– Она никогда не показывает своих чувств.
– Вам совершенно неизвестно ее прошлое?
– Ничего, кроме того, что она жила на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, что со мной не церемонится и что копается в счетах, выискивая ошибки.
Для горничной этот ответ был исчерпывающим.
– Короче, вы считаете, что она не настоящая дама?
– Конечно, нет. Я служила у настоящей светской дамы и понимаю разницу. И еще я работала неподалеку от площади Сен-Жорж у одной женщины, которая была на содержании.
– Жанна Дебюль тоже была на содержании?
– Если была, то раньше, не теперь. Она очень богатая женщина.
– У нее бывают мужчины?
– Ее массажист, он приходит через день, она с ним фамильярничает и называет его Эрнест.
– Между ними ничего нет?
– Это ее не интересует.
Пижамная кофточка Жоржетты была из тех, которые надеваются через голову, и, когда девушка откинулась на подушки, над поясом стала видна широкая полоса голого тела.
– Вам не помешает, если я закурю?
– Простите, – сказал он, – но у меня нет сигарет.
– Они там, на столике…
Она сочла вполне естественным, что он встал и подал ей пачку египетских сигарет, принадлежащих Жанне Дебюль. Пока он держал спичку, девушка неловко пыталась закурить, втягивая в себя дым, как это делают только начинающие. Она была очень довольна собой, ее разбудил такой знаменитый человек, как Мегрэ, и так внимательно ее слушает.
– У хозяйки много подруг и друзей, но они очень редко бывают здесь. Она им звонит и называет их большей частью по имени. Встречается с ними по вечерам на коктейлях, в ресторанах или ночных кабаре. Я часто думаю, что, наверно, раньше она содержала такой дом. Вы понимаете, что я хочу сказать?
– А какие люди приходят сюда?
– В основном ее поверенный в делах. Она принимает его всегда в своем кабинете. Он адвокат. Мэтр Жибон живет не в нашем районе, а в девятом округе. Она его знала раньше, когда сама жила там. Потом ходит еще один мужчина, помоложе, из банка, с ним она обсуждает помещение капитала. Это ему она звонит, когда надо дать приказ на биржу.
– А у вас бывает некий Франсуа Лагранж?
– Старый колпак? – Она смутилась и засмеялась. – Это не я его так зову. Это хозяйка. Когда я ей докладываю, что он пришел, она ворчит: «Опять этот старый колпак!» Это тоже показывает, какова она, правда? А он, когда приходит, всегда говорит: «Спросите мадам Дебюль, сможет ли она принять барона Лагранжа».
– И она его принимает?
– Почти всегда.
– Значит, часто?
– Скажем, раз в неделю. Бывают недели, когда он совсем не приходит, а бывает, что и два раза зайдет. На прошлой неделе приходил как-то два раза в один и тот же день.
– В котором часу?
– Всегда утром, около одинадцати часов. Кроме массажиста Эрнеста, он единственный, кого она принимает в постели. – И, заметив, какое это впечатление произвело на Мегрэ, горничная добавила: – Нет, это совсем не то, что вы думаете. Она даже для адвоката одевается. Я признаю, что она очень хорошо одевается, очень строго. Именно это меня так поразило с самого начала: то, как она себя ведет в постели, в спальне, и совсем по-другому, когда одета. Два совершенно разных человека. Совсем разная манера разговаривать, даже голос у нее меняется.
– Она гораздо вульгарнее в постели?
– Да. Не только вульгарнее. Не могу подобрать слова.
– И только одного Франсуа Лагранжа она так принимает?
– Да. Она кричит ему, в каком бы виде не находилась: «Входи уж». Как будто бы они старые друзья…
– …или старые сообщники?
– Возможно, и так. Пока я не уйду, они говорят только о пустяках. Он всегда осторожно садится на край кресла, как будто боится помять шелковую обивку.
– Он носит с собой портфель, какие-нибудь бумаги?
– Нет. Он видный мужчина. Не в моем вкусе, но в нем есть солидность.
– Вы никогда не слышали, о чем они говорят?
