В коридоре послышались шаги.
– Сейчас иду. Только поговорю с кондуктором. Может, это он.
Кондуктор явился, точнее сказать, сперва явилось его пузо, а затем и он сам, ведя за собой берегового патрульного. Он яростно жевал усы, будто облепившие их табачные крошки были съедобными.
Увидев на полу мертвое тело, кондуктор здорово струхнул, и его коленки, живот, жирные плечи и двойной подбородок разом затряслись.
– Господи боже, что с ним случилось? – спросил он.
Майор Райт счел необходимым дать соответствующие разъяснения:
– Этот солдат умер. Я считаю, что он отравился эфиром, хотя до вскрытия сказать наверняка нельзя. Покойный и присутствующий здесь летенант Дрейк выпили отравленное виски.
Кондуктор сурово взглянул на меня своими старческими глазами:
– Значит, вот чем вы занимались под вагоном? Разве вам не известно, что в поездах, следующих через штат Канзас, закон запрещает употреблять спиртное?
– А уж травить людей тем более, – огрызнулся я. – Кто-то добавил в эту бутылку яду.
Взяв бутылку, кондуктор рассматривал ее, вертя в руках. Его изрезанные темными прожилками ладони походили на схему железных дорог.
– Откуда бутылка? – поинтересовался береговой патрульный, небрежно добавив положенное «сэр».
Райт снова принялся давать объяснения:
– Рядовой Хэтчер, человек, который лежит на полу, купил ее в Канзас-Сити. Жидкость содержит эфир.
– Смотрите, – неожиданно сказал кондуктор, – вот как сюда попал эфир.
Перевернув бутылку кверху донышком, он ткнул в него выцветшим ногтем указательного пальца правой руки. В центре стеклянного круга едва виднелась крохотная дырочка.
– Так делали и раньше, – объяснил старик, – особенно во время сухого закона. В моем штате такое считалось предумышленным убийством.
– Что вы там увидели? – удивился майор Райт.
– Тот, кто продал бутылку, просверлил дырочку в донышке и заменил хорошее виски смертоносной жидкостью, а отверстие заделал жидким стеклом.
– Я тоже вижу это не первый раз, – с охотой подтвердил молоденький патрульный. – Содержимое бутылки можно заменить, не сбивая сургуча и не вытаскивая пробки. Легкий способ сделать деньги. Если тебе плевать на тех, кто лакает дешевую дрянь.
– Убийство – легкий способ сделать деньги, – важно согласился кондуктор. – А это предумышленное убийство. Торговец, продающий отравленные спиртные напитки, отвечает за последствия перед законом. Я думаю, в Миссури закон тот же, что и у меня на родине. Только отыскать магазин, где продали эту бутылку, задача не из легких.
Моя уверенность, что яд в бутылку добавил кто-то из пассажиров поезда, рассеивалась как дым. Мне стоило большого труда собраться с мыслями.
– Выходит, бурбон не могли превратить в отраву в поезде?
– Скорее всего нет, – ответил патрульный. – В поезде нет приспособлений для плавки стекла. Это все потому, что спиртного не хватает. Подпольные дельцы знают, что ребята выпьют любую дрянь, если ничего нет, вот и пользуются. От недоброкачественного спиртного бед у нас больше, чем от всего остального вместе взятого.
– Черт побери! – возмутился я. – Выходит, я сам себя бросил под поезд!
Майор Райт хотел по-отечески потрепать меня по плечу, но не сумел дотянуться.
– Вы ведь не помните, что с вами было. Вам могло показаться, что там будет удобно прилечь, – убеждал он меня.
Свет слепил мои воспаленные глаза, веки набрякли. Горло драло, будто кто-то прошелся по нему напильником.
– Третья смерть, – сказал я, – а всем вокруг плевать. Может, люди устали от стольких смертей?
У кондуктора и патрульного были свои заботы. Они обсуждали, как снять тело Хэтчера с поезда.
– Слушайте, – обратился ко мне майор, – я люблю свою работу, но на сегодня с меня хватит и одного мертвеца. Умоляю, ложитесь спать. В конце концов, приказываю, как врач и старший по званию!
– Хорошо, – согласился я. – Отложим разговор на завтра.
– Спокойной ночи. Приятных снов.
Выходя, я услышал, как он говорит кондуктору, что закроет Хэтчеру глаза, потому что склера на глазных яблоках, высыхая, коричневеет.
