Яна, неосознанно следующая древним инстинктивным велениям, из всех наиболее уязвима, поскольку подчинение мужчине является неотъемлемой частью ее женской сути. И Верну вдруг стало предельно ясно, как это лучше всего сделать.
Глава 14
До слуха Яны вдруг донеслось тихое поскрипывание лестничных ступенек. Лежащий рядом с ней Гас сотрясал уютную тишину их комнаты руладами храпа. Затем послышалось журчание воды, бегущей из крана, Яна повернула голову, чтобы бросить взгляд на люминесцентный циферблат часов, стоявших на тумбочке у кровати. Двадцать пять минут первого ночи. Значит, это пришел Верн. Последний. Теперь все на месте, за исключением Тины, которая сейчас где-то в совершенно чужом месте – в белой постели и белой комнате с запахом абсолютной стерильности...
Ночи были долгими. Невыносимо долгими. Ибо утомить молодое упрямое тело, казалось, просто невозможно. Она с тоской вспоминала о тех давних временах, когда наступала пора собирать урожай. Мощный рев сноповязалок, пыль, жара, потные лица и тяжелейшая работа от зари до зари, так что к вечеру ноги начинали чуть ли не подгибаться. После такого дня жесткая постель кажется мягкой пуховой периной, и утро наступает в тот же самый момент, как только закроешь глаза.
А зажигательные танцы в амбарах! Мощное притопывание ног в грубых фермерских башмаках, громкие аккорды гитары и банджо, прыжки и скачки, переплетенные руки, ласковые и грубые, и многозначительные прикасания друг к другу... Как же давно это было! В том далеком, давно утраченном мире все тогда казалось золотым – скудно освещенные амбары, бескрайние поля, багровые лучи заходящего солнца и застенчивый мальчик Питер, живший в симпатичном домике у дороги. В один из октябрьских дней, оказавшись на куче свежего сена в стойле пустой конюшни, они оба забыли о застенчивости. И потом уже никогда не упускали удобного случая снова побыть наедине... Они вообще говорили и думали только об одном – как бы им еще раз побыть вместе. Но затем в ужасный августовский день все вдруг закончилось во время пикника.
Тогда они с Питером на небольшом грузовичке его отца поехали в соседний лес к озеру, чтобы отдохнуть, ну и хорошо провести время. Здоровенные сандвичи, вино из одуванчиков и почти половина еще не засохшего шоколадного торта... По крутой извилистой тропинке они спустились к берегу, а оттуда прошли к своему месту – небольшой зеленой лужайке в глубине густых зарослей, откуда уже не видели своей машины, но и их никто не мог увидеть.
К тому времени, когда солнце стало садиться, они уже вдоволь насладились любовными утехами, а потому жадно набросились на принесенную еду и съели все до крошки. Потом выпили вина, и Питер, надев купальные трусы, пошел к озеру, а она, растянувшись на подстилке, наслаждалась блаженной усталостью полностью удовлетворенного тела. Наконец, почувствовав, что вполне отдохнула, тоже натянула купальник и спустилась к воде. Но Питера там почему-то не оказалось. Впрочем, он всегда был большим шутником и очень любил всякого рода розыгрыши. Яна громко позвала его, думая, что, услышав звуки ее шагов, он просто спрятался. Но сколько ни кричала, он так и не появился. Даже когда, разозлившись, во весь голос пригрозила, что немедленно сядет в грузовичок и уедет домой одна, а его оставит здесь до утра, Питер не отозвался. Тем временем солнце зашло за большую тучу, ветерок стал заметно холоднее, а озеро из ярко-голубого превратилось в свинцово-серое... И тогда злость на слишком затянувшийся розыгрыш Питера уступила место растущему чувству тревоги...
Его нашли ближе к рассвету, когда яркий свет мощных прожекторов начал становиться все бледнее и бледнее. Яна наотрез отказалась уехать домой и, завернувшись в принесенное ей одеяло, молча сидела на склоне холма, наблюдая за медленным движением огней спасательного катера. Ее отец сидел рядом, правой рукой обняв дочь за плечи.
