Облил вонючий, заплесневелый диван, приткнувшийся у облезлой стены. Облил мышей, безжизненно глядящих из пружинных сосновых мышеловок. Облил ступеньки, пробираясь обратно наверх к кухонной двери, оставил ее приоткрытой.
Через несколько минут Мэл обнаружил, что стоит, наклонившись, опирается на прямые руки, и таращится прямо в какую-то плоскость. Он начал опускать голову и остановился лишь в паре дюймов от кухонной штуки – эта штука испещрена шрамами от сигарет, усыпана сухарями от рыбных палочек. Это вообще что? Это самое? Как эту штуку называют? Мэл все чаще забывал слова. Простые слова. Вот как название этого самого. Кухонная столопокрышка. Так, что ли? Нет, что-то не то. Кухонная поверхность. На хуй.
Мэл увидел пятно у себя на руке, и еще один красный след на рукаве. Кровь. Его? А, ну да, не его. Мамочкина. Разделочный стол. Вот как это называется. Разделочный стол. Чтобы разделаться? А?
Мысли Мэла двигались угловатым астероидом по широкой эллиптической орбите вокруг солнца – как бы далеко ни отклонялись они от основной темы, в конце концов гигантская гравитационная масса притягивала их. Рыбные палочки, остывающее в подвале тело матери, даже его большой план были всего лишь планетами и вращались вокруг огромной огненно-белой звезды – жажды метамфетамина сульфата.
Мэл выдохся. Его веки отяжелели, толстыми железными цепями они затягивали его в нежеланный сон. Он чувствовал себя оживленным, как тысячелетняя галапагосская черепаха в депрессняке. Но через несколько секунд, – этакий ангелочек на мефе, – он возродится. У бездны на краю я удержусь. Не разверну остатки фольги. Нет. Не вдохну белый порошок. Нет. Потому что в глубине души, в глубине жаждущей души – не мозгами ящерицы, требующими наркотика, – он знал, что если ждать долго-долго, пока можешь терпеть, последний заряд вдарит как надо. Он ощутит бога.
Когда он наконец сдался, так все и вышло. Обжигающие дорожки, с добавками чего-то мерзкого и грубого, вонзились в его носовые пазухи, потом в мозг, и начался фейерверк. О господи, нет. Спасибо, господи. Спасибо, господи, за то, что ты создал мой мозг и фенамин, дабы совместить его с мозгом! Да. Силы вернутся, и все снова станет просто.
Метамфетамин поднимался и опускался вдоль позвоночника Мэла, звеня ксилофонными молоточками, волосы на прыщавом загривке встали дыбом, член съежился, а яйца втянулись в сухощавое, недокормленное тело. Мэл был готов на все. Он ушел в штопор три дня назад. И сегодня – решающая ночь. Сегодня Мэл со всем разделается и наконец сможет отдохнуть.
Мэл залез пальцами к себе в рот и потрогал качающийся зуб. Зуб выпал прямо ему в руку: мокрые красные корни резко выделялись на желтой эмали. Мэл улыбнулся, бросил зуб туда, откуда тот появился, и проглотил.
5
Донна подняла голову: надо передохнуть. Ни фига себе. Что это было? Она и смотреть не хотела. Ложка все еще у нее в руках. Потеки коричневой жижи украшали ее блузку. Она заставила себя взглянуть. Ну да. Все кончилось. Прямо фокус какой-то. Полгаллона «Роки Роуд». Куда оно делось? Ну, не целое ведро мороженого. Мальчики вчера вечером тоже поели. Ну да, типа пять столовых ложек.
Донна слегка опьянела. Это очень много мороженого. Странно, в желудке она его не ощущала. Донна цапанула ведерко за размокший край. Оно выскользнуло у нее из рук на паркетный линолеум. Ё-ё-ё. Потом уберу. Надо закурить. Да, да, я обещала Рою бросить. Я и бросила. Вчера вечером. А сейчас только одну сигаретку, чтобы как-то со всем этим справиться.
Донна побрела в гараж. Тут в полутьме уживались мусорные баки, лопаты для уборки снега и старые банки с краской. Она склонилась к баку у стены и порылась там. Окурки лежали внизу, во тьме у днища. Она знала, что они там, чувствовала запах. Табак, иди ко мне.