– С ней это невозможно. Она обо всем догадывается. У нее тонкий слух. А сама всегда подслушивает за дверью. Когда я говорю по телефону, можно быть уверенной, что она поблизости и шпионит за мной. А когда я хочу отнести письмо на почту, она говорит: «Кому это ты снова пишешь?» И я знаю, что она прочла адрес. Понимаете, что за человек?
– Понимаю.
– Я вам покажу одну вещь, такого вы, наверно, еще не видели. Может быть, вам это пригодится.
Она вскочила с дивана и бросила окурок в пепельницу.
– Идите за мной. Гостиную вы, значит, уже видели. Обставлена в том же вкусе, как и все остальные гостиные в этом доме. Здесь работал один из лучших парижских декораторов. Вот столовая, тоже в современном стиле. Погодите, я сейчас зажгу свет.
Затем она открыла еще одну дверь, щелкнула выключателем и посторонилась, чтобы показать ему спальню, всю затянутую белым шелком.
– А вот как она наряжается по вечерам… – В соседней комнате горничная распахнула стенные шкафы, провела рукой по аккуратно развешанным шелковым платьям.
– Вот. А теперь идите сюда.
Она пошла вперед по коридору, тонкий креп пижамы плотно обтягивал ее бедра. Открыла новую дверь и снова повернула выключатель.
– Вот! Смотрите!
Маленький кабинет помещался в глубине квартиры, и в нем не было ни малейшего следа женственности. Это был кабинет делового человека Металлическая стойка для бумаг была выкрашена в зеленый цвет, а позади вращающегося кресла возвышался огромный сейф последнего выпуска.
– Вот здесь она проводит дневные часы, принимает своего поверенного, человека из банка. Смотрите…
Девушка указала на стопку журналов «Биржевой вестник». Правда, рядом Мегрэ заметил программу бегов.
– Она носит очки?
– Только в этой комнате.
На бюваре с кожаными углами лежали большие круглые очки в черепаховой оправе.
Мегрэ машинально попытался открыть стойку для бумаг, но она была закрыта на ключ.
– Каждую ночь, вернувшись домой, она запирает драгоценности в сейф.
– А что там еще? Вы видели?
– В основном акции. Бумаги. И еще маленькая красная книжка, в которую она часто заглядывает.
Мегрэ взял с письменного стола телефонную книгу, одну из тех, в которую обычно записывают номера телефонов, когда хотят иметь их под рукой, и начал ее перелистывать. Он вполголоса повторял имена. Жоржетта объясняла:
– Молочник… Мясник… Скобяная лавка на авеню де Нейи… Сапожник хозяйки…
Когда вместо фамилии было записано одно имя, она удовлетворенно улыбалась.
– Ольга… Надин… Марсель…
– Ну, что я вам говорила?
Мужские имена тоже встречались, но их было гораздо меньше. Потом шли имена, которые не были известны горничной. В рубрике «Банки» было записано пять названий, в том числе американский банк на площади Вандом.
Он безуспешно искал имя Дельтеля. Правда, в книжке был записал один Андрэ и один Пьер, но были ли это депутат и его брат?
– После того как вы видели всю квартиру и ее туалеты, вы не ожидали, конечно, что у нее такой кабинет?
Желая доставить ей удовольствие, он сказал, что не ожидал.
– Может быть, хотите пить?
– Консьержка была так мила, что приготовила мне кофе.
– А может быть, выпьете рюмочку?
Она снова привела его в гостиную, погасив по дороге все лампы, и, как будто бы надеясь, что их разговор продлится еще долго, снова уселась на диван. Мегрэ отказался от предложенной рюмочки.
– Ваша хозяйка пьет?
– Как мужчина.
– Вы хотите сказать, много?
– Я никогда не видела ее пьяной, только один-два раза, когда она возвращалась на рассвете. Но она пьет виски сразу после кофе с молоком, а затем еще три-четыре рюмки. Вот почему я говорю, что она пьет, как мужчина. Она никогда не разбавляет виски водой.
– Она не говорила, где она остановится в Лондоне, в каком отеле?
– Нет.
– А сколько времени она там пробудет?
– Она ничего не говорила. Собралась за полчаса, оделась, уложила вещи.
– Как она была одета?
– В серый костюм.
– Взяла вечерние туалеты?
– Только два.
– Кажется, у меня нет больше вопросов, ложитесь наконец спать, а я пойду.