Тело Питера вытащили, когда уже полностью рассвело. Несколько катеров причалили к берегу рядом с ними, остальные уплыли к своим докам и пристаням.
Яна спустилась с холма вниз и, подойдя вплотную к носилкам, бросила на него прощальный взгляд. Она ожидала увидеть на его лице выражение страха или хотя бы боли, но лицо Питера было неузнаваемо распухшим, почерневшим, лишенным какого-либо выражения...
Она твердо знала, что рано или поздно они поженятся, и в этом ни у кого, включая их родителей, не было сомнений... Похороны для нее прошли относительно безболезненно, потому что казалось, что все это происходит в кино. Больше всего в тот момент Яна искренне сожалела, что там, на зеленой лужайке у озера, они даже не попробовали заглянуть в будущее, не постарались зародить внутри ее новую жизнь. Тогда у нее осталась бы копия худощавого загорелого лица Питера, а значит, и он сам не умер бы до конца. Яне было предельно ясно: теперь ей придется отсюда уехать. Ведь нельзя же жить там, где на тебя буквально отовсюду будут смотреть эти глаза! Поэтому желание переехать в Джонстон и пойти там, например, в школу бизнеса в тот момент показалось ей более чем разумным. И еще Яна знала, что никого другого в ее жизни больше никогда не будет. Никогда!
Покойной жене Гаса Яна приходилась дальней родственницей. И хотя он по-прежнему тяжело переживал ее смерть, что-то в Яне постоянно напоминало ему о том, какой была его жена в те далекие времена, когда они оба были такими же молодыми... Года полтора назад однажды вечером все куда-то ушли, и они остались в доме одни. Яна в тот день решила лечь спать пораньше. Но, выйдя из ванной комнаты, увидела Гаса, стоящего в холле у нее на пути. Смотрел он на нее весьма странно, совсем не так, как всегда... А когда она проходила мимо него, вдруг схватил ее сильными руками, крепко прижал к себе и часто-часто задышал в копну ее густых волос... На какое-то время Яна застыла и похолодела, а затем вдруг отчетливо ощутила не только его болезненное одиночество, но и свое собственное тоже.
Она отдалась ему в своей комнате. Извержение семени во время их совокупления оказалось на удивление обильным, чего она никак не ожидала. Потом же, когда они оба обессиленно лежали на покрывале, Гас плакал, говорил с ней на языке ее родителей, который Яна неплохо понимала, хотя говорить на нем не умела, беспрестанно называл себя подлым стариком, а она в темноте ночи рассказала ему о Питере, о том, что у них было. Гас, похоже, все воспринял правильно. Затем Яна сказала ему, что они оба потеряли самое для них дорогое и что она готова выйти за него замуж, если, конечно, у него нет серьезных возражений.
Ровно две недели спустя – к ужасу всех членов семьи и нескрываемому изумлению Анны – они действительно поженились. То, что произошло с ними после свадьбы; оказалось полной неожиданностью. Во всяком случае, для Яны. Рядом с молодой женой Гас и сам заметно помолодел, даже, казалось, почти позабыл о своей горькой утрате. Ночами в постели он был просто великолепен, а днем полон жизнелюбия и здорового оптимизма. Ей с ним было и спокойно и весело. А поскольку Гас время от времени проявлял к ней признаки нежности, то и ее сердце постепенно стало оттаивать...
Впрочем, длилось это недолго. Извещение о гибели Генри сразу же все изменило. Буквально в течение нескольких дней Гас потерял всю ту жизнерадостность и энергию, которую принесла ему молодая жена. Он вообще перестал проявлять желание обладать ею и превратился в усталого пожилого человека с безвольно обвисшими плечами. Несколько раз, когда они ложились спать, Яна робко прикасалась к нему, но в ответ Гас лишь что-то неразборчиво бормотал и тяжело отворачивался от нее на другой бок. Она прибегала к помощи по меньшей мере десятка известных женщинам маленьких хитростей, чтобы вновь возбудить в нем страсть, и не только потому, что этого требовало ее молодое тело, а надеясь, что это поможет ему прийти в себя и забыть горе очередной утраты... Но, увы, после многих настойчивых попыток поняла: теперь она стала для него не столько молодой женой, сколько просто любимой дочерью. И прежних отношений между ними ей уже никогда не вернуть. Отныне ее уделом стали внутреннее напряжение и постоянная, надрывающая душу нервозность. Ей осталось только надеяться, что рано или поздно они утратят болезненную остроту и ее тело медленно, но верно адаптируется к новой бесполой жизни, когда уже ничего и никого не надо...
