Ну а рефлекс - чего с взять, с рефлекса?
Я вошел в квартиру, услышав знакомый гуд токарного станка: папаня занимался трудами праведными.
Выйдя на пенсию, он установил на лоджии двойные рамы, соорудил стены из пенопластовых блоков, обшив их лакированной вагонкой, затем вывел в образовавшуюся комнатку дополнительную батарею и устроил себе теплую комфортабельную мастерскую с точилом, миниатюрными токарным и фрезерным станками, инструментальным стеллажом и кучей разнообразных слесарных приспособлений.
Из мастерской папаня не вылезал, ваяя в ней ружья и пистолеты для подводной охоты, которой, несмотря на преклонный возраст, до сих пор увлекался, выезжая совместно со мной на заповедные речки и озера, затерявшиеся в глубинах не граничащих с Московской областью регионов.
Ружья, каждое из которых обладало мощнейшими боевыми характеристиками, успешно продавались специалистам, и папа, как; правило, оставлял в личном арсенале два своих последних наилучших шедевра, но и они вскоре покидали дом, смененные последующими новинками, демонстрирующими, что принцип «нет пределов совершенству» - в данном случае абсолютно справедлив.
Звоня отцу из Питера, я умалчивал о постигших меня неприятностях, но теперь настала пора поделиться ими, выслушав совет искушенного в превратностях судьбы человека.
– К нашему берегу все, что полегче, - говно и бревна, - вздохнул папа, дослушав мою печальную историю. - Дурак ты! Я бы сразу с этими бензобаками паленое учуял. И мне почему не позвонил? Пришли бы еще с обыском…
– И чего?
– Володька на рыбалку собрался, просил меня кое-что достать… «Кое-что» являло собой двухсотграммовые тротиловые шашки с детонаторами и бикфордовом шнуром, лежавшие в гардеробе; мой двоюродный братец Вова был заядлым рыбаком и часто пользовался взрывчаткой.
Некоторое время мы с папой препирались на тему, чья дурость - его или моя - приведет нас на каторгу, а в итоге вялой пикировки, закончившейся вничью, родитель молвил:
– Ты сейчас не ментов бойся, сынок, а разбойников.
– Так, - сказал я. - Это здраво. Но все-таки поясни.
– А чего пояснять? - пожал плечами папа, разгладив седые волосы на испещренной шрамами голове. - Если будут искать стукача, да не найдут, начнутся поиски номер два: козла отпущения. А ты кто таков, чтоб тебя не напрячь? Что, не знаешь, как оно конструируется?
– И выводы?
– Пересидеть нам с тобой где-то надо, - сказал папа. - Консервируем хату, садимся в «Мерседес» и - привет. Финансовый кислород в баллонах под давлением, перекантуемся. У Володьки, например. Его-то рыцарский замок, надеюсь, не засветил?
– Как можно, папа. При жизни на измене и обломе…
Брат Вова помимо квартиры владел домом в Люберцах, стоявшим над огромным подмосковным карьером, в живописном местечке, имевшем просто-таки швейцарский ландшафт благодаря голубой воде, белому песочку, островам с валунами и хвойным лесом, окружавшим этот дивный уголок чудом уцелевшей природы.
– Тогда обедай и иди в гараж, - вынес отец резюме. - Оружие бы тебе…
– Не драматизируй, - отмахнулся я. - Есть еще время, муть после шухера не устоялась, а потому если в стратегии ты прав, то в тактике мы порем горячку.
– Ты можешь пойти мне навстречу?
– Могу.
– Тогда иди. В гараж. И пистолет возьми. Патроны от мелкашки - в сортире, в шкафу.
– Еще один криминал, - уныло вздохнул я, разогревая в микроволновке тарелку с борщом.
Папа конструировал подводные пистолеты, гарпун из которых вылетал благодаря пороховым газам из мелкокалиберных гильз, замазанных в целях гидроизоляции пластилином. Помимо холостых патронов в пистолет могли заряжаться и боевые: длинный тридцатисантиметровый ствол, хотя и был лишен нарезки, выплевывал свинец довольно-таки мощно и кучно.
Я зарядил полную обойму, сунул громоздкое оружие под дубленку и побрел, опасливо озираясь, в сторону гаражей.