Донна их не видела, но на ощупь она их узнает. Банановая кожура. Мокрый «клинекс». Кофейная гуща. Четыре, ну, пять окурков, больше не надо. У самого дна мусорных баков всегда сыро. Но это не проблема, она знает, что делать.
На секунду Донна потеряла равновесие и начала падать в чрево бака, но удержалась – как раз когда ее живот впечатался в резиновый край. Ой, блин, не хочу, чтоб меня стошнило. Или хочу. Желудочная кислота смешалась с холодным сладким мороженым и булькала у нее в пищеводе. Донна сглотнула. Зажала в кулаке пригоршню сырых окурков. Она не из тех, кто от чего-то отказывается.
По дороге обратно на кухню Донна заметила катышки пыли на ступеньках. Разве Рой-младший не убирался на этой неделе? Она закинула окурки в микроволновку, установила время – тридцать секунд – и загляделась на танец инфернальных искр. Тридцать секунд – это долго. Она уже успела уговорить полпачки «Орео». Почему бы не съесть еще парочку?
Таймер микроволновки зазвонил, застав Донну врасплох – в обжорном помрачении, с тремя печеньями во рту. Она проглотила сладкую кашицу, достала окурки, в залежах Роя нашла бумагу и свернула замечательную раковую палочку.
Она оставит ее на потом. Печенье ненадолго отсрочило полный крах. Сначала очистительный горячий душ, потом сигарета, немного алкоголя – и в мире все будет хорошо.
В ванной Донна изучила свое тело в большом зеркале. Она все еще хоть куда. Неважно, сколько она ела, неважно, что делала, – она крепенькая морковка. Могла бы даже позировать для непристойных фотографий – так она хороша. И прекрасно – вот только все это чудо зазря переводится на Роя. Потому что Рой ни хрена ни в чем не смыслит. На него по-прежнему оборачиваются на улице, но в постели он ни на что не годится. Хуже того, сам он уверен, что крут необычайно.
Донна провела рукой по животу. Почесала лобок. Почесала задницу. Какое богатство пропадает. Она пустила горячую воду, какую только можно вынести, и шагнула в пар. Кожа на животе начала краснеть, и тут Донна поняла, что все еще не наелась.
6
Мэл проверил свой арсенал, накопленный за поездки во Флориду. Мэри даже не подозревала, что он уезжал из города. Он говорил, что остается у подружки, а сам катался всю ночь, загрузившись «черными красотками». Путешествие заканчивалось к югу от Орландо, где его кореш – наркодилер с расплывчатыми сине-зелеными татуировками – держал крокодилью ферму. Там Мэл мог достать все что нужно.
А нужно было немного. Один человек много не унесет. Кольт марки «Комбат Элит» тридцать восьмого калибра, заряженный разрывными пулями, и револьвер «смит-и-вессон» семнадцатой модели с жесткой резиновой рукояткой (двадцать второй калибр – для аккуратности и надежности). А, и еще маленький автоматический пистолет, который позаботился о мамочке, – лежит в кармане, еще теплый. Две многозарядные винтовки «ремингтон», заряженные, в полной готовности, скорострельный девятимиллиметровый пистолет-пулемет «хеклер-и-хох», «МП-5» и штурмовая винтовка «М-16» в стандартной комплектации, ее он позаимствовал на выставке оружия – просто так, на счастье.
Мэл почувствовал, как по всем его системам прокатилась химическая волна. Его организм – почки, сердце, легкие, печень, мозг, железы – разгонялся со скоростью хорька, не с человеческой. Он чувствовал, как мерцают стены, колышутся обои. Жар крошечной спальни окружил его, опрокинул на кровать. Равновесие он восстановил прежде, чем ударился о холодные черные железки своего арсенала.
Большой глоток из пластиковой литровой бутылки «Доктора Пеппера» – и молекулы внутри Мэла перетасовались. Волны головокружения исчезли. Теперь он блестел и светился, как нержавеющая сталь его кольта.
