да и опыт старого следователя призывал его начинать просмотр газеты с раздела «Происшествия».
В тот день происшествий было не так уж много, и внимание Барсукевича сразу же привлекла следующая заметка.
ДЕБОШИР ЗАПЛАТИЛ ШТРАФ…
Как уже сообщалось, Министерство путей сообщения усиливает борьбу с хулиганством на железной дороге. Прошлой ночью в поезде, следовавшем по маршруту С.-Петербург — Ладожское озеро, органами железнодорожной полиции был задержан правонарушитель, не имевший при себе никаких документов, но представившийся полковником Бздилевичем.
Нарушитель распивал в тамбуре спиртные напитки, нецензурно выражался, грубо обращался с государственным контролером. Задержанный был освобожден после того как уплатил штраф прямо на месте происшествия.
— Гм, интересно, — пробормотал Адольф Арнольдович.
Интерес, впрочем, был собачий. Барсукевич небезосновательно считал все опасения императора сущим идиотизмом. Ну в самом деле: если даже существует самозванец, претендующий на российский престол, зачем ему величать себя полковником Бздилевичем? Разве что он такой же болван, как и ныне здравствующий император. И кто же он в таком случае? Владимир Ульянов? Но Ульянов во всяком случае не болван. Это Барсукевич знал точно. Вместе с тем, эта заметка почти неопровержимо доказывала, что кто-то выдает себя за полковника Бздилевича.
Кто же и зачем?
Адольф Арнольдович был так ошарашен, что вместо чая ему захотелось портвейна. Он подавил искушение и продолжал размышлять. Император приказывал ему предупредить всех жандармов о возможном появлении полковника Бздилевича. Барсукевич ослушался этого приказа, так как считал его нелепым и бессмысленным. Теперь это представлялось ему в ином свете. Если эта заметка попадет на глаза императору, тот сразу же поймет, что генерал проигнорировал его приказ. Было от чего забеспокоиться.
Генерал забыл про чай и даже про портвейн. Он сидел за столом, подперев обеими руками голову, и сосредоточенно размышлял.
Вдруг он поднял голову, как человек на что-то решившийся, взглянул на огромные стенные часы, только что пробившие половину третьего, и дважды дернул колокольчик.
Сразу же отворилась дверь, и на пороге показался дежурный по отделению.
— Попросите ко мне капитана Жмуду, — приказал генерал.
* * *
А где же нынче Бени?
Бени еще с утра обиделся на Ульянова, восхищенно отзывавшегося об Анжелике, и теперь сидел со своим новым приятелем Кобой в небольшом английском ресторанчике с футбольным названием «Корнер».
Ресторанчик этот, расположенный на углу Невского и Надеждинской, в советское время будет переоборудован под безымянный пивной бар, но народная молва бережно сохранит старое английское название.
Будучи вечным скитальцем, Бени тем не менее оставался приверженцем итальянской кухни, которая была достойно представлена в «Корнере» наряду с традиционной британской. Что же касается Кобы, то он любил есть и пить все, чем его угощали, причем его аппетит удваивался, если светила перспектива заложить угощающего охранке. Сам он в своей жизни натерпелся от легавых и теперь считал, что пора и другим помучиться. Поэтому, пока влюбленный и печальный Бени лениво ковырял вилкой в своей тарелке, Коба лихо уплетал спагетти и весело запивал их забористым итальянским винцом. Впрочем, по части вина Бени почти не отставал.
Заметим попутно, что Коба уже вполне оправился после утреннего разговора с генералом Барсукевичем. Теперь он находил порученное ему дело почетным и даже весьма приятным. В самом деле: ведь это совсем нетрудно — исподтишка убить человека. Ведь не в открытом же бою ему предстоит встретиться с Ульяновым. К тому же Ульянов непочтительно с ним обращался, а эта ульяновская сука гоняла Кобу за вермутом, как мальчишку.
Накануне, в ходе заседания ЦК, Бени довольно быстро захмелел и отрубился, вследствие чего Коба не успел разобраться в политических взглядах своего нового приятеля. Само собой разумеется, Коба мог «вломить» человека и не располагая особо подробными о нем сведениями. Скажем больше: он частенько так и поступал. И все же, отдадим ему справедливость: в провокаторской деятельности его интересовал не только результат. Его захватывал процесс!