В этот утренний час буднего дня стоянка была пуста, и в моем закутке буксовал, застряв в снегу, какой-то неизвестный «олдсмобиль» с затемненными стеклами, подталкиваемый сзади двумя раскрасневшимися от усилий лицами кавказской, как принято называть, национальности.
– Друг, помоги!
Прижимая рукой выскальзывающее из-под дубленки оружие, я направился в сторону багажника запершего выезд автомобиля, но тут открылась его задняя дверца, и прежде чем я успел, уже сообразив, что именно происходит, оказать должное сопротивление, оказался в тисках втаскивающих меня в салон рук, а после запястья мои больно сдавили узенькие наручники, на рот легла липкая лента, и «олдсмобиль» уверенно, без пробуксовки тронулся с места.
Позевывая, к шлагбауму на выезде направился сторож, одетый в валенки и драную доху, - электропривод шлагбаума то и дело ломался, и бело-красную толстенную трубу приходилось поднимать вручную.
Я затравленно понимал, что меня увозят на гибель.
«За что, суки?!»
Человек, сидевший рядом с шофером, не торопясь обернулся в мою сторону.
Это был Тофик. И взгляд его - брезгливо-ледяной, ненавидящий - не предвещал ничего благоприятного.
ОДИНЦОВ
Ранним утром, сдав адъютанту генерала рапорт с просьбой о своем увольнении по выслуге лет и «собачий» номерной жетон на цепочке, Одинцов сел в свою старую, полусгнившую «Волгу» и, с трудом включив передачу, покатил домой.
Двигатель работал неровно, задыхаясь; урчала выкрошенными шестернями коробка передач, гудел угрожающе задний мост и податливо проваливались стучащие на каждой выбоине амортизаторы.
«Тоже… отслужила «волжанка», - думал полковник, мечтая хотя бы за гроши избавиться от этого разваливающегося агрегата, но понимая, что, разбери колымагу и на запчасти, в ней не найти ни одной жизнеспособной детали. Никуда не годятся даже стекла - исцарапанные, потресканные… Утиль!
Входя в подъезд, Одинцов невольно подобрался. Если нападение произойдет сейчас, он готов к нему. Под ушанкой, защищая темя, был пристроен резиновый пупсик-амортизатор, пуленепробиваемый жилет не стеснял движений, а бесшумная «стрелка» в рукаве пальто была готова к действию.
Надеялся Одинцов, впрочем, не на пупсик и не на жилет, легко прошиваемый выстрелом из того же «ТТ», а на испытанное спецоружие, которым неплохо владел.
Лифт потянулся вверх.
Затем створки раскрылись.
Он шагнул на лестничную площадку.
«Вот оно…»
Из двери, ведшей на лестничный марш, выскочил здоровенный бугай, одетый в просторную, не стесняющую движений куртку.
В прыжке поправляя одной рукой напяленную на голову маску с прорезями для глаз, другую он занес для удара толстым арматура штырем.
Два раза еле слышно хлопнула «стрелка».
Штырь скользнул по ушанке, не причинив Одинцову никакого вреда, но массивное тело уже мертвого противника, обладавшее значительной инерцией, сбило его на пол.
Он не успел выпростаться из-под навалившейся на него туши, как тут на лестнице появился второй мерзавец - стройный, высокий парень со стремительными, выверенными движениями. В руке у парня была милицейская дубинка, готовая с коротким косым замахом влепиться полковнику в лицо.
Вновь сработала «стрелка».
Из-под подбородка у парня брызнула разорвавшимся волдырем вязкая тяжелая кровь, и он, захрипев, потерянно шагнул назад, схватился, уронив дубинку, за горло и вдруг, будто в мгновение одеревенев, навзничь повалился на выщербленный бетонный пол.
Одинцов поднялся на ноги. Достал из кармана «Макаров». Затем, приседая и качая корпусом из стороны в сторону, заглянул на лестничный марш, обнаружив на нем две пустые спортивные сумки грабителей, видимо, предназначенные для добычи.
Справляясь с невольной дрожью, натянул нитяные перчатки, обтер пистолет носовым платком и, склонившись над трупом первого нападавшего, быстренько запечатлел на оружии отпечатки пальцев его обеих рук, не забыв про обойму и ствол.
Собрал сумки, запихнув в одну из них дубинку; убедившись, что лифт стоит на этаже, пальнул из «Макарова» в его кабину.
