отношения к случившемуся ночью.
Глава 6
Валерий явился в магазин около четырех. Ментов уже не было. Следы недавнего разгрома были кое-как затерты — только на грязном полу виднелся меловой контур тела.
— Не смывай, — бросил Валерий Любке-уборщице, которая уже подбиралась к меловому контуру с тряпкой. Да. Был человек, а осталась меловая линия…
Из магазина Валерий взял только одно: удобную капроновую леску с двумя деревянными ручками на концах, которой Ангелина и Маша обыкновенно резали масло.
Сел на троллейбус и проехал в магазин «Электротехника», где купил все, что ему было необходимо, с прилавка или с рук.
По пути домой Валерий приобрел у метро красивую банку английского чая, с золотыми буквами на синем фоне и портретом благообразного лорда.
Через два часа Валерий сидел в своей комнате, один. Он тщательно запер дверь комнаты, смахнул со стола остатки еды, расстелил поверх скатерти чистую газету и, сорвав упаковку с английской жестянки, высыпал чай в литровую стеклянную банку.
Через минуту на газете лежали две батарейки «Крона», моток двужильного провода, пустая пачка из-под сигарет «Кэмел», коробка с детским электротехническим конструктором, привлекшим Валерия количеством коротких, а главное, разноцветных проводков, и то, что он получил от Шутника помимо волыны, — солидный брусок тротила, изготовленного промышленным способом и потому практически безопасного в быту. Можно было гарантировать, что взрывчатка не взорвется от удара, огня или падения.
Валерий Нестеренко занимался тем, чему его научили в Афганистане. Он собирал радиоуправляемую мину.
Едва «Фольксваген» Рыжего, взревев, покинул дачу, Шерхан придвинул к себе телефон и, набрав номер, осведомился:
— Мне, пожалуйста, Анну Михайловну.
Собеседник Шерхана на том конце провода прислушался к голосу.
— По какому телефону вы звоните?
— Да в РЭУ я звоню, в РЭУ!
— Внимательнее набирайте номер, товарищ. Это городская прокуратура.
И в трубке раздались частые короткие гудки.
Странное дело, но Шерхан не стал перезванивать в РЭУ, ни в свое, ни в чужое. Он потянулся, взглянул на часы и, набросив пиджак, сошел с веранды.
Через час Шерхан вошел в маленький кооперативный магазин и, не задерживаясь в торговом зале, прошел внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34