Сегодня вечером Гас все-таки рассказал ей все про Тину. При этом, лежа в их большой постели, он крепко прижимал ее к себе, а из его глаз медленно текли крупные слезы, одна за одной падая на ее обнаженное плечо. Вскоре такая близость их тел, хотя Яна хотела всего лишь утешить Гаса, невольно стала возбуждать ее все больше и больше, и наконец она так откровенно продемонстрировала свое неудержимое желание, что ее безошибочно понял бы даже подросток. Увы, Гас, резко от нее отодвинувшись, перевернулся на другой бок и свернулся в клубочек горя, которое он больше ни с кем не хотел делить. Вообще ни с кем! Где-то через час он все-таки заснул, а Яна... Она долго еще лежала без сна в темноте, изо всех сил стараясь думать только о чем-нибудь пустом, обыденном и банальном...
* * *
Во вторник, в семь часов вечера, магазин Гаса, как обычно, начал закрываться. Терпеливо дождавшись, когда последний покупатель – маленький мальчик с буханкой овсяного хлеба – покинет торговый зал, Уолтер запер на ключ входную дверь и подошел к кассе, чтобы помочь Бонни подсчитать дневную выручку. Рик Стассен перекладывал мясные продукты из витрины в холодильник; Довер, их новенький, вытряхивал мусор из баков в черные пластиковые мешки и один за другим выносил их на задний двор, откуда рано утром их заберет мусороуборочная машина; сам Гас сосредоточенно занимался овощами в витрине, срывая увядшие листочки и выбрасывая их вместе с подгнившими помидорами в стоящую рядом большую плетеную корзину без ручки; Яна уже подмела пол в зале и теперь стояла у оконной витрины, наклеивая на внутреннюю поверхность стекла этикетки, которые Уолтер заранее приготовил, чтобы информировать покупателей о «фирменных товарах» на завтра; только что вернувшийся из последней поездки Верн Локтер вынимал из грузовичка пустые коробки и аккуратно складывал их в кладовке. Все работали молча и сосредоточенно. А ведь когда-то это время после закрытия магазина было для всех самой приятной частью рабочего дня! Тогда вокруг звучали веселые шутки, громкий смех, открывались банки с пивом... Но в этот вторник не слышалось не только смеха и шуток, а вообще какого-либо разговора и даже звуков – лишь тихий обмен короткими репликами между Уолтером и Бонни, мокрые шлепки разбивающихся о стенки корзины испорченных помидоров, хлопанье дверцы холодильника да жужжание неоновых ламп на потолке...
В семь тридцать очередной трудовой день наконец-то закончился, и, включив в торговом зале ночной свет, все ушли на кухню, где стоял большой обеденный стол. Поскольку новый работник занял место отсутствующей Тины, то за ним, как всегда, собрались семь человек: Гас и Яна, Уолтер и Доррис, Верн, Рик и Джимми Довер. Анна никогда вместе с ними не ела. Во время ужина она медленно, тяжелыми шагами, с совершенно бесстрастным лицом ходила от плиты к столу и обратно, гремя кастрюлями и тарелками, а сама садилась за стол, когда все, поев, уходили с кухни. Пища обычно была простой, но сытной...
Яна бросила быстрый взгляд через стол. Верн Локтер только что спустился из своей комнаты в кухню. В отличие от Рика Стассена он далеко не всегда ужинал вместе со всеми, но когда приходил, то, как правило, после всех, потому что переодевание к ужину всегда занимало у него немало времени. Однако сегодня на нем почему-то была рабочая одежда, хотя свежую тенниску он все-таки надел.