Вложив пистолет в руку убитого грабителя, открыл дверь тамбура, не без удовлетворения отмечая, что выстрел не побеспокоил соседей по этажу, находящихся на работе, и паники среди мирных обывателей он не посеял.
Обернулся на лужицу крови, растекающуюся на бетоне.
Сколько же он ее перевидал, этой жидкой ткани из плазмы и форменных элементов, - средства кислотно-щелочного равновесия и водно-солевого обмена…
Войдя в квартиру, сунул сумки в шкаф, а после, отзвонив в милицию, уселся пить кофе, не удосужась снять с себя жилет.
Жилет, впрочем, сегодня еще мог сослужить ему, не дай Бог, полезную службу.
Милицейских прибыло четверо: два сержанта с автоматами, дознаватель и опер в штатском.
Следом в квартиру ввалились эксперты, следователь прокуратуры и любопытствующие санитары с трупоперевозки.
Одинцов, предъявив служебное удостоверение, выложил на стол «стрелку», с большим профессиональным любопытством исследованную милицией, и дал показания: так, мол, и так, было нападение, адекватно отраженное; мотив нападения, вероятно, связан с его секретной служебной деятельностью.
Трупы увезли, но полковнику пришлось проследовать в отделение для дачи показаний под официальный протокол.
В кабинете, куда его ввели, сидел какой-то потасканный, с воспаленным лицом капитан, жадно хлебавший пиво из горлышка бутылки.
Капитана, как забредшую в магазин дворнягу, с позором из кабинета изгнали, после чего потянулся муторный процесс дознания.
Отвечая на вопросы, Одинцов то и дело хватался за телефон - сегодня ему предстояла серьезная операция, подготовиться к которой помешали эти чертовы уголовнички, и единственное, на что оставалось уповать, - на парней из РУОПа, данную операцию обеспечивающих.
Впрочем, он, Одинцов, еще успевал…
– Ребята, - обратился, прижав руку к груди, к милицейским чинам. - Дело ясное, чего морочиться? Времени нет, у меня сегодня запар…
– Ничего себе, - присвистнул один из прокурорских. - Запар! Два трупа, а он как ни в чем не бывало…
– Возможно, сегодня еще парочка приплюсуется, - смиренно доложил Одинцов. - День-то только в начале.
В дискуссию вступил милицейский чин:
– Товарищ, мы все понимаем, но мы же тоже не можем…
– Ладно, полковник, гуляй, - произнес другой прокурорский. - Выполняй план, не отвлекайся.
– Подбросьте до дома, счетчик выходит…
– Сделаем!
Пройдя через дежурку и с неудовольствием покосившись на похмельного капитана, в чем-то горячо убеждавшего сидевшего у пульта старлея, сонно ему кивающего, Одинцов уселся в желтый «газон» и покатил к своей «Волге», стоящей у подъезда.
Время действительно поджимало, операция могла начаться с минуты на минуту…
Проклятая колымага все-таки подкачала, заглохнув на первом же светофоре и категорически не желая заводиться.
Одинцов, вытащив буксировочный трос, замахал руками, призывая коллег-водителей к помощи.
Перспективы его участия в операции стремительно отдалялись, подобно равнодушно проносящимся мимо машинам.
Остановить удалось какой-то старенький, с багажником на крыше «Москвич», из которого вылез сгорбленный дедушка в шляпе.
– Дерни, отец! - взмолился Одинцов. - Опаздываю! - И пнул в сердцах колесо «Волги».
– Машина, конечно, уставшая, - сказал дедушка, глядя на Одинцова. - Запрягай, милок. Не знаю, правда, потянет ли мой конек-горбунок…
«Конек-горбунок» в образе дымящего, изъезженного «Москвича» потянул, но, с трудом пытаясь включить третью передачу, Одинцов невольно вспоминал образ слепого, ведомого глухим.
Управляя тяжелой, юзившей на гололеде машиной, практически лишенной тормозов, он с содроганием постигал, что дедушка в шляпе - самый опасный вариант помощи. Включая правый поворот, престарелый владелец «Москвича», у которого внезапное прозрев одолевало склероз, вспоминал, что лучше повернуть налево, и, удосуживаясь переключить предупреждающую оранжевую ми сворачивал, когда идущие следом машины шли на его резкий обгон…
«Идиоты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Я вошел в квартиру, услышав знакомый гуд токарного станка: папаня занимался трудами праведными.
