– А вот о том, как это сделать, вы подумали, майор?
– Конечно… Правда, я недалеко ушел. Может быть, вам, Хансен, придет что-нибудь на ум?
Хансен задумался, даже закрыл глаза. И вдруг сказал тихо:
– Будь я на вашем месте, я бы постарался найти подходящего руководителя группы из числа наших подопечных в учебном лагере. Надел бы на него форму народного полицейского и пусть сыграет капитана из Копеника. Возможно, что этот путь…
Коллинз сразу ухватил суть дела.
– Капитан из Копеника? Нет! Капитан из Панков – это уже лучше звучит.
Коллинз раскатисто рассмеялся, но вдруг оборвал смех: из бортового динамика донесся голос пилота:
– Подлетаем к Берлину. Прошу застегнуть ремни.
Коллинз и Хансен принялись старательно привязываться.
Коллинз совсем разыгрался, настроение его явно улучшилось. Он даже по-приятельски толкнул Хансена локтем в бок.
– Насчет капитана мы еще потолкуем.
Самолет пошел на посадку.
Антикварный апостол
Коллинз вылез из самолета в великолепном настроении. Они приземлились в Темпельгофе, и их никто не встречал, но майор быстро разыскал перед зданием аэровокзала черный «оппель-капитан» последнего выпуска и уверенно повел его в Берлин. Коллинз обожал хорошие автомобили и пользовался любым случаем, чтобы посидеть за рулем. Вот показались кварталы вилл. Коллинз увеличил скорость, открыл боковое окно. Спокойно закурил сигарету.
У одного из перекрестков Коллинз показал Хансену виллу, уютно выглядывающую из-за густой листвы сада.
– Сколько воспоминаний, – сказал он. – В этой вилле у меня было место свиданий с одним агентом. Это был великолепный работник, почти такой же хороший, как и вы, Хансен. Звали его Пулвер… Был у него только один недостаток. Он сотрудничал не только с нами. Я обо всем догадался, и в тот самый день, когда я хотел положить его на обе лопатки, парень исчез. И прислал мне открытку. С Бескидов, из Польши!
Коллинз с силой нажал на педаль, и машина рванулась вперед. Хансен едва заметно улыбнулся.
– К чему это вы мне рассказываете, майор?
Коллинз искоса взглянул на него, принужденно ухмыльнулся.
– Больше я не хочу получать подобных открыток из Польши, мой дорогой Хансен…
Машина резко остановилась перед низенькой виллой в стиле американского бунгало.
– Моя новая берлога, – сказал Коллинз. – Запомните ее положение. Да, для вас заказана комната в «Рикси». Ну, выходите, Хансен, ландшафт того заслуживает!
Коллинз демонстрировал внутреннее убранство виллы не без чувства гордости за свои владения. Его домашняя обстановка в Вюрцбурге была спартанской, здесь же, в Берлин-Целендорфе, Коллинз развернулся вовсю.
– До семнадцати часов вы мне не нужны, Хансен, – сказал он, доставая из кармана какую-то записочку. – Но, может быть, вы окажете мне одну услугу?
Коллинз протянул записку Хансену.
– Видите ли, я питаю слабость к кое-каким изъеденным червями старинным вещичкам… В общем, Хансен, поезжайте в антикварную лавочку на Иоахимсталерштрассе. Там есть одна вещь… Купите ее для меня.
– Будет сделано, майор. Что-нибудь еще?
– Нет, нет, больше ничего до семнадцати часов. Да, вот вам ключи от автомобиля, он мне не нужен.
Коллинз подошел к окну, наблюдая за отъезжающим Хансеном, потом прошел в салон и нажал на клавишу переговорного устройства, спрятанного возле дивана.
– Коллинз… – раздельно выговорил он.
– Сэр? – хрипловато ответили ему.
– Он только что выехал, лейтенант. Пошлите за ним двоих. Подберите поумнее… И если придет посетитель, проводите его ко мне. Тотчас же!
* * *
Посетитель оказался полным, угодливо улыбающимся человечком. Вошел он робко, и было видно, что шикарная обстановка салона его явно угнетает. Коллинз вежливо предложил сесть. Посетитель осторожно присел на серые подушки дивана. Взглянул на ожидающего Коллинза. Потом отвернулся, прикрыл левый глаз рукой и, аккуратно положив свой стеклянный глаз на белоснежный носовой платок, протянул Коллинзу.