К моей верхней полке была приставлена лесенка. Карабкаясь вверх на трясущихся ногах, я заметил, что внизу у Мери еще горит свет.
– Сэм? – В просвете между зелеными шторками показалась сперва ее рука, а затем лицо. Перед сном Мери умылась, заколола светлые волосы на макушке и выглядела сейчас наивной и очень юной, – прямо-таки выглядывающая из-за зеленеющих веток нимфа.
– Спокойной ночи, – сказал я.
– Сэм, что у тебя с лицом? Что случилось?
– Говори тише. Всех перебудим.
– Не буду я говорить тихо. Я хочу, чтобы ты сказал мне, что случилось. У тебя царапина на лбу, и ты весь в грязи. Ты подрался?
– Нет. Все расскажу утром.
– Говори сейчас. – Дотянувшись до моего плеча, Мери легонько сжала его.
Растерянность и тревога на ее лице были до того подкупающими, что я чуть не рассмеялся.
– Ну, раз ты настаиваешь. Подвинься.
Присев на край ее полки, тихим, делавшимся все более хриплым голосом я рассказал ей обо всем, что случилось.
– Ты мог умереть, – повторяла она.
– Но умер Хэтчер, – сказал я. – Не могу поверить, что это несчастный случай. Возможно, отравленная бутылка предназначалась мне.
– Откуда кто-то мог знать, что ты станешь пить из нее? И потом, ты сам говоришь, что в донышке сперва просверлили дырку, а потом залепили, так ведь? Этого не могли сделать в поезде.
– Не знаю. Но больше и глотка в рот не возьму, пока вся эта история не закончится.
Представшая пред моим мысленным взором безобидная сцена: мы с Хэтчером, развалившись на потертых кожаных сиденьях в курилке, пьем смертоносное или почти смертоносное зелье, показалась мне отвратительной. Омерзение, которое я ощутил, заставило меня впервые в жизни испытать что-то вроде сочувствия к женщинам из Христианского общества трезвости.
Я отчетливо вспомнил все, что было в комнате: коричневую бутылку на полу, тонкие губы Хэтчера, шептавшие строки письма.
– Интересно, оно все еще в поезде? – пробормотал я.
Наверное, я сказал это достаточно громко, потому что Мери переспросила:
– Что?
– Письмо Хэтчера. Он дописал его, когда мы были вместе, и отнес в ящик в клубном вагоне. Может быть, оно все еще там.
– Думаешь, письмо имеет отношение к его смерти?
– Не исключено. Схожу в клубный вагон, вдруг его еще не забрали.
Я хотел встать, но Мери удержала меня, схватив за руку:
– Нет. Я схожу. У тебя ужасный вид, Сэм.
– Голова кружится и уплывает в Ла-Манш.
– Бедняжка! Прошу тебя, ложись спать.
– Попробуй разобрать фамилию и адрес через стенку ящика, – попросил я.
– Постараюсь.
Я забрался по лесенке на свою полку. Мне показалось, что она очень высоко. Я снял китель. Это потребовало таких усилий, что я чуть было не завалился спать прямо в чем был, не раздеваясь. Внизу зашуршали шторки, Мери, мягко ступая, направилась в клубный вагон.
Потом до меня донеслись более тихие звуки приближавшихся шагов, до того осторожных, что это показалось мне подозрительным. Я чуть-чуть раздвинул свои шторки и посмотрел вниз. Двигаясь стремительно и бесшумно, будто пантера в джунглях, – а именно такое сравнение пришло мне в голову, когда я выглянул в коридор, – мимо меня проскользнул мужчина, направлявшийся туда же, куда и Мери. Я разглядел лишь макушку и плечи, но этого оказалось достаточно, чтоб узнать его.
Как только дверь тамбура беззвучно закрылась, я спустился и отправился следом за ним. Воображение мое, подогретое пережитым, до того разыгралось, что я ощутил ненависть к человеку с пронзительным взглядом, и мне страшно захотелось подловить его на чем-то, чтоб появилась причина наброситься на него с кулаками. Он вел себя как подкарауливающий добычу зверь. Я тоже.