Выйдя на пенсию, он установил на лоджии двойные рамы, соорудил стены из пенопластовых блоков, обшив их лакированной вагонкой, затем вывел в образовавшуюся комнатку дополнительную батарею и устроил себе теплую комфортабельную мастерскую с точилом, миниатюрными токарным и фрезерным станками, инструментальным стеллажом и кучей разнообразных слесарных приспособлений.
Из мастерской папаня не вылезал, ваяя в ней ружья и пистолеты для подводной охоты, которой, несмотря на преклонный возраст, до сих пор увлекался, выезжая совместно со мной на заповедные речки и озера, затерявшиеся в глубинах не граничащих с Московской областью регионов.
Ружья, каждое из которых обладало мощнейшими боевыми характеристиками, успешно продавались специалистам, и папа, как; правило, оставлял в личном арсенале два своих последних наилучших шедевра, но и они вскоре покидали дом, смененные последующими новинками, демонстрирующими, что принцип «нет пределов совершенству» - в данном случае абсолютно справедлив.
Звоня отцу из Питера, я умалчивал о постигших меня неприятностях, но теперь настала пора поделиться ими, выслушав совет искушенного в превратностях судьбы человека.
– К нашему берегу все, что полегче, - говно и бревна, - вздохнул папа, дослушав мою печальную историю. - Дурак ты! Я бы сразу с этими бензобаками паленое учуял. И мне почему не позвонил? Пришли бы еще с обыском…
– И чего?
– Володька на рыбалку собрался, просил меня кое-что достать… «Кое-что» являло собой двухсотграммовые тротиловые шашки с детонаторами и бикфордовом шнуром, лежавшие в гардеробе; мой двоюродный братец Вова был заядлым рыбаком и часто пользовался взрывчаткой.
Некоторое время мы с папой препирались на тему, чья дурость - его или моя - приведет нас на каторгу, а в итоге вялой пикировки, закончившейся вничью, родитель молвил:
– Ты сейчас не ментов бойся, сынок, а разбойников.
– Так, - сказал я. - Это здраво. Но все-таки поясни.
– А чего пояснять? - пожал плечами папа, разгладив седые волосы на испещренной шрамами голове. - Если будут искать стукача, да не найдут, начнутся поиски номер два: козла отпущения. А ты кто таков, чтоб тебя не напрячь? Что, не знаешь, как оно конструируется?
– И выводы?
– Пересидеть нам с тобой где-то надо, - сказал папа. - Консервируем хату, садимся в «Мерседес» и - привет. Финансовый кислород в баллонах под давлением, перекантуемся. У Володьки, например. Его-то рыцарский замок, надеюсь, не засветил?
– Как можно, папа. При жизни на измене и обломе…
Брат Вова помимо квартиры владел домом в Люберцах, стоявшим над огромным подмосковным карьером, в живописном местечке, имевшем просто-таки швейцарский ландшафт благодаря голубой воде, белому песочку, островам с валунами и хвойным лесом, окружавшим этот дивный уголок чудом уцелевшей природы.
– Тогда обедай и иди в гараж, - вынес отец резюме. - Оружие бы тебе…
– Не драматизируй, - отмахнулся я. - Есть еще время, муть после шухера не устоялась, а потому если в стратегии ты прав, то в тактике мы порем горячку.
– Ты можешь пойти мне навстречу?
– Могу.
– Тогда иди. В гараж. И пистолет возьми. Патроны от мелкашки - в сортире, в шкафу.
– Еще один криминал, - уныло вздохнул я, разогревая в микроволновке тарелку с борщом.
Папа конструировал подводные пистолеты, гарпун из которых вылетал благодаря пороховым газам из мелкокалиберных гильз, замазанных в целях гидроизоляции пластилином. Помимо холостых патронов в пистолет могли заряжаться и боевые: длинный тридцатисантиметровый ствол, хотя и был лишен нарезки, выплевывал свинец довольно-таки мощно и кучно.
Я зарядил полную обойму, сунул громоздкое оружие под дубленку и побрел, опасливо озираясь, в сторону гаражей.
