— Тебя, что ли?
Шеф всегда щурится, когда хочет скрыть веселые огоньки в глазах, но мне хорошо знакомы привычки генерала, и нет надобности следить за его взглядом.
— Вы шутите, — тихо отвечаю я.
Генерал берет одну из своих подопревших, выветрившихся сигарет, долго рассматривает ее, словно колеблясь, то ли закурить, то ли нет, потом кладет ее обратно и откидывается в кресле.
— Сегодня утром мы говорили с генералом Антоновым из контрразведки и решили возложить на тебя одну задачу, которая несколько оторвет тебя от бумажных дел. Тем более что ты уже располагаешь некоторыми данными, полученными, правда, по другой линии, о достойных внимания объектах.
В моем взгляде явное недоумение, но я молчу.
— Я имею в виду наркоманов, упомянутых третьего дня, когда речь шла о сыне Ангелова. Кстати, он уже порвал с этой шпаной?
— Почти. Во всяком случае, старается избегать их.
— Ясно: он будет их избегать, а они будут искать его общества... Но об этом позже. Сейчас интересно другое: последнее время к этой шайке стал липнуть какой-то западный турист. Молодой человек, мать — болгарка, отец — иностранец. К нам приезжает уже второй раз и в обоих случаях через Стамбул. У них теперь мода ездить в Стамбул глотать наркотики. Но этот наезжает в Болгарию, остается тут по месяцу и'больше, вступил в связь с одной девчонкой из этой же шайки и, что особенно бросается в глаза, поддерживает контакты с их посольством.
— Если он у них частый гость, едва ли они пользуются его услугами.
— Да, разумеется. Но ходит он туда нечасто. Нанес один-единственный визит, только весьма многозначительный: продолжительностью в четыре часа с половиной. И не ради того, чтобы полистать журналы в читальне. Все это время он провел в кабинете Томаса.
— Многовато для одного визита, -- признаю я. — Только не исключено, что все эти четыре с, половиной часа ушли на игру в вопросы и ответы. Томас тут человек новый, притом совершенно изолированный, так что нечему удивляться, если он пытается выудить максимум информации из этого типа, шляющегося повсюду и уже стакнувшегося с нашими красавчиками.
Это свое замечание, как и предыдущее, я делаю не для того, чтобы сообщить нечто такое, чего генерал не знает, а просто чтобы вслух отметить возможность тех или иных обстоятельств. И это весьма характерно для наших разговоров.
— Бесспорно, — кивает шеф. — Пока что у нас нет никаких данных, что Томас возложил какую-то задачу на этого туриста, Чарли его зовут или как там, не помню. Но когда перед тобой с одной стороны банда наркоманов, а с другой — западный дипломат и между ними болтается некий Чарли, возможно выступающий в роли связного, то можно ли закрывать на это глаза?
Он тоже не говорит ничего такого, чего бы не знал я, но это макетирование обстановки вносит определенную ясность и представляет собой часть обычного ритуала, так же как этот его небрежный жест, побуждающий меня налить себе вторую чашку кофе.
— С наркоманами на первых порах надо держать ухо востро, — тихо говорит генерал. — Они могут представлять опасность не только в бытовом отношении.
— Да, но они могут представлять опасность и для того, кто их использует, — продолжаю развивать другую версию. — А Томас опытный разведчик, он не может не знать, что наркоман — это палка о двух концах.
— Верно. Но у Томаса нет выбора. А раз у него нет выбора, то не исключено, что он решится прибегнуть к помощи отребья.
Шеф наклоняется вперед, снова берет экспортную сигарету, но, прежде чем я собрался поднести ему зажигалку, опять кладет ее в коробку.
— Естественно, может оказаться, что ничего такого тут нет. Однако мы обязаны знать, что есть и чего нет. Во всех случаях было бы невредно повнимательней разобраться, что он за птица, этот Томас, и присмотреться к его поведению. В первые недели после приезда он что-то больно гоношился, а потом вдруг сник. Почему?
— От невезения, а может, нашел, что искал.