– Уже? Вы торопитесь?
Жоржетта, конечно, нарочно откидывалась на подушки, чтобы была видна полоска кожи между пижамной кофточкой и поясом.
– Вам часто приходится вести расследование по ночам?
– Случается. Она вздохнула.
– А я теперь не засну, раз уже проснулась. Конечно, не засну. Который час?
– Скоро три.
– В четыре уже начнет рассветать и птички запоют.
Он поднялся, досадуя, что приходится ее разочаровывать, и зная, что она еще надеется, что он не уходит, а только хочет подойти к ней поближе. Когда она увидела, что он направляется к двери, она тоже встала.
– Вы еще придете?
– Возможно.
– Приходите, когда угодно. Только дайте два коротких звонка, потом один длинный. Я буду знать, что это вы, и сразу открою. Когда я остаюсь одна, я никогда не открываю.
– Благодарю вас, мадемуазель.
Он снова почувствовал запах постели и подмышек. Тяжелая грудь задела его рукав с определенной настойчивостью.
– Желаю удачи! – сказала она вполголоса, когда Мегрэ вышел на площадку. И перегнулась через перила, чтобы посмотреть, как он будет спускаться по лестнице.
В уголовной полиции его ждал Жанвье, у которого был измученный вид после долгих часов, проведенных на улице Попинкур.
– Как дела, патрон? Он заговорил? Мегрэ отрицательно покачал головой.
– На всякий случай я оставил там Кара. Мы буквально перевернули вверх дном квартиру. Но безрезультатно. Вот единственное, что я могу вам показать.
Мегрэ сначала налил себе рюмку коньяку и передал бутылку инспектору.
– Увидите, это занятно.
В картонной обложке, сорванной со школьной тетради, были собраны газетные фотографии и вырезки. Мегрэ, нахмурившись, читал заголовки, просматривал тексты под лукавым взглядом Жанвье. Все вырезки без исключения были посвящены комиссару Мегрэ, многие статьи-семилетней давности. Отчеты расследований, печатавшиеся изо дня в день, краткие обзоры заседаний суда и даже приговоры.
– Вам ничего не бросается в глаза, патрон? Ожидая вас, я прочел их все от доски до доски.
Мегрэ сам кое-что заметил, но ему не хотелось об этом говорить.
– Честное слово, здесь отобраны те дела, в которых вы в той или иной степени выступаете в роли защитника обвиняемого.
Одна из статей даже называлась «Добродушный комиссар». Другая была посвящена показаниям Мегрэ, в которых каждая фраза комиссара говорила о сочувствии к обвиняемому молодому человеку. Еще более определенной была статья под заголовком «Человечность Мегрэ», напечатанная год назад в одном еженедельнике; статья разбирала не отдельный случай, а анализировала общие проблемы преступности.
– Ну, что вы об этом думаете? Подборка доказывает, что малый уже давно следит за вами, интересуется каждым вашим шагом, вашим характером.
Многие фразы были подчеркнуты синим карандашом, в особенности слова «снисходительность» и «понимание». Один абзац был целиком обведен карандашом, тот самый, в котором репортер, описывая последнее утро приговоренного к смертной казни, рассказывал, что последней просьбой осужденного, отказавшегося от священника, было желание поговорить с Мегрэ.
– Вам не кажется это занятным? На лице Мегрэ появилось сосредоточенное выражение, как будто эта находка навела его на новые мысли.
– Больше ты ничего не нашел?
– Счета. Неоплаченные, конечно. Барон весь в долгах. Даже угольщику должен с прошлой зимы. Вот фотографии жены Лагранжа с первым ребенком.
Снимок был плохой. Платье старомодное, прическа тоже. Молодая женщина печально улыбалась. Возможно, в эту эпоху грусть считалась признаком изысканности. Но Мегрэ готов был поклясться – любой человек при взгляде на эту фотографию понял бы, что женщина несчастна.
– В одном из шкафов я нашел ее платье из бледно-голубого шелка и картонку с детским приданым.
У самого Жанвье было трое детей, младшему не было еще года.
– А моя жена хранит только их первые башмачки. Мегрэ снял трубку.
– Изолятор тюремной больницы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18