В этот утренний час буднего дня стоянка была пуста, и в моем закутке буксовал, застряв в снегу, какой-то неизвестный «олдсмобиль» с затемненными стеклами, подталкиваемый сзади двумя раскрасневшимися от усилий лицами кавказской, как принято называть, национальности.
– Друг, помоги!
Прижимая рукой выскальзывающее из-под дубленки оружие, я направился в сторону багажника запершего выезд автомобиля, но тут открылась его задняя дверца, и прежде чем я успел, уже сообразив, что именно происходит, оказать должное сопротивление, оказался в тисках втаскивающих меня в салон рук, а после запястья мои больно сдавили узенькие наручники, на рот легла липкая лента, и «олдсмобиль» уверенно, без пробуксовки тронулся с места.
Позевывая, к шлагбауму на выезде направился сторож, одетый в валенки и драную доху, - электропривод шлагбаума то и дело ломался, и бело-красную толстенную трубу приходилось поднимать вручную.
Я затравленно понимал, что меня увозят на гибель.
«За что, суки?!»
Человек, сидевший рядом с шофером, не торопясь обернулся в мою сторону.
Это был Тофик. И взгляд его - брезгливо-ледяной, ненавидящий - не предвещал ничего благоприятного.
ОДИНЦОВ
Ранним утром, сдав адъютанту генерала рапорт с просьбой о своем увольнении по выслуге лет и «собачий» номерной жетон на цепочке, Одинцов сел в свою старую, полусгнившую «Волгу» и, с трудом включив передачу, покатил домой.
Двигатель работал неровно, задыхаясь; урчала выкрошенными шестернями коробка передач, гудел угрожающе задний мост и податливо проваливались стучащие на каждой выбоине амортизаторы.
«Тоже… отслужила «волжанка», - думал полковник, мечтая хотя бы за гроши избавиться от этого разваливающегося агрегата, но понимая, что, разбери колымагу и на запчасти, в ней не найти ни одной жизнеспособной детали. Никуда не годятся даже стекла - исцарапанные, потресканные… Утиль!
Входя в подъезд, Одинцов невольно подобрался. Если нападение произойдет сейчас, он готов к нему. Под ушанкой, защищая темя, был пристроен резиновый пупсик-амортизатор, пуленепробиваемый жилет не стеснял движений, а бесшумная «стрелка» в рукаве пальто была готова к действию.
Надеялся Одинцов, впрочем, не на пупсик и не на жилет, легко прошиваемый выстрелом из того же «ТТ», а на испытанное спецоружие, которым неплохо владел.
Лифт потянулся вверх.
Затем створки раскрылись.
Он шагнул на лестничную площадку.
«Вот оно…»
Из двери, ведшей на лестничный марш, выскочил здоровенный бугай, одетый в просторную, не стесняющую движений куртку.
В прыжке поправляя одной рукой напяленную на голову маску с прорезями для глаз, другую он занес для удара толстым арматура штырем.
Два раза еле слышно хлопнула «стрелка».
Штырь скользнул по ушанке, не причинив Одинцову никакого вреда, но массивное тело уже мертвого противника, обладавшее значительной инерцией, сбило его на пол.
Он не успел выпростаться из-под навалившейся на него туши, как тут на лестнице появился второй мерзавец - стройный, высокий парень со стремительными, выверенными движениями. В руке у парня была милицейская дубинка, готовая с коротким косым замахом влепиться полковнику в лицо.
Вновь сработала «стрелка».
Из-под подбородка у парня брызнула разорвавшимся волдырем вязкая тяжелая кровь, и он, захрипев, потерянно шагнул назад, схватился, уронив дубинку, за горло и вдруг, будто в мгновение одеревенев, навзничь повалился на выщербленный бетонный пол.
Одинцов поднялся на ноги. Достал из кармана «Макаров». Затем, приседая и качая корпусом из стороны в сторону, заглянул на лестничный марш, обнаружив на нем две пустые спортивные сумки грабителей, видимо, предназначенные для добычи.
Справляясь с невольной дрожью, натянул нитяные перчатки, обтер пистолет носовым платком и, склонившись над трупом первого нападавшего, быстренько запечатлел на оружии отпечатки пальцев его обеих рук, не забыв про обойму и ствол.
Собрал сумки, запихнув в одну из них дубинку; убедившись, что лифт стоит на этаже, пальнул из «Макарова» в его кабину.