— Да. И даже если ничего не нашел, все равно он не стал бы сидеть сложа руки. Так что, как видишь, дело не в одних наркоманах. Впрочем, в ведомстве Антонова ты получишь более подробные данные.
Последняя фраза означает, что разговор окончен. Я залпом выпиваю содержимое чашки, чтоб не пропадало добро, и встаю.
— Давеча ты несколько уклончиво ответил мне относительно мальчишки Ангелова, — замечает генерал и тоже встает. — Или ты уже поднял руки?
— Трудно вырвать человека из одной среды, если не можешь предложить ему другую, — неохотно отвечаю я. — Вы же сами сказали, что он будет избегать их, а они будут искать его общества. Словом...
— Словом, такое дело одним назидательным разговором не решить, — делает шеф вывод вместо меня. -Понимаю. Но ты ведь тоже не из тех, что бросают повозку среди грязи, верно?..
И он смотрит на меня своими ясными глазами, как бы стараясь убедиться, что не ошибся в своей оценке.
— Ты, говорит, не из тех, что бросают повозку среди грязи... А в сущности, я именно так и поступил — бросил повозку среди грязи.
— Вытащишь, — успокаивает меня Борислав и шумно сосет свой янтарный мундштук. Точнее говоря, сосет воздух, потому что мундштук его пуст. Борислав вот уже в который раз тщетно пытается бросить курить и в кризисные моменты обманывает себя этим пустым мундштуком.
— Легко тебе рассуждать, а вот был бы ты на моем месте...
— Ведь малый больше не принимает морфий?
— Морфий — это еще полбеды, — замечаю я, поднимая голову. — Как бы не случилось худшего...
— Боишься, что твой подопечный начнет курить? — вставляет Борислав. — В сущности, хрен редьки не слаще.
— Опасаюсь, как бы он не влип!.. — продолжаю я, не обращая внимания на его глупые шутки. — Если уже не влип...
— Почему ты думаешь, что они остановят свой выбор на нем? — спрашивает мой друг, прекрасно понимая, о чем идет речь. — Они предпочтут более легкую жертву, какого-нибудь подонка.
— Не всегда легкая жертва предпочтительней. Какой смысл Томасу связываться с подонком, если на него уже нельзя рассчитывать? Притом эти вот все, — я указываю на лежащие передо мной досье, — довольно никчемный человеческий материал. Болваны, оболтусы, трепачи. Все, кроме нашего. И если Томас в самом деле решил завербовать кого-нибудь из этой шайки, он наверняка попытается завербовать его.
— Ну и что? Попытается --и останется с носом. Может, парень и оступился разок, только не следует забывать, что это сын Любо Ангелова.
— Если бы Любо его воспитывал.
— Но чем его может соблазнить этот иностранец? — спрашивает Борислав, резко поворачиваясь спиной к окну. — Коробкой ампул? Пачкой банкнотов? Сладкой жизнью? Ты же сам утверждаешь, что парень не глуп...
— Томас тоже не глуп. Трудно сказать, на какую удочку он захочет его поймать, да и захочет ли. А еще труднее сказать, как поведет себя Боян. Ничего определенного я не знаю, но у меня такое предчувствие, что кадриль начнется именно вокруг него. Предчувствие, понимаешь?
— Ты меня уморишь своими предчувствиями, — мучительно вздыхает Борислав. — Чтобы сын Любо Ангелова да стал предателем!
Он делает три шага к столу и в сердцах бросает на бумаги пустой мундштук. Потом произносит слова, которых я жду давно:
— Дай сигарету.
Здание у Львиного моста в отличие от нашего старое, неприветливое, мрачное. Стены в коридорах только что покрасили, деревянные части обильно покрыты лаком,но от этого обстановка посвежела настолько же, насколько способна посвежеть старушка, пустив в ход пудру и помаду. Неторопливо поднимаюсь по лестнице, каменные ступени, стертые ногами бесчисленных посетителей, как бы прогнулись посередине. Человек, сидящий за письменным столом, мне совершенно незнаком — высокий худой мужчина, вероятно моего возраста, этого несколько меланхоличного возраста между сорока и пятьюдесятью годами. Он предупрежден о моем приходе и, очевидно, ждет меня, потому что в комнате присутствует еще один человек, которого я знаю и который мне сейчас нужен, -- оперативный работник, занимающийся наркоманами.