Коба хорошо запомнил вчерашние разглагольствования г-на Ульянова о режиме, поэтому первая фраза, с которой он обратился к будущему основателю фашизма, была выверена, политически грамотна и современна.
— Давно хотел вас спросить, генацвале, — сладким партийным тоном начал Коба, — а как вы относитесь к режиму?
В последние дни юный итальянец гораздо больше думал об Анжелике, нежели о революционных идеях, вследствие чего его ответ оказался теоретически не столь безупречным, как Кобин вопрос.
— Режим может и не так плох, — отвечал Бени. — Вот если бы еще убить царя!
Коба навострил уши и наполнил стаканы.
— Убить царя — задача, несомненно, благородная! — сказал он и выпил.
— Несомненно! — подтвердил Бени и тоже выпил.
Коба засунул правую руку в карман, почесал яйца и спросил:
— Но как это сделать?
— Да, действительно, как? — повторил Бени. — Царя убить — не яйца почесать!
Коба поспешно вынул руку из кармана.
Изрядно захмелев, они говорили довольно громко, так что их можно было слышать из-за соседних столиков. Неудивительно поэтому, что вскоре к ним подсел какой-то лохматый и вонючий мужик.
— Ежели господа желают облегчить народные страдания цареубийством, — сказал этот косоглазый, похожий на попа, мужик, — я могу помочь.
«Господин» Коба оживился. Своим длинным щербатым носом он явственно учуял шанс заарканить еще одного простака.
Бени подумал о другом. Ему казалось, что он уже не впервые видит этого человека, и он пытался вспомнить, где именно они встречались прежде.
— Но каким образом вы нам поможете? — спросил итальянец, недоверчиво глядя на мужика.
— Я могу привести царя, куда вам будет угодно.
Внезапно Бени вспомнил, где он видел этого человека. Это был тот самый мужик, у которого Лев Давидович Бронштейн пытался отобрать выпивку в магазине Каскада. «Помнится, Лева еще сказал тогда, что этот оборванец далеко не так прост. Вероятно это, действительно, особа, приближенная к императору,
— подумал Бени. — Такой может помочь… Но не провокатор ли этот тип?» Все это действительно смахивало на провокацию. Бени решил сделать проверочный ход.
— Сможете ли вы привести царя сюда сегодня вечером, ну, или, скажем, завтра? — спросил он.
— Ну, нет! — воскликнул мужик. — Не так скоро! Нынче вечером он может уже куда собрался!
— А сколько вам потребуется времени, чтобы подготовить такую встречу? — спросил тогда Бени.
— Дней десять.
«Это не провокатор, — подумал Бени. — Провокатор пообещал бы сегодня же вечером привести царя, а вместо этого привел бы жандармов.»
— Хорошо! — сказал он вслух. — Пусть будет 30 декабря.
Мужик кивнул головой.
— Итак, — подвел итог Бени, — 30 декабря, в десять часов вечера, в ресторане «Корнер». Идет?
— Идет! — согласился Распутин.
— А если у вас не получится?
— Тогда я приду один, и мы передоговоримся на другой день.
— Логично, — согласился Бени.
Они обсудили еще кое-какие детали заговора, а затем оставили эту тему, заказали водки, селедку с молокой и как следует нажрались.
* * *
Мы оставили генерала Барсукевича в его кабинете в тот момент, когда он вызвал к себе капитана Жмуду. Читатель, лишенный возможности встретиться со старым знакомым (мы еще увидим Тадеуша Каллистратовича!), вероятно понимает, что нам пришлось поступить так, чтобы поприсутствовать при исключительно важном для всей этой истории (и для истории вообще!) разговоре в ресторане «Корнер».
Возвращаясь в генеральский кабинет к четырем часам дня, мы вновь застаем Адольфа Арнольдовича в одиночестве. Причем одиночество это не гордое, а скорее озабоченное. Жмуду он отправил на Финляндскую железную дорогу с приказом разузнать все подробности встречи тамошней полиции с загадочным полковником, а сам отворил дверцы стенного шкафчика, извлек оттуда бутылку портвейна, зачем-то погладил ее и открыл.