Коллинз наблюдал эти манипуляции со смешанным чувством любопытства и брезгливости. Достал из шкафчика возле окна открытую коробочку с еще одним стеклянным глазом и пододвинул ее по крышке стола своему гостю. Затем стал осторожно разнимать принесенный ему глаз.
Посетитель чуть-чуть улыбнулся, когда Коллинз извлек из стеклянного глаза три микрофильма. Микрофильмы были намотаны на маленькие катушечки. Коллинз подошел к окну и развернул перед собой одну из принесенных пленок. Его рот дернулся.
– Слабо…
Посетитель быстро пояснил:
– Одна из пленок оказалась перепроявленной. Я только положил пленку в проявитель, как вдруг ко мне пришли…
Коллинз просматривал вторую, более чуткую пленку.
– Кто пришел? – спросил он рассеянно.
Посетитель замолчал в замешательстве.
– Зашли… зашли эти, из организации «Народная солидарность»… Я, видите ли, состою в этой организации.
Коллинз свернул пленки.
– Да, – сказал он, кивнув головой, – это замечательно, что вы состоите в этой организации. Есть еще что-нибудь новое?
Толстяк встал с дивана.
– Я получил путевку на курорт, на берег Черного моря. За хорошую работу.
– Ого! – насторожился Коллинз. – И у вас на руках эта путевка?
Посетитель достал из старенького бумажника путевку и положил ее на стол.
– Это нужно взять на заметку, – сказал Коллинз. – Да, распишитесь.
Он достал из бокового кармана тоненькую пачку денег, отсчитал пять раз по пятьдесят марок и пододвинул своему посетителю.
– Пересчитайте!
Толстяк педантично вывел свою подпись. Коллинз переписал в записную книжку данные путевки.
– Там должно быть точно, – сказал он вполголоса. – Вы пересчитали?
– Двести пятьдесят марок, – слегка разочарованно откликнулся посетитель.
Толстяк отдал расписку Коллинзу и спрятал полученные деньги в какое-то тайное отделение бумажника. Тем временем Коллинз медленно выводил на бланке расписки цифры, одну за другой, справа налево. Вначале он нарисовал ноль, затем второй, потом в задумчивости вывел четкую пятерку.
* * *
Час спустя на том самом столе, на котором только что произошел обмен стеклянными глазами, Хансен устанавливал метровую деревянную фигуру апостола. Коллинз вошел в салон и, прищурив глаза, окинул фигуру апостола взглядом знатока. От старости и дыма благовоний, многие годы воскуряемых у ее подножия, дерево статуи пожелтело. Даже на несведущего человека фигура производила впечатление своей изысканной простотой, какой-то особенной резкостью черт лица, за которыми угадывалась рука большого мастера.

– Стоит целую кучу денег, майор! – сказал Хансен.
– Искусство всегда стоит массу денег, мой дорогой… – подтвердил Коллинз.
– А доставка, майор! – засмеялся Хансен. – В любом случае вас не надули с этим апостолом. Он стоял у алтаря в Бреславле, продавец за это ручался.
– Чудесно, Хансен, чудесно, – Коллинз широко и благосклонно улыбнулся Хансену.
– Будут еще поручения, майор?
Коллинз нежно прикоснулся к дереву статуи.
– Можете смеяться надо мной, Хансен, но я как-то купил весь алтарь…
Хансен взглянул на него удивленно.
– Весь алтарь?
– Часть за частью, фигуру за фигурой, – продолжал Коллинз.
– И, разумеется, вы его перепродали дальше, майор?
Коллинз вздохнул.
– Разумеется, Хансен… Эти древние пеньки – любимая игрушка наших миллионеров. Я бедный майор, Хансен, не буду же я украшать вот такими апостолами свой комод.
Коллинз снял апостола со стола и бережно запер его в стенной шкаф. Повернулся к Хансену и наставительно заявил:
– Каждый, кто хоть сколько-нибудь разбирается в делах, может по меньшей мере столько же заработать на распаде какой-либо древней культуры, как и на строительстве новой.
Хансен пожал плечами, он казался чем-то расстроенным.
– Сожалею, майор… Я в этих делах не разбираюсь.