– А что случилось с дорогими модными костюмами и рубашками, Верн?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Глава 14
До слуха Яны вдруг донеслось тихое поскрипывание лестничных ступенек. Лежащий рядом с ней Гас сотрясал уютную тишину их комнаты руладами храпа. Затем послышалось журчание воды, бегущей из крана, Яна повернула голову, чтобы бросить взгляд на люминесцентный циферблат часов, стоявших на тумбочке у кровати. Двадцать пять минут первого ночи. Значит, это пришел Верн. Последний. Теперь все на месте, за исключением Тины, которая сейчас где-то в совершенно чужом месте – в белой постели и белой комнате с запахом абсолютной стерильности...
Ночи были долгими. Невыносимо долгими. Ибо утомить молодое упрямое тело, казалось, просто невозможно. Она с тоской вспоминала о тех давних временах, когда наступала пора собирать урожай. Мощный рев сноповязалок, пыль, жара, потные лица и тяжелейшая работа от зари до зари, так что к вечеру ноги начинали чуть ли не подгибаться. После такого дня жесткая постель кажется мягкой пуховой периной, и утро наступает в тот же самый момент, как только закроешь глаза.
А зажигательные танцы в амбарах! Мощное притопывание ног в грубых фермерских башмаках, громкие аккорды гитары и банджо, прыжки и скачки, переплетенные руки, ласковые и грубые, и многозначительные прикасания друг к другу... Как же давно это было! В том далеком, давно утраченном мире все тогда казалось золотым – скудно освещенные амбары, бескрайние поля, багровые лучи заходящего солнца и застенчивый мальчик Питер, живший в симпатичном домике у дороги. В один из октябрьских дней, оказавшись на куче свежего сена в стойле пустой конюшни, они оба забыли о застенчивости. И потом уже никогда не упускали удобного случая снова побыть наедине... Они вообще говорили и думали только об одном – как бы им еще раз побыть вместе. Но затем в ужасный августовский день все вдруг закончилось во время пикника.
Тогда они с Питером на небольшом грузовичке его отца поехали в соседний лес к озеру, чтобы отдохнуть, ну и хорошо провести время. Здоровенные сандвичи, вино из одуванчиков и почти половина еще не засохшего шоколадного торта... По крутой извилистой тропинке они спустились к берегу, а оттуда прошли к своему месту – небольшой зеленой лужайке в глубине густых зарослей, откуда уже не видели своей машины, но и их никто не мог увидеть.
К тому времени, когда солнце стало садиться, они уже вдоволь насладились любовными утехами, а потому жадно набросились на принесенную еду и съели все до крошки. Потом выпили вина, и Питер, надев купальные трусы, пошел к озеру, а она, растянувшись на подстилке, наслаждалась блаженной усталостью полностью удовлетворенного тела. Наконец, почувствовав, что вполне отдохнула, тоже натянула купальник и спустилась к воде. Но Питера там почему-то не оказалось. Впрочем, он всегда был большим шутником и очень любил всякого рода розыгрыши. Яна громко позвала его, думая, что, услышав звуки ее шагов, он просто спрятался. Но сколько ни кричала, он так и не появился. Даже когда, разозлившись, во весь голос пригрозила, что немедленно сядет в грузовичок и уедет домой одна, а его оставит здесь до утра, Питер не отозвался. Тем временем солнце зашло за большую тучу, ветерок стал заметно холоднее, а озеро из ярко-голубого превратилось в свинцово-серое... И тогда злость на слишком затянувшийся розыгрыш Питера уступила место растущему чувству тревоги...
Его нашли ближе к рассвету, когда яркий свет мощных прожекторов начал становиться все бледнее и бледнее. Яна наотрез отказалась уехать домой и, завернувшись в принесенное ей одеяло, молча сидела на склоне холма, наблюдая за медленным движением огней спасательного катера. Ее отец сидел рядом, правой рукой обняв дочь за плечи.
Тело Питера вытащили, когда уже полностью рассвело. Несколько катеров причалили к берегу рядом с ними, остальные уплыли к своим докам и пристаням.