«Почему эти болваны его не арестовали, — размышлял генерал, потягивая мутное багровое вино. — Впрочем, почему его должны были арестовать? Подумаешь, распивал и матерился в тамбуре. Я, вон, каждый день пью портвейн и матерюсь в своем служебном кабинете!»
Его размышления были внезапно прерваны появившимся на пороге комнаты дежурным.
— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, — почтительно произнес жандарм, — г-н Кирхнер собственной персоной!
— Кто? — переспросил генерал, медленно возвращаясь к действительности.
— Г-н Отто Кирхнер, бумажный фабрикант.
«Вот именно, что бумажный! — подумал Барсукевич. — В наше время все фабриканты — „бумажные.“
— Ну что ж, просите! — сказал он вслух.
Сотрап щелкнул каблуками, отдал честь и вышел.
Адольф Арнольдович спрятал под стол бутылку.
Кирхнер вошел с крайне недовольным видом. Назревающие фингалы под обоими глазами и красный распухший нос делали его лицо похожим на маску, а образованный двумя кусками пластыря белый крест посреди низкого лба придавал фабриканту сходство с рыцарями таинственных средневековых орденов. Барсукевич давно недолюбливал Кирхнера и с удовольствием лицезрел его в столь жалком обличье.
«Крестоносец» плюхнулся в стоявшее перед генеральским столом кресло и заявил:
— Возмутительные безобразия творятся во вверенном вашей охране городе, г-н генерал!
— Я не охраняю город, г-н Кирхнер. Я лишь охраняю порядок в городе, а это, согласитесь, отнюдь не одно и тоже.
— Возможно я не совсем удачно выразился, Адольф Арнольдович, но это не меняет сути.
— А в чем суть?
— А суть заключается в том, что этот охраняемый вами порядок оставляет желать много лучшего.
— Вы, я вижу, имели удовольствие получить пизды? — сладким голосом осведомился генерал.
— Имел, — угрюмо ответил фабрикант.
— Но это еще не дает вам право критиковать установленный порядок! — сказал генерал, и в его голосе внезапно послышались грозные нотки.
— Боже упаси! — перепугался Кирхнер.
«Вот так-то лучше!» — подумал Барсукевич, а вслух спросил:
— Где и когда вам дали?
Кирхнер растерялся. В запарке он совсем не подготовился к этому естественному вопросу. Сказать правду он не мог: не хотел подводить Александру.
— Это случилось на углу Невского и Знаменской, — пролепетал несчастный фабрикант.
— Возле магазина Каскада? — спросил Барсукевич.
Кирхнер понял, что соврал неудачно. Место он назвал слишком популярное, приметное, должны были быть свидетели.
— Не совсем, — неуверенно промямлил он. — Это было… это случилось уже за углом, на самой Знаменской, но неподалеку от Невского.
«Врет! — подумал Барсукевич. — Только зачем?»
— Ну, а кто вам дал? — спросил генерал.
— Некий г-н Бздилевич.
— Кто? — генерал аж подпрыгнул на стуле.
— Какой-то наглец, назвавшийся г-ном Бздилевичем.
Адольф Арнольдович встал и принялся медленно расхаживать по кабинету. Опытнейший следователь, он был уверен, что Кирхнер что-то привирает. В самом деле: ведь не представляется обычно человек прежде чем набить вам морду на улице! С другой стороны, морду этому болвану несомненно набили, и кто-то при этом назвался г-ном Бздилевичем. Если предположить, что Кирхнер по каким-то причинам скрывает место происшествия, то все будет выглядеть вполне правдоподобно.
Чтобы выиграть время для обдумывания ситуации, Адольф Арнольдович снова залез в стенной шкаф и выставил на стол новую бутылку и два чистых стакана.
— Хотите портвейна? — любезно предложил он. — Это бодрит.
— Я не пью, — сказал фабрикант.