— Мне необходимы некоторые подробности о последних действиях этой компании, — говорю я. — Но об этом мы можем поговорить потом, чтобы не отнимать у вас время. Я бы только попросил вас распорядиться, чтобы начиная с этого момента никакие меры против этой компании не принимались без предварительного согласования со мной.
— А я как раз собирался завтра вызывать их всех по порядку номеров, — замечает оперативный работник.
— Зачем?
— Вчера вечером обобрали аптеку.
— А откуда известно, что это они?
— Один из них пойман на месте преступления.
— Кто именно? -- спрашиваю я и чувствую, как у меня закололо под ложечкой.
— Да этот, Фантомас.
Я молчу, и это дает возможность шефу вспомнить законы гостеприимства.
— Чашку кофе?
— Благодарю, не смею отнимать у вас время.
— В таком случае вас угостит Драганов. А об остальном не беспокойтесь.
Оперативный работник тоже примерно моих лет. Этот невысокий человек с замедленными движениями, невозмутимым лицом, говорящий тихим голосом, почему-то скорее напоминает мне учителя, нежели офицера милиции. После того как мы выпили обещанный кофе, он начал своим обычным ровным тоном методично и неторопливо рассказывать о действиях шайки, как будто приступил к очередному уроку. Многие упоминаемые им подробности меня в настоящий момент не интересуют, но я выслушиваю его терпеливо, так как не знаю заранее, что из сказанного мне может пригодиться и что — нет.
— ...До последнего времени они снабжались непосредственно через аптеки, пользуясь поддельными рецептами и паспортами своих близких. Но в большинстве аптек их уже знают, да и мы установили более строгий контроль за продажей наркотических средств. Это заставило их обратиться к другому источнику, однако мы наложили руку и на него. Речь идет о медицинской сестре из ИСУЛ, по имени Вера, которая систематически выносила из склада морфий и которую мы всего лишь неделю назад поймали с поличным. И вот, оказавшись в безвыходном положении, они замышляют и осуществляют минувшей ночью ограбление.
— «Они»... — как эхо повторяю я. — Но кто из них подал идею? И вообще, кто мозг этой банды?
— Естественно, тот, кто ее главарь, — отвечает Драганов. — Тот самый Апостол, о котором я уже упоминал.
— Он у них умнее всех?
— Я бы не сказал, что он умнее всех, — вертит головой собеседник. — Его отличает не столько ум, сколько воображение или, если угодно, больная фантазия, а может, и зачатки своеобразного дара группировать вокруг себя людей. Книги читал безразборно, у него всегда в запасе дюжина готовых .фраз. Умеет употребить их к месту, но не выделяется особым интеллектом... Боян, к примеру, куда умнее его.
— И все же не Боян, а именно этот Апостол вожаком У них, — вставляю я, как бы внушая ему, что показывать крупным планом моего человека нет оснований.
— Не забывайте, что Боян у них дебютант. Он примкнул к ним совсем недавно. И потом, он слишком замкнутый, апатичный, молчаливый, чтобы стать душой группы.
Я не возражаю, и Драганов снова пускается во всякого рода подробности, большей частью ненужные мне, -обстоятельно рассказывает о проделках некоего Пепо, о последнем конфликте между Розой и ее родителями, о разговоре с Лили, который имел место позавчера тут, в этом кабинете,
Он называет всех их по именам и говорит о них так, как будто они его питомцы. Он называет по именам и всех прочих наркоманов, которых в столице насчитывается несколько десятков, и говорит о них так, будто все они образуют вверенный ему класс, весьма необычный, беспокойный и больной, кошмарный класс, но, раз уж этот класс так или иначе достался ему, он должен справиться с ним наилучшим образом.
Какое-то время я слушаю рассеянно изложение разговора Драганова с Лили, пока случайная фраза не насторожила меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25