Яна спустилась с холма вниз и, подойдя вплотную к носилкам, бросила на него прощальный взгляд. Она ожидала увидеть на его лице выражение страха или хотя бы боли, но лицо Питера было неузнаваемо распухшим, почерневшим, лишенным какого-либо выражения...
Она твердо знала, что рано или поздно они поженятся, и в этом ни у кого, включая их родителей, не было сомнений... Похороны для нее прошли относительно безболезненно, потому что казалось, что все это происходит в кино. Больше всего в тот момент Яна искренне сожалела, что там, на зеленой лужайке у озера, они даже не попробовали заглянуть в будущее, не постарались зародить внутри ее новую жизнь. Тогда у нее осталась бы копия худощавого загорелого лица Питера, а значит, и он сам не умер бы до конца. Яне было предельно ясно: теперь ей придется отсюда уехать. Ведь нельзя же жить там, где на тебя буквально отовсюду будут смотреть эти глаза! Поэтому желание переехать в Джонстон и пойти там, например, в школу бизнеса в тот момент показалось ей более чем разумным. И еще Яна знала, что никого другого в ее жизни больше никогда не будет. Никогда!
Покойной жене Гаса Яна приходилась дальней родственницей. И хотя он по-прежнему тяжело переживал ее смерть, что-то в Яне постоянно напоминало ему о том, какой была его жена в те далекие времена, когда они оба были такими же молодыми... Года полтора назад однажды вечером все куда-то ушли, и они остались в доме одни. Яна в тот день решила лечь спать пораньше. Но, выйдя из ванной комнаты, увидела Гаса, стоящего в холле у нее на пути. Смотрел он на нее весьма странно, совсем не так, как всегда... А когда она проходила мимо него, вдруг схватил ее сильными руками, крепко прижал к себе и часто-часто задышал в копну ее густых волос... На какое-то время Яна застыла и похолодела, а затем вдруг отчетливо ощутила не только его болезненное одиночество, но и свое собственное тоже.
Она отдалась ему в своей комнате. Извержение семени во время их совокупления оказалось на удивление обильным, чего она никак не ожидала. Потом же, когда они оба обессиленно лежали на покрывале, Гас плакал, говорил с ней на языке ее родителей, который Яна неплохо понимала, хотя говорить на нем не умела, беспрестанно называл себя подлым стариком, а она в темноте ночи рассказала ему о Питере, о том, что у них было. Гас, похоже, все воспринял правильно. Затем Яна сказала ему, что они оба потеряли самое для них дорогое и что она готова выйти за него замуж, если, конечно, у него нет серьезных возражений.
Ровно две недели спустя – к ужасу всех членов семьи и нескрываемому изумлению Анны – они действительно поженились. То, что произошло с ними после свадьбы; оказалось полной неожиданностью. Во всяком случае, для Яны. Рядом с молодой женой Гас и сам заметно помолодел, даже, казалось, почти позабыл о своей горькой утрате. Ночами в постели он был просто великолепен, а днем полон жизнелюбия и здорового оптимизма. Ей с ним было и спокойно и весело. А поскольку Гас время от времени проявлял к ней признаки нежности, то и ее сердце постепенно стало оттаивать...
Впрочем, длилось это недолго. Извещение о гибели Генри сразу же все изменило. Буквально в течение нескольких дней Гас потерял всю ту жизнерадостность и энергию, которую принесла ему молодая жена. Он вообще перестал проявлять желание обладать ею и превратился в усталого пожилого человека с безвольно обвисшими плечами. Несколько раз, когда они ложились спать, Яна робко прикасалась к нему, но в ответ Гас лишь что-то неразборчиво бормотал и тяжело отворачивался от нее на другой бок. Она прибегала к помощи по меньшей мере десятка известных женщинам маленьких хитростей, чтобы вновь возбудить в нем страсть, и не только потому, что этого требовало ее молодое тело, а надеясь, что это поможет ему прийти в себя и забыть горе очередной утраты... Но, увы, после многих настойчивых попыток поняла: теперь она стала для него не столько молодой женой, сколько просто любимой дочерью. И прежних отношений между ними ей уже никогда не вернуть. Отныне ее уделом стали внутреннее напряжение и постоянная, надрывающая душу нервозность. Ей осталось только надеяться, что рано или поздно они утратят болезненную остроту и ее тело медленно, но верно адаптируется к новой бесполой жизни, когда уже ничего и никого не надо...