— Непьющих портвейн особенно бодрит! — веско произнес генерал и до краев наполнил стаканы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
В тот день происшествий было не так уж много, и внимание Барсукевича сразу же привлекла следующая заметка.
ДЕБОШИР ЗАПЛАТИЛ ШТРАФ…
Как уже сообщалось, Министерство путей сообщения усиливает борьбу с хулиганством на железной дороге. Прошлой ночью в поезде, следовавшем по маршруту С.-Петербург — Ладожское озеро, органами железнодорожной полиции был задержан правонарушитель, не имевший при себе никаких документов, но представившийся полковником Бздилевичем.
Нарушитель распивал в тамбуре спиртные напитки, нецензурно выражался, грубо обращался с государственным контролером. Задержанный был освобожден после того как уплатил штраф прямо на месте происшествия.
— Гм, интересно, — пробормотал Адольф Арнольдович.
Интерес, впрочем, был собачий. Барсукевич небезосновательно считал все опасения императора сущим идиотизмом. Ну в самом деле: если даже существует самозванец, претендующий на российский престол, зачем ему величать себя полковником Бздилевичем? Разве что он такой же болван, как и ныне здравствующий император. И кто же он в таком случае? Владимир Ульянов? Но Ульянов во всяком случае не болван. Это Барсукевич знал точно. Вместе с тем, эта заметка почти неопровержимо доказывала, что кто-то выдает себя за полковника Бздилевича.
Кто же и зачем?
Адольф Арнольдович был так ошарашен, что вместо чая ему захотелось портвейна. Он подавил искушение и продолжал размышлять. Император приказывал ему предупредить всех жандармов о возможном появлении полковника Бздилевича. Барсукевич ослушался этого приказа, так как считал его нелепым и бессмысленным. Теперь это представлялось ему в ином свете. Если эта заметка попадет на глаза императору, тот сразу же поймет, что генерал проигнорировал его приказ. Было от чего забеспокоиться.
Генерал забыл про чай и даже про портвейн. Он сидел за столом, подперев обеими руками голову, и сосредоточенно размышлял.
Вдруг он поднял голову, как человек на что-то решившийся, взглянул на огромные стенные часы, только что пробившие половину третьего, и дважды дернул колокольчик.
Сразу же отворилась дверь, и на пороге показался дежурный по отделению.
— Попросите ко мне капитана Жмуду, — приказал генерал.
* * *
А где же нынче Бени?
Бени еще с утра обиделся на Ульянова, восхищенно отзывавшегося об Анжелике, и теперь сидел со своим новым приятелем Кобой в небольшом английском ресторанчике с футбольным названием «Корнер».
Ресторанчик этот, расположенный на углу Невского и Надеждинской, в советское время будет переоборудован под безымянный пивной бар, но народная молва бережно сохранит старое английское название.
Будучи вечным скитальцем, Бени тем не менее оставался приверженцем итальянской кухни, которая была достойно представлена в «Корнере» наряду с традиционной британской. Что же касается Кобы, то он любил есть и пить все, чем его угощали, причем его аппетит удваивался, если светила перспектива заложить угощающего охранке. Сам он в своей жизни натерпелся от легавых и теперь считал, что пора и другим помучиться. Поэтому, пока влюбленный и печальный Бени лениво ковырял вилкой в своей тарелке, Коба лихо уплетал спагетти и весело запивал их забористым итальянским винцом. Впрочем, по части вина Бени почти не отставал.
Заметим попутно, что Коба уже вполне оправился после утреннего разговора с генералом Барсукевичем. Теперь он находил порученное ему дело почетным и даже весьма приятным. В самом деле: ведь это совсем нетрудно — исподтишка убить человека. Ведь не в открытом же бою ему предстоит встретиться с Ульяновым. К тому же Ульянов непочтительно с ним обращался, а эта ульяновская сука гоняла Кобу за вермутом, как мальчишку.
Накануне, в ходе заседания ЦК, Бени довольно быстро захмелел и отрубился, вследствие чего Коба не успел разобраться в политических взглядах своего нового приятеля. Само собой разумеется, Коба мог «вломить» человека и не располагая особо подробными о нем сведениями. Скажем больше: он частенько так и поступал. И все же, отдадим ему справедливость: в провокаторской деятельности его интересовал не только результат. Его захватывал процесс!