Вложив пистолет в руку убитого грабителя, открыл дверь тамбура, не без удовлетворения отмечая, что выстрел не побеспокоил соседей по этажу, находящихся на работе, и паники среди мирных обывателей он не посеял.
Обернулся на лужицу крови, растекающуюся на бетоне.
Сколько же он ее перевидал, этой жидкой ткани из плазмы и форменных элементов, - средства кислотно-щелочного равновесия и водно-солевого обмена…
Войдя в квартиру, сунул сумки в шкаф, а после, отзвонив в милицию, уселся пить кофе, не удосужась снять с себя жилет.
Жилет, впрочем, сегодня еще мог сослужить ему, не дай Бог, полезную службу.
Милицейских прибыло четверо: два сержанта с автоматами, дознаватель и опер в штатском.
Следом в квартиру ввалились эксперты, следователь прокуратуры и любопытствующие санитары с трупоперевозки.
Одинцов, предъявив служебное удостоверение, выложил на стол «стрелку», с большим профессиональным любопытством исследованную милицией, и дал показания: так, мол, и так, было нападение, адекватно отраженное; мотив нападения, вероятно, связан с его секретной служебной деятельностью.
Трупы увезли, но полковнику пришлось проследовать в отделение для дачи показаний под официальный протокол.
В кабинете, куда его ввели, сидел какой-то потасканный, с воспаленным лицом капитан, жадно хлебавший пиво из горлышка бутылки.
Капитана, как забредшую в магазин дворнягу, с позором из кабинета изгнали, после чего потянулся муторный процесс дознания.
Отвечая на вопросы, Одинцов то и дело хватался за телефон - сегодня ему предстояла серьезная операция, подготовиться к которой помешали эти чертовы уголовнички, и единственное, на что оставалось уповать, - на парней из РУОПа, данную операцию обеспечивающих.
Впрочем, он, Одинцов, еще успевал…
– Ребята, - обратился, прижав руку к груди, к милицейским чинам. - Дело ясное, чего морочиться? Времени нет, у меня сегодня запар…
– Ничего себе, - присвистнул один из прокурорских. - Запар! Два трупа, а он как ни в чем не бывало…
– Возможно, сегодня еще парочка приплюсуется, - смиренно доложил Одинцов. - День-то только в начале.
В дискуссию вступил милицейский чин:
– Товарищ, мы все понимаем, но мы же тоже не можем…
– Ладно, полковник, гуляй, - произнес другой прокурорский. - Выполняй план, не отвлекайся.
– Подбросьте до дома, счетчик выходит…
– Сделаем!
Пройдя через дежурку и с неудовольствием покосившись на похмельного капитана, в чем-то горячо убеждавшего сидевшего у пульта старлея, сонно ему кивающего, Одинцов уселся в желтый «газон» и покатил к своей «Волге», стоящей у подъезда.
Время действительно поджимало, операция могла начаться с минуты на минуту…
Проклятая колымага все-таки подкачала, заглохнув на первом же светофоре и категорически не желая заводиться.
Одинцов, вытащив буксировочный трос, замахал руками, призывая коллег-водителей к помощи.
Перспективы его участия в операции стремительно отдалялись, подобно равнодушно проносящимся мимо машинам.
Остановить удалось какой-то старенький, с багажником на крыше «Москвич», из которого вылез сгорбленный дедушка в шляпе.
– Дерни, отец! - взмолился Одинцов. - Опаздываю! - И пнул в сердцах колесо «Волги».
– Машина, конечно, уставшая, - сказал дедушка, глядя на Одинцова. - Запрягай, милок. Не знаю, правда, потянет ли мой конек-горбунок…
«Конек-горбунок» в образе дымящего, изъезженного «Москвича» потянул, но, с трудом пытаясь включить третью передачу, Одинцов невольно вспоминал образ слепого, ведомого глухим.
Управляя тяжелой, юзившей на гололеде машиной, практически лишенной тормозов, он с содроганием постигал, что дедушка в шляпе - самый опасный вариант помощи. Включая правый поворот, престарелый владелец «Москвича», у которого внезапное прозрев одолевало склероз, вспоминал, что лучше повернуть налево, и, удосуживаясь переключить предупреждающую оранжевую ми сворачивал, когда идущие следом машины шли на его резкий обгон…
«Идиоты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47