Слегка дрожащими руками Мэл взял кобуру с покрывала и накинул ремень на плечо, затем повторил то же самое с другим плечом, так, что на каждом боку под мышкой висело по нейлоновому карману на липучках. Один для кольта, другой для «смит-и-вессона». Проверил обоймы. По шесть пуль. Наконец он осмотрел магазины пистолет-пулемета, простучав каждый по корпусу снизу, а затем, надавив на верхний выступающий патрон и чуть провернув его, чтобы убедиться, что пружинит. Все было вычищено, промаслено и вытерто досуха.
Перевязанный ремнями, Мэл сгреб в охапку пистолеты и винтовки, как вязанку дров, и сложил в материнскую машину возле дома. В его голове возник небольшой спор: надо ли быть предельно осторожным? Сознание одержало верх, объяснило ему, что всем по херу, чем он там занят. Если кто-нибудь увидит, как он запихивает оружие в багажник маминой машины, он успеет уехать еще до того, как они дойдут до телефона.
Мэл вернулся в дом, где воняло керосином. Натянул бейсбольную куртку, вернулся в спальню, допил «Доктор Пеппер» и взял спортивную сумку, на которой было написано: «Я все съел». Он скинул туда коробки с патронами для «смит-и-вессона» и винтовок, стандартные обоймы для кольта и по десять рожков к пистолет-пулемету и «М-16». На каждой коробке была клейкая лента – оранжевая, розовая или желтая. Мэл не хотел ничего перепутать, когда надо будет перезаряжать.
Он наслаждался тяжестью металла, висевшего у ребер, твердых как камень. Он представил себе людей, упавших среди острых серых камней у Большого холма и Малого холма, – их изрешетили точно такой же сталью, как та, что он держал в руках. Мужчины в Нормандии и Галлиполи, те, с Иа-Дрэнг и Порк-Чоп-Хилла, ковбои, индейцы, арабы, япошки и фашисты – все изрешечены металлическими молниями из нарезных стволов. Он увидел безжизненные бледные тела, а соленая вода, или снег, или грязь терзают искалеченную плоть.
Он с нежностью представил себе десятки патронов и порох в них – заряд, ждущий искры. Люди ни хера не понимают в патронах. Идут в кино и смотрят, как актеры выпускают друг в друга сотни пуль. Видят, как полиция с гордостью демонстрирует оружие с деревянными бирками как главное вещественное доказательство. Кудахчут над фотографиями на первой полосе, где худые мужчины в тюрбанах трясут над головами «АК-47». Все покупают рэп-диски, на обложках которых позируют гангста-рэперы с блестящими хромированными автоматами.
Большинство людей никогда в жизни не трогают спусковой крючок. Никогда не чувствуют, как отдача бьет в плечо или в ладонь. Никогда не ощущают запах смазки, привкус только что сгоревшего пороха. Они бы не поняли, что такое безопасность, даже если им ее в жопу запихнуть. Но все платят налоги, на которые можно купить еще и еще: автоматы, пулеметы, гарпунные ружья. Выписывают чеки для тех, кто берет это оружие в руки, заряжает его, стреляет из него – для копов, военных, охранников, людей в форме, стоящих на границе между цивилизацией и вечно вздымающейся волной жадного, доведенного до отчаяния мира.
В мгновение ока пистолет или винтовка выплевывают вертящийся горячий металл, который дробит кости, разрывает нервы, рассекает артерии, разрывает жизненно важные органы. Люди думают, что, если выстрелить в кого-то, он умрет, но все может быть иначе. Человека можно как следует искромсать, не убив. Мэл вспомнил, как наставник гладиаторов мазал краской гладкое и блестящее тело Спартака: «Сюда – ранен. Сюда – убит».
В ванной Мэл в последний раз взглянул в зеркало – все ли в порядке. Под лампами дневного света кожа его шевелилась и переползала с места на место. Он наполнил старую стеклянную кружку с нарисованными Флинтстоунами водопроводной водой с привкусом меди и принял еще две «черных красотки». Похлопал себя по карману: на месте ли деньги.
Мэл стоял столбом в центре ветшавшей комнаты. Слышал собственное дыхание, бешеный стук сердца. План действовал: собаки мертвы, мать мертва, спортивная сумка и пушки лежат в машине. Толкни одну костяшку домино – и все упадут.