Коба хорошо запомнил вчерашние разглагольствования г-на Ульянова о режиме, поэтому первая фраза, с которой он обратился к будущему основателю фашизма, была выверена, политически грамотна и современна.
— Давно хотел вас спросить, генацвале, — сладким партийным тоном начал Коба, — а как вы относитесь к режиму?
В последние дни юный итальянец гораздо больше думал об Анжелике, нежели о революционных идеях, вследствие чего его ответ оказался теоретически не столь безупречным, как Кобин вопрос.
— Режим может и не так плох, — отвечал Бени. — Вот если бы еще убить царя!
Коба навострил уши и наполнил стаканы.
— Убить царя — задача, несомненно, благородная! — сказал он и выпил.
— Несомненно! — подтвердил Бени и тоже выпил.
Коба засунул правую руку в карман, почесал яйца и спросил:
— Но как это сделать?
— Да, действительно, как? — повторил Бени. — Царя убить — не яйца почесать!
Коба поспешно вынул руку из кармана.
Изрядно захмелев, они говорили довольно громко, так что их можно было слышать из-за соседних столиков. Неудивительно поэтому, что вскоре к ним подсел какой-то лохматый и вонючий мужик.
— Ежели господа желают облегчить народные страдания цареубийством, — сказал этот косоглазый, похожий на попа, мужик, — я могу помочь.
«Господин» Коба оживился. Своим длинным щербатым носом он явственно учуял шанс заарканить еще одного простака.
Бени подумал о другом. Ему казалось, что он уже не впервые видит этого человека, и он пытался вспомнить, где именно они встречались прежде.
— Но каким образом вы нам поможете? — спросил итальянец, недоверчиво глядя на мужика.
— Я могу привести царя, куда вам будет угодно.
Внезапно Бени вспомнил, где он видел этого человека. Это был тот самый мужик, у которого Лев Давидович Бронштейн пытался отобрать выпивку в магазине Каскада. «Помнится, Лева еще сказал тогда, что этот оборванец далеко не так прост. Вероятно это, действительно, особа, приближенная к императору,
— подумал Бени. — Такой может помочь… Но не провокатор ли этот тип?» Все это действительно смахивало на провокацию. Бени решил сделать проверочный ход.
— Сможете ли вы привести царя сюда сегодня вечером, ну, или, скажем, завтра? — спросил он.
— Ну, нет! — воскликнул мужик. — Не так скоро! Нынче вечером он может уже куда собрался!
— А сколько вам потребуется времени, чтобы подготовить такую встречу? — спросил тогда Бени.
— Дней десять.
«Это не провокатор, — подумал Бени. — Провокатор пообещал бы сегодня же вечером привести царя, а вместо этого привел бы жандармов.»
— Хорошо! — сказал он вслух. — Пусть будет 30 декабря.
Мужик кивнул головой.
— Итак, — подвел итог Бени, — 30 декабря, в десять часов вечера, в ресторане «Корнер». Идет?
— Идет! — согласился Распутин.
— А если у вас не получится?
— Тогда я приду один, и мы передоговоримся на другой день.
— Логично, — согласился Бени.
Они обсудили еще кое-какие детали заговора, а затем оставили эту тему, заказали водки, селедку с молокой и как следует нажрались.
* * *
Мы оставили генерала Барсукевича в его кабинете в тот момент, когда он вызвал к себе капитана Жмуду. Читатель, лишенный возможности встретиться со старым знакомым (мы еще увидим Тадеуша Каллистратовича!), вероятно понимает, что нам пришлось поступить так, чтобы поприсутствовать при исключительно важном для всей этой истории (и для истории вообще!) разговоре в ресторане «Корнер».
Возвращаясь в генеральский кабинет к четырем часам дня, мы вновь застаем Адольфа Арнольдовича в одиночестве. Причем одиночество это не гордое, а скорее озабоченное. Жмуду он отправил на Финляндскую железную дорогу с приказом разузнать все подробности встречи тамошней полиции с загадочным полковником, а сам отворил дверцы стенного шкафчика, извлек оттуда бутылку портвейна, зачем-то погладил ее и открыл.