Но когда я, остановившись на сквозняке в раскачивавшемся тамбуре, разглядел его сквозь дверное стекло, он казался совершенно спокойным. Более того, он вообще повернулся ко мне спиной и всматривался куда-то в глубину вагона. Даже не пытаясь скрыть свои намерения, я распахнул дверь и направился к нему. Вздрогнув, он повернулся стремительно и ловко, бессознательно схватившись при этом правой рукой за левый лацкан пиджака. Я нарочно наткнулся на него, проходя мимо, и задел за какой-то твердый предмет слева на его груди, – не иначе пистолет в наплечной кобуре.
Мери, вот кого он выслеживал! Она сидела у почтового ящика, в дальнем конце полутемного вагона, наполовину заполненного спящими пассажирами и освещенного с обеих сторон только ночниками. Я пробирался к ней, перешагивая через вытянутые ноги и стараясь не упустить из виду человека в коридоре. Заслышав мои шаги, Мери испуганно вздрогнула и подняла глаза. В правой руке она держала щипчики для бровей, в левой – письмо Хэтчера.
– Опусти его скорей обратно, – просипел я. – За тобой следят, залезать в почтовый ящик – государственное преступление.
– Ты меня не предупредил!
– Я попросил тебя прочитать адрес через стекло. Брось письмо назад.
Голос у меня был настолько взволнованный, что ее рука поднялась, будто сама по себе, и уронила письмо в щель.
– Запомнила адрес?
– Нет. И все из-за тебя.
Я обернулся, но в коридоре уже никого не оказалось.
– Мне не хотелось, чтобы ты попала в беду. За тобой наблюдал один человек.
– Кто? – Ее зрачки, расширившись, казались почти черными. Нежный рот приоткрылся от растерянности, руки немного дрожали.
– Черноволосый, с пронзительным взглядом. Утром он был с нами в этом вагоне.
Присев на корточки, я попробовал прочитать адрес на конверте, но в темноте его невозможно было разобрать; чиркнув зажигалкой, я повторил попытку. Все строчки до конца мне разобрать не удалось, и все же я увидел то, что хотел: «Лора Итон, Бат-стрит, Санта-Барбара». Пока я записывал адрес в записную книжку, Мери наблюдала за мной.
– Зачем тебе это?
– Собираюсь навестить девушку. Хочу узнать, что в письме.
– Это важно?
– Важно. Я устал от того, что кто-то все время умирает. Люди должны умирать от старости.
Неожиданно у Мери начался истерический припадок, не хуже того, что недавно пережил я. В шелковом халате с театрально развевающимися складками, она метнулась ко мне и с такой силой обхватила руками, что я подумал, они вот-вот затрещат.
– Умоляю, Сэм, брось все это, – твердила она. – Я боюсь, тебя тоже убьют.
– Я начинаю думать, что это не имеет большого значения. Мне ненавистны эти кошмарные смерти.
– Разве тебе не хочется жить, Сэм? – В глазах ее стояли прозрачные слезы, напоминающие вечернюю росу на закрывающихся лепестках цветов. – Разве ты не любишь меня?
– Люблю. Но я ненавижу то, что повлекло за собой гибель трех людей. Если ты сойдешь на следующей станции, я не обижусь. Может, тебе лучше сойти.
Настроение у Мери мгновенно изменилось.
– Не беспокойся. Я остаюсь. Но если ты хочешь завтра быть в форме, тебе необходимо выспаться.
– Из тебя получится хорошая жена. – Я поцеловал ее.
– Ты так думаешь, Сэм? Ты в самом деле так думаешь?
Где-то позади нас растревоженный пассажир шумно всхрапнул в знак протеста.
– Идем спать, – сказал я.
Мы снова прошли мимо темноволосого, торчавшего в коридоре нашего «пульмана». Он смотрел в окно, но повернулся и проводил нас взглядом. Я снова напрягся, и кровь сердито застучала у меня в висках. Делать, однако, было нечего, пришлось укладываться спать.
Когда, лежа на своей полке, я закрыл глаза, она стала раскачиваться подо мной, как верхушка дерева. Снаружи, за пределами моей клетушки, одиноко посвистывал паровозный гудок, и ночь черным вихрем проносилась мимо. «Куда мы едем?» – спрашивал я себя устало, а затем, уже во сне, растерянно двигался среди уставившихся на меня пустых глазниц, блуждал по лесам мертвых тел, раскинувшихся вдоль тифозных ручьев, и наконец добрался до открытого пространства, где горбатый паук взглянул на меня своими глазами-бусинами, а потом заковылял прочь на множестве лап.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29