Сегодня вечером Гас все-таки рассказал ей все про Тину. При этом, лежа в их большой постели, он крепко прижимал ее к себе, а из его глаз медленно текли крупные слезы, одна за одной падая на ее обнаженное плечо. Вскоре такая близость их тел, хотя Яна хотела всего лишь утешить Гаса, невольно стала возбуждать ее все больше и больше, и наконец она так откровенно продемонстрировала свое неудержимое желание, что ее безошибочно понял бы даже подросток. Увы, Гас, резко от нее отодвинувшись, перевернулся на другой бок и свернулся в клубочек горя, которое он больше ни с кем не хотел делить. Вообще ни с кем! Где-то через час он все-таки заснул, а Яна... Она долго еще лежала без сна в темноте, изо всех сил стараясь думать только о чем-нибудь пустом, обыденном и банальном...
* * *
Во вторник, в семь часов вечера, магазин Гаса, как обычно, начал закрываться. Терпеливо дождавшись, когда последний покупатель – маленький мальчик с буханкой овсяного хлеба – покинет торговый зал, Уолтер запер на ключ входную дверь и подошел к кассе, чтобы помочь Бонни подсчитать дневную выручку. Рик Стассен перекладывал мясные продукты из витрины в холодильник; Довер, их новенький, вытряхивал мусор из баков в черные пластиковые мешки и один за другим выносил их на задний двор, откуда рано утром их заберет мусороуборочная машина; сам Гас сосредоточенно занимался овощами в витрине, срывая увядшие листочки и выбрасывая их вместе с подгнившими помидорами в стоящую рядом большую плетеную корзину без ручки; Яна уже подмела пол в зале и теперь стояла у оконной витрины, наклеивая на внутреннюю поверхность стекла этикетки, которые Уолтер заранее приготовил, чтобы информировать покупателей о «фирменных товарах» на завтра; только что вернувшийся из последней поездки Верн Локтер вынимал из грузовичка пустые коробки и аккуратно складывал их в кладовке. Все работали молча и сосредоточенно. А ведь когда-то это время после закрытия магазина было для всех самой приятной частью рабочего дня! Тогда вокруг звучали веселые шутки, громкий смех, открывались банки с пивом... Но в этот вторник не слышалось не только смеха и шуток, а вообще какого-либо разговора и даже звуков – лишь тихий обмен короткими репликами между Уолтером и Бонни, мокрые шлепки разбивающихся о стенки корзины испорченных помидоров, хлопанье дверцы холодильника да жужжание неоновых ламп на потолке...
В семь тридцать очередной трудовой день наконец-то закончился, и, включив в торговом зале ночной свет, все ушли на кухню, где стоял большой обеденный стол. Поскольку новый работник занял место отсутствующей Тины, то за ним, как всегда, собрались семь человек: Гас и Яна, Уолтер и Доррис, Верн, Рик и Джимми Довер. Анна никогда вместе с ними не ела. Во время ужина она медленно, тяжелыми шагами, с совершенно бесстрастным лицом ходила от плиты к столу и обратно, гремя кастрюлями и тарелками, а сама садилась за стол, когда все, поев, уходили с кухни. Пища обычно была простой, но сытной...
Яна бросила быстрый взгляд через стол. Верн Локтер только что спустился из своей комнаты в кухню. В отличие от Рика Стассена он далеко не всегда ужинал вместе со всеми, но когда приходил, то, как правило, после всех, потому что переодевание к ужину всегда занимало у него немало времени. Однако сегодня на нем почему-то была рабочая одежда, хотя свежую тенниску он все-таки надел.
– А что случилось с дорогими модными костюмами и рубашками, Верн?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38