«Почему эти болваны его не арестовали, — размышлял генерал, потягивая мутное багровое вино. — Впрочем, почему его должны были арестовать? Подумаешь, распивал и матерился в тамбуре. Я, вон, каждый день пью портвейн и матерюсь в своем служебном кабинете!»
Его размышления были внезапно прерваны появившимся на пороге комнаты дежурным.
— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, — почтительно произнес жандарм, — г-н Кирхнер собственной персоной!
— Кто? — переспросил генерал, медленно возвращаясь к действительности.
— Г-н Отто Кирхнер, бумажный фабрикант.
«Вот именно, что бумажный! — подумал Барсукевич. — В наше время все фабриканты — „бумажные.“
— Ну что ж, просите! — сказал он вслух.
Сотрап щелкнул каблуками, отдал честь и вышел.
Адольф Арнольдович спрятал под стол бутылку.
Кирхнер вошел с крайне недовольным видом. Назревающие фингалы под обоими глазами и красный распухший нос делали его лицо похожим на маску, а образованный двумя кусками пластыря белый крест посреди низкого лба придавал фабриканту сходство с рыцарями таинственных средневековых орденов. Барсукевич давно недолюбливал Кирхнера и с удовольствием лицезрел его в столь жалком обличье.
«Крестоносец» плюхнулся в стоявшее перед генеральским столом кресло и заявил:
— Возмутительные безобразия творятся во вверенном вашей охране городе, г-н генерал!
— Я не охраняю город, г-н Кирхнер. Я лишь охраняю порядок в городе, а это, согласитесь, отнюдь не одно и тоже.
— Возможно я не совсем удачно выразился, Адольф Арнольдович, но это не меняет сути.
— А в чем суть?
— А суть заключается в том, что этот охраняемый вами порядок оставляет желать много лучшего.
— Вы, я вижу, имели удовольствие получить пизды? — сладким голосом осведомился генерал.
— Имел, — угрюмо ответил фабрикант.
— Но это еще не дает вам право критиковать установленный порядок! — сказал генерал, и в его голосе внезапно послышались грозные нотки.
— Боже упаси! — перепугался Кирхнер.
«Вот так-то лучше!» — подумал Барсукевич, а вслух спросил:
— Где и когда вам дали?
Кирхнер растерялся. В запарке он совсем не подготовился к этому естественному вопросу. Сказать правду он не мог: не хотел подводить Александру.
— Это случилось на углу Невского и Знаменской, — пролепетал несчастный фабрикант.
— Возле магазина Каскада? — спросил Барсукевич.
Кирхнер понял, что соврал неудачно. Место он назвал слишком популярное, приметное, должны были быть свидетели.
— Не совсем, — неуверенно промямлил он. — Это было… это случилось уже за углом, на самой Знаменской, но неподалеку от Невского.
«Врет! — подумал Барсукевич. — Только зачем?»
— Ну, а кто вам дал? — спросил генерал.
— Некий г-н Бздилевич.
— Кто? — генерал аж подпрыгнул на стуле.
— Какой-то наглец, назвавшийся г-ном Бздилевичем.
Адольф Арнольдович встал и принялся медленно расхаживать по кабинету. Опытнейший следователь, он был уверен, что Кирхнер что-то привирает. В самом деле: ведь не представляется обычно человек прежде чем набить вам морду на улице! С другой стороны, морду этому болвану несомненно набили, и кто-то при этом назвался г-ном Бздилевичем. Если предположить, что Кирхнер по каким-то причинам скрывает место происшествия, то все будет выглядеть вполне правдоподобно.
Чтобы выиграть время для обдумывания ситуации, Адольф Арнольдович снова залез в стенной шкаф и выставил на стол новую бутылку и два чистых стакана.
— Хотите портвейна? — любезно предложил он. — Это бодрит.
— Я не пью, — сказал фабрикант.
— Непьющих портвейн особенно бодрит! — веско произнес генерал и до краев наполнил стаканы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19