Никто не догадался зажечь полный свет — высоко под потолком тускло горела одна большая лампа. Все так же громоздились стулья, кроме первого ряда, выставленного по распоряжению Мегрэ.
На маленькой пустой сцене — накрытый зеленым сукном стол и стул.
Винанды были одеты по-праздничному. Они строго выполнили все инструкции, приведя с собой и детей. Ужинали они явно второпях и, чтобы прийти вовремя, столовую бросили в беспорядке.
Войдя в зал, Винанд снял шляпу, поискал глазами, с кем поздороваться, и после робкой попытки направиться к профессору отвел свое семейство в угол, где молча стал ждать. Его пристежной воротничок был чересчур высок, а галстук плохо повязан.
Сразу за ними пришел Корнелиус Баренс, бледный, нервный, готовый удрать при первой возможности. Ему тоже хотелось к кому-нибудь присоединиться, образовать группу, но он не осмелился и нашел себе место около сваленных в кучу стульев.
Инспектор Пейпекамп привел Остинга, чей тяжелый взгляд давил на Мегрэ. Последними появились г-жа Попинга и Ани. Стремительно войдя, они на секунду остановились и направились к расставленным стульям.
— Сходите за Бетье, — попросил Мегрэ инспектора. — Один из полицейских пусть останется с Ливенсом и Остингом — их не было здесь в день трагедии. Они понадобятся нам позже, а пока могут перебраться в центр зала.
Когда Бетье спустилась, сначала смущаясь, а потом при виде Ани и г-жи Попинга сумев в порыве гордости взять себя в руки, все затаили дыхание.
Это случилось не от драматичности ситуации, она не была таковой и скорее вызывала недоумение — горстка людей в огромном пустом зале, освещенном одной-единственной лампой.
С трудом верилось, что всего лишь несколько дней назад именитые граждане Делфзейла платили за право присутствовать в этом зале, церемонно входили сюда, расфранченные, обменивались улыбками, рукопожатиями, рассаживались, аплодировали, приветствуя Жана Дюкло.
Но сейчас складывалось впечатление, будто тот же спектакль смотрят в перевернутую подзорную трубу.
Из-за томительного ожидания, неясности происходящего лица людей не выражали ни беспокойства, ни скорби.
Здесь было совсем другое — тусклые пустые глаза, напряженные растерянные лица.
От недостатка света все казались какими-то серыми, даже в Бетье не осталось ничего привлекательного.
Никакой торжественности, никакого размаха. Все вызывало жалость или усмешку.
На улице тихо собирались жители городка: к концу дня разнесся слух — что-то должно произойти. Но никто не подозревал, насколько грустное предстоит зрелище.
Мегрэ подошел к г-же Попинга.
— Будьте добры занять то же самое место, как в тот вечер.
Всего лишь несколько часов назад у себя дома она казалась трогательной — и вот все кончилось. Постаревшая. В плохо сшитом — одно плечо выше другого — костюме.
Большие ноги. На шее, под ухом, шрам.
Еще хуже дело обстояло с Ани. Ее лицо никогда не было столь асимметричным. В тесном, немыслимом наряде и дурного вкуса шляпе она выглядела нелепо.
Г-жа Попинга села в середине первого ряда, предназначенного для почетных гостей. В тот день, при полном освещении, когда весь Делфзейл находился за ее спиной, она, должно быть, покрылась румянцем от гордости и удовольствия.
— Кто был рядом с вами?
— Директор мореходного училища.
— А с другой стороны?
— Господин Винанд.
Винанда попросили занять это место. Не снимая пальто, он неловко сел и отвернулся.
— Где сидела госпожа Винанд?
— С краю, вместе с детьми.
— А Бетье?
Девушка сама отправилась на свое место, стул между нею и Ани остался незанятым — стул Конрада Попинги.
Пейпекамп, смущенный, растерянный и явно обеспокоенный, держался в стороне. Жан Дюкло ждал указаний.
— Поднимитесь на сцену, — обратился к нему Мегрэ.
Пожалуй, именно Дюкло потерял больше всех. Глядя на профессора, тощего, плохо одетого, трудно было представить, что когда-то десятки людей стремились его послушать.
Стояла тишина, такая же тягостная, как и падавший с потолка сконцентрированный, но недостаточный свет. В глубине зала, выражая всеобщее замешательство, покашливал Бас.
Да и сам Мегрэ проявлял признаки беспокойства. Он осмотрел мизансцену. Его суровый взгляд переходил с одного персонажа на другой, останавливался на мельчайших деталях, на позе Бетье, на слишком длинной юбке Ани, на неухоженных ногтях Дюкло, который один за столиком пытался сохранить невозмутимый вид.
— Сколько продолжалась лекция?
— Минут сорок пять.
— Вы читали доклад?
— Что вы! Я делаю его уже в двадцатый раз и даже не пользуюсь записями.
— Значит, смотрели в зал.
Мегрэ сел между Бетье и Ани. Стулья стояли слишком близко друг к другу, и колено комиссара коснулось колена Бетье.
— Когда закончился вечер?
— Около девяти, потому что перед лекцией какая-то девушка играла на рояле.
Рояль все так же был открыт, на пюпитре — полонез Шопена. Г-жа Попинга покусывала платок. Копошился Остинг — он все время стучал ногами по полу, посыпанному опилками.
Было начало девятого. Мегрэ встал и принялся ходить.
— Не могли бы вы, господин Дюкло, сделать резюме вашей лекции?
Но Дюкло молчал, не решаясь заговорить. Вернее, он готовился к пересказу своего доклада. Прокашлявшись, профессор начал:
— Не имея намерений оскорбить почтенную публику Делфзейла…
— Простите! Вы говорили о криминологии. В каком смысле?