– Это не каждому дано, Хансен, – Коллинз дружелюбно обнял Хансена за плечи и провел в соседнюю комнату, где на большом письменном столе лежали еще влажные фотографии, одна рядом с другой.
– Подойдите ближе, тут вас кое-что заинтересует.
Фотографий было много. На одной Хансен сразу же узнал здание министерства связи ГДР. Затем следовали детально сфотографированные двери, лестницы, входы и выходы, интерьеры различных комнат, уставленных аппаратурой связи. Профану все это собрание снимков неизвестного назначения могло бы показаться совершенно неинтересным, но Хансен не смог удержать восхищенного восклицания:
– Доннер веттер! Ну и работка!.. Хороша…
Хансен стал просматривать фотографии. Коллинз довольно улыбался.
– Вот это и есть телеграф восточноберлинского правительства, – сказал он. – Снаружи, изнутри… Личный состав работников, служба охраны, расположение кабелей питания, выключатели, бильдтелеграф… Да вы сами видите.
Коллинз взглянул на часы.
– Просмотрите все это внимательно. Понадобится еще что-нибудь – человек до шести часов в вашем распоряжении. Но только до шести часов, так как он уезжает на целых две недели.
Коллинз направился к двери.
– Как, Хансен, что-нибудь подходящее на сегодняшний вечер подыскали? – спросил он неожиданно.
Хансен подсел к письменному столу и, внимательно разглядывая фотографии, ответил с ленцой:
– Рекомендовали мне тут один кабачок… «Золотая подкова». Говорят, удачное соединение скакового манежа и бара…
«Выбирают дамы»
Вечер сверкал огнями неоновых ламп. Красными, зелеными, синими… Настоящий водопад света то отражался в асфальте, то молниеносно взбирался на темные стены зданий, чтобы рассыпаться в вышине, где-то над крышами, в оранжевом небе. Сквозь гостеприимно открытые двери многочисленных баров и пивных доносились дробные и визгливые звуки различных музыкальных устройств. В подъездах заведений стояли швейцары и вели охоту за колеблющимися клиентами.
– «Золотая подкова»! Новинка! Это невиданное зрелище, господа! Выпивка без всяких ограничений! Умеренные цены!
Дверь в бар своей формой напоминала большую подкову, да и швейцар в том же духе: по-кавалерийски кривоногий, в яркой желто-сине-алой униформе – прямо жокей с картинки.
Коллинз и Хансен подошли к двери. Швейцар вытянулся, приложил два пальца к фуражке.
– Прошу, прошу, господа! Проходите, господа! Вы найдете здесь самых красивых женщин и лучших лошадей. О, вы никогда не разочаруетесь! – Он широко распахнул дверь, и страшный поток звуков вырвался наружу: к визгу джаза примешивалось ржание лошадей и взвизгивание женщин. В такт «музыке» хлопали кнуты жокеев.
Лицо Коллинза сияло. Хансен угодил его вкусам с удивительной точностью. Это как раз то, о чем он и мечтал. Они прошли в глубь бара и присели за столик в самом углу, возле арены. На круглом манеже стояло штук пять лошадей. Все они нетерпеливо рыли копытами опилки. Кавалеры пытались помочь своим дамам занять седла. Высокий парень с размаху подсадил свою даму на спину покорно стоящей пегой лошади. Со стороны показалось, что дама прямо-таки перелетела по воздуху, ее черные локоны рассыпались, Коллинз, округлив глаза, вдруг сказал:
– Черт возьми… – И замолк.
Вновь загремел джаз, и лошади пошли по кругу рысью, потом перешли в галоп. Дамы взвизгивали, мужчины кричали от восторга. Поднялся адский шум. Коллинз, не отрывая глаз от дамы с черными локонами, влил в себя три рюмки виски подряд.
Музыка заиграла медленнее, и лошади вновь перешли с короткого галопа на рысь. Вспрыгнув на барьер, Хансен подождал, пока с ним не поравнялась пегая лошадка, на спине которой восседала черноволосая дама. Ее кавалер держался на своем рысаке рядом с ней.
– Тпррр… – закричал Хансен лошади. К его удивлению, пегая лошадка сразу же остановилась.
– А ты не будь любопытным, мой дорогой! – бросил Хансен кавалеру и с силой ударил по крупу скакового жеребца, на котором тот восседал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18