Он потащился на кухню. Выудил из холодильника мутную бутылку кукурузного масла. Полив сковородку «Ревервер» золотой жидкостью, поставил ее на плиту и зажег газ на полную мощность – синие огоньки стали желтыми. Скомкал бумажные салфетки и засунул их в щель между плитой и разделочным столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Через несколько минут Мэл обнаружил, что стоит, наклонившись, опирается на прямые руки, и таращится прямо в какую-то плоскость. Он начал опускать голову и остановился лишь в паре дюймов от кухонной штуки – эта штука испещрена шрамами от сигарет, усыпана сухарями от рыбных палочек. Это вообще что? Это самое? Как эту штуку называют? Мэл все чаще забывал слова. Простые слова. Вот как название этого самого. Кухонная столопокрышка. Так, что ли? Нет, что-то не то. Кухонная поверхность. На хуй.
Мэл увидел пятно у себя на руке, и еще один красный след на рукаве. Кровь. Его? А, ну да, не его. Мамочкина. Разделочный стол. Вот как это называется. Разделочный стол. Чтобы разделаться? А?
Мысли Мэла двигались угловатым астероидом по широкой эллиптической орбите вокруг солнца – как бы далеко ни отклонялись они от основной темы, в конце концов гигантская гравитационная масса притягивала их. Рыбные палочки, остывающее в подвале тело матери, даже его большой план были всего лишь планетами и вращались вокруг огромной огненно-белой звезды – жажды метамфетамина сульфата.
Мэл выдохся. Его веки отяжелели, толстыми железными цепями они затягивали его в нежеланный сон. Он чувствовал себя оживленным, как тысячелетняя галапагосская черепаха в депрессняке. Но через несколько секунд, – этакий ангелочек на мефе, – он возродится. У бездны на краю я удержусь. Не разверну остатки фольги. Нет. Не вдохну белый порошок. Нет. Потому что в глубине души, в глубине жаждущей души – не мозгами ящерицы, требующими наркотика, – он знал, что если ждать долго-долго, пока можешь терпеть, последний заряд вдарит как надо. Он ощутит бога.
Когда он наконец сдался, так все и вышло. Обжигающие дорожки, с добавками чего-то мерзкого и грубого, вонзились в его носовые пазухи, потом в мозг, и начался фейерверк. О господи, нет. Спасибо, господи. Спасибо, господи, за то, что ты создал мой мозг и фенамин, дабы совместить его с мозгом! Да. Силы вернутся, и все снова станет просто.
Метамфетамин поднимался и опускался вдоль позвоночника Мэла, звеня ксилофонными молоточками, волосы на прыщавом загривке встали дыбом, член съежился, а яйца втянулись в сухощавое, недокормленное тело. Мэл был готов на все. Он ушел в штопор три дня назад. И сегодня – решающая ночь. Сегодня Мэл со всем разделается и наконец сможет отдохнуть.
Мэл залез пальцами к себе в рот и потрогал качающийся зуб. Зуб выпал прямо ему в руку: мокрые красные корни резко выделялись на желтой эмали. Мэл улыбнулся, бросил зуб туда, откуда тот появился, и проглотил.
5
Донна подняла голову: надо передохнуть. Ни фига себе. Что это было? Она и смотреть не хотела. Ложка все еще у нее в руках. Потеки коричневой жижи украшали ее блузку. Она заставила себя взглянуть. Ну да. Все кончилось. Прямо фокус какой-то. Полгаллона «Роки Роуд». Куда оно делось? Ну, не целое ведро мороженого. Мальчики вчера вечером тоже поели. Ну да, типа пять столовых ложек.
Донна слегка опьянела. Это очень много мороженого. Странно, в желудке она его не ощущала. Донна цапанула ведерко за размокший край. Оно выскользнуло у нее из рук на паркетный линолеум. Ё-ё-ё. Потом уберу. Надо закурить. Да, да, я обещала Рою бросить. Я и бросила. Вчера вечером. А сейчас только одну сигаретку, чтобы как-то со всем этим справиться.
Донна побрела в гараж. Тут в полутьме уживались мусорные баки, лопаты для уборки снега и старые банки с краской. Она склонилась к баку у стены и порылась там. Окурки лежали внизу, во тьме у днища. Она знала, что они там, чувствовала запах. Табак, иди ко мне.