— Об ответственности преступников.
— И утверждали…
— Что именно общество должно нести ответственность за те ошибки, которые в нем совершаются и которые называются преступлениями. Мы устроили жизнь для блага всех. Мы создали общественные классы, и каждый индивид обязан входить в один из них…
Говоря, он смотрел на зеленое сукно. Голосу его не хватало четкости.
— Достаточно! — пробурчал Мегрэ. — Что дальше, я знаю. Но есть исключения: больные и неприспособленные люди, которые сталкиваются с непреодолимыми преградами. Всеми отвергнутые, они опускаются до преступлений.
Примерно так, да? Не ново. И выводы: нужны не тюрьмы, а центры перевоспитания, больницы, дома отдыха, поликлиники.
Нахмурясь, Дюкло молчал.
— Короче, вы говорили об этом сорок пять минут, привели несколько ярких примеров, цитировали Ломброзо, Фрейда и компанию.
Он посмотрел на часы и обратился — в первую очередь — к сидящим.
— Прошу вас потерпеть еще немного.
В это время один из детей Винандов заплакал. Мать, нервничая, встряхнула его, попыталась успокоить. Увидев, что ей это не удается, Винанд взял малыша на колени и стал ласково гладить, потом, чтобы заставить замолчать, ущипнул за руку.
Только пустой стул между Ани и Бетье напоминал о драме. И какой! Неужели Бетье, девушка с чистым, но простеньким личиком, могла посеять раздор в семье?
Красивые, соблазнительные груди девятнадцатилетней девушки, чуть подрагивающие, как живые, под шелковой блузкой, — вот единственное, что привлекало в ней, что являлось очарованием этой сцены, подчеркивая истину, возвращая события к их первоистоку.
Немного дальше сидела г-жа Попинга, у которой даже в девятнадцать лет не было ничего подобного; строгая темная одежда скрывала все ее плотские прелести.
Затем Ани, угловатая, некрасивая, плоскогрудая и загадочная.
Попинга, кутила Попинга с его жаждой прекрасного, повстречал Бетье. Он не видел лица девушки, ее фарфоровых глаз, а главное — не разгадал ее желания убежать, которое скрывалось за кукольным личиком.
Он видел лишь эту трепещущую грудь, это здоровое притягательное тело.
Г-жа Винанд была не просто женщиной, она была матерью, хозяйкой и сейчас утирала нос уставшему плакать ребенку.
— Мне оставаться здесь? — спросил со сцены Жан Дюкло.
— Пожалуйста.
Мегрэ подошел к Пейпекампу и что-то сказал ему на ухо, после чего полицейский из Гронингена ушел вместе с Остингом.
В кафе мужчины играли на бильярде, слышался стук шаров.
А в зале присутствующие затаили дыхание, словно во время спиритического сеанса или в ожидании чего-то ужасного. Только Ани вдруг решилась встать и, поколебавшись, сказала:
— Зачем все это? Это… это…
— Пора! Простите. Где Баренс?
Мегрэ забыл о нем. Баренса нашли в другом конце зала.
Он стоял, прислонясь к стене.
— Почему вы здесь?
— Вы же сами сказали — как в тот вечер.
Глаза его бегали, голос прерывался.
— В тот вечер я сидел на местах за пятьдесят центов, вместе с другими воспитанниками.
Он больше не интересовал Мегрэ. Комиссар открыл дверь, ведущую на улицу через отдельный вход, минуя кафе. Несколько человек ждали в темноте.
— Вероятно, после лекции у сцены столпились зрители: директор школы, пастор, местные знаменитости, поздравляющие оратора…
Никто не ответил, но этих слов оказалось вполне достаточно, чтобы представить картину: потянувшаяся к выходу публика, грохот стульев, обрывки фраз и около сцены — рукопожатия, благодарности.
Зал опустел. Последняя группа направилась к дверям.
Баренс догнал Попингов.
— Спускайтесь, господин Дюкло.
Все в нерешительности встали — никто не знал, что делать, какую роль играть. Все смотрели на Мегрэ. Ани и Бетье, казалось, не замечали друг друга. Винанд неуклюже держал на руках малыша.
— Прошу за мной.
И уже в дверях комиссар добавил:
— Мы сейчас пойдем к дому Попингов в том порядке, как после лекции. Госпожа Попинга и господин Дюкло…
Они переглянулись, помедлили, сделали несколько шагов по темной улице.
— Мадемуазель Бетье! Вы шли с Попингой. Идите, я вас скоро догоню.
Ей было нелегко заставить себя в одиночестве направиться к городу, но она боялась отца, который стоял в углу зала с полицейским.
— Господин и госпожа Винанд…
Занятые детьми, Винанды держались вполне естественно.
— Мадемуазель Ани и Баренс…
Кусая губы, едва сдерживая рыдания, юноша прошел вперед Мегрэ.
Затем Мегрэ повернулся к полицейскому, охранявшему Ливенса.
— В это время господин Ливенс был дома. Проводите, пожалуйста, его на ферму, и пусть он делает, что в прошлый раз.
Все походило на плохо организованный кортеж. Передние в растерянности остановились — то ли идти дальше, то ли ждать. Произошла заминка.
Г-жа Ван Хасселт, наблюдая с порога гостиницы, тоже участвовала в сцене, отвечая на вопросы игроков в бильярд.
Город уже спал, лавки были закрыты. Г-жа Попинга и Дюкло пошли прямо к набережной. По всему было видно, что профессор успокаивал спутницу.
Свет чередовался с тенью, от фонаря к фонарю.
Темнела вода, покачивались суда с сигнальными огнями на рангоуте. Зная, что Ани позади нее, Бетье старалась держаться непринужденно, но ее положение затруднялось тем, что она была одна.
Расстояние