Донна их не видела, но на ощупь она их узнает. Банановая кожура. Мокрый «клинекс». Кофейная гуща. Четыре, ну, пять окурков, больше не надо. У самого дна мусорных баков всегда сыро. Но это не проблема, она знает, что делать.
На секунду Донна потеряла равновесие и начала падать в чрево бака, но удержалась – как раз когда ее живот впечатался в резиновый край. Ой, блин, не хочу, чтоб меня стошнило. Или хочу. Желудочная кислота смешалась с холодным сладким мороженым и булькала у нее в пищеводе. Донна сглотнула. Зажала в кулаке пригоршню сырых окурков. Она не из тех, кто от чего-то отказывается.
По дороге обратно на кухню Донна заметила катышки пыли на ступеньках. Разве Рой-младший не убирался на этой неделе? Она закинула окурки в микроволновку, установила время – тридцать секунд – и загляделась на танец инфернальных искр. Тридцать секунд – это долго. Она уже успела уговорить полпачки «Орео». Почему бы не съесть еще парочку?
Таймер микроволновки зазвонил, застав Донну врасплох – в обжорном помрачении, с тремя печеньями во рту. Она проглотила сладкую кашицу, достала окурки, в залежах Роя нашла бумагу и свернула замечательную раковую палочку.
Она оставит ее на потом. Печенье ненадолго отсрочило полный крах. Сначала очистительный горячий душ, потом сигарета, немного алкоголя – и в мире все будет хорошо.
В ванной Донна изучила свое тело в большом зеркале. Она все еще хоть куда. Неважно, сколько она ела, неважно, что делала, – она крепенькая морковка. Могла бы даже позировать для непристойных фотографий – так она хороша. И прекрасно – вот только все это чудо зазря переводится на Роя. Потому что Рой ни хрена ни в чем не смыслит. На него по-прежнему оборачиваются на улице, но в постели он ни на что не годится. Хуже того, сам он уверен, что крут необычайно.
Донна провела рукой по животу. Почесала лобок. Почесала задницу. Какое богатство пропадает. Она пустила горячую воду, какую только можно вынести, и шагнула в пар. Кожа на животе начала краснеть, и тут Донна поняла, что все еще не наелась.
6
Мэл проверил свой арсенал, накопленный за поездки во Флориду. Мэри даже не подозревала, что он уезжал из города. Он говорил, что остается у подружки, а сам катался всю ночь, загрузившись «черными красотками». Путешествие заканчивалось к югу от Орландо, где его кореш – наркодилер с расплывчатыми сине-зелеными татуировками – держал крокодилью ферму. Там Мэл мог достать все что нужно.
А нужно было немного. Один человек много не унесет. Кольт марки «Комбат Элит» тридцать восьмого калибра, заряженный разрывными пулями, и револьвер «смит-и-вессон» семнадцатой модели с жесткой резиновой рукояткой (двадцать второй калибр – для аккуратности и надежности). А, и еще маленький автоматический пистолет, который позаботился о мамочке, – лежит в кармане, еще теплый. Две многозарядные винтовки «ремингтон», заряженные, в полной готовности, скорострельный девятимиллиметровый пистолет-пулемет «хеклер-и-хох», «МП-5» и штурмовая винтовка «М-16» в стандартной комплектации, ее он позаимствовал на выставке оружия – просто так, на счастье.
Мэл почувствовал, как по всем его системам прокатилась химическая волна. Его организм – почки, сердце, легкие, печень, мозг, железы – разгонялся со скоростью хорька, не с человеческой. Он чувствовал, как мерцают стены, колышутся обои. Жар крошечной спальни окружил его, опрокинул на кровать. Равновесие он восстановил прежде, чем ударился о холодные черные железки своего арсенала.
Большой глоток из пластиковой литровой бутылки «Доктора Пеппера» – и молекулы внутри Мэла перетасовались. Волны головокружения исчезли. Теперь он блестел и светился, как нержавеющая сталь его кольта.
Слегка дрожащими руками Мэл взял кобуру с покрывала и накинул ремень на плечо, затем повторил то же самое с другим плечом, так, что на каждом боку под мышкой висело по нейлоновому карману на липучках. Один для кольта, другой для «смит-и-вессона». Проверил обоймы. По шесть пуль. Наконец он осмотрел магазины пистолет-пулемета, простучав каждый по корпусу снизу, а затем, надавив на верхний выступающий патрон и чуть провернув его, чтобы убедиться, что пружинит. Все было вычищено, промаслено и вытерто досуха.
Перевязанный ремнями, Мэл сгреб в охапку пистолеты и винтовки, как вязанку дров, и сложил в материнскую машину возле дома. В его голове возник небольшой спор: надо ли быть предельно осторожным? Сознание одержало верх, объяснило ему, что всем по херу, чем он там занят. Если кто-нибудь увидит, как он запихивает оружие в багажник маминой машины, он успеет уехать еще до того, как они дойдут до телефона.
Мэл вернулся в дом, где воняло керосином. Натянул бейсбольную куртку, вернулся в спальню, допил «Доктор Пеппер» и взял спортивную сумку, на которой было написано: «Я все съел». Он скинул туда коробки с патронами для «смит-и-вессона» и винтовок, стандартные обоймы для кольта и по десять рожков к пистолет-пулемету и «М-16». На каждой коробке была клейкая лента – оранжевая, розовая или желтая. Мэл не хотел ничего перепутать, когда надо будет перезаряжать.
Он наслаждался тяжестью металла, висевшего у ребер, твердых как камень. Он представил себе людей, упавших среди острых серых камней у Большого холма и Малого холма, – их изрешетили точно такой же сталью, как та, что он держал в руках. Мужчины в Нормандии и Галлиполи, те, с Иа-Дрэнг и Порк-Чоп-Хилла, ковбои, индейцы, арабы, япошки и фашисты – все изрешечены металлическими молниями из нарезных стволов. Он увидел безжизненные бледные тела, а соленая вода, или снег, или грязь терзают искалеченную плоть.
Он с нежностью представил себе десятки патронов и порох в них – заряд, ждущий искры. Люди ни хера не понимают в патронах. Идут в кино и смотрят, как актеры выпускают друг в друга сотни пуль. Видят, как полиция с гордостью демонстрирует оружие с деревянными бирками как главное вещественное доказательство. Кудахчут над фотографиями на первой полосе, где худые мужчины в тюрбанах трясут над головами «АК-47». Все покупают рэп-диски, на обложках которых позируют гангста-рэперы с блестящими хромированными автоматами.
Большинство людей никогда в жизни не трогают спусковой крючок. Никогда не чувствуют, как отдача бьет в плечо или в ладонь. Никогда не ощущают запах смазки, привкус только что сгоревшего пороха. Они бы не поняли, что такое безопасность, даже если им ее в жопу запихнуть. Но все платят налоги, на которые можно купить еще и еще: автоматы, пулеметы, гарпунные ружья. Выписывают чеки для тех, кто берет это оружие в руки, заряжает его, стреляет из него – для копов, военных, охранников, людей в форме, стоящих на границе между цивилизацией и вечно вздымающейся волной жадного, доведенного до отчаяния мира.
В мгновение ока пистолет или винтовка выплевывают вертящийся горячий металл, который дробит кости, разрывает нервы, рассекает артерии, разрывает жизненно важные органы. Люди думают, что, если выстрелить в кого-то, он умрет, но все может быть иначе. Человека можно как следует искромсать, не убив. Мэл вспомнил, как наставник гладиаторов мазал краской гладкое и блестящее тело Спартака: «Сюда – ранен. Сюда – убит».
В ванной Мэл в последний раз взглянул в зеркало – все ли в порядке. Под лампами дневного света кожа его шевелилась и переползала с места на место. Он наполнил старую стеклянную кружку с нарисованными Флинтстоунами водопроводной водой с привкусом меди и принял еще две «черных красотки». Похлопал себя по карману: на месте ли деньги.
Мэл стоял столбом в центре ветшавшей комнаты. Слышал собственное дыхание, бешеный стук сердца. План действовал: собаки мертвы, мать мертва, спортивная сумка и пушки лежат в машине. Толкни одну костяшку домино – и все упадут.
Он потащился на кухню. Выудил из холодильника мутную бутылку кукурузного масла. Полив сковородку «Ревервер» золотой жидкостью, поставил ее на плиту и зажег газ на полную мощность – синие огоньки стали желтыми. Скомкал бумажные салфетки и засунул их в щель между плитой и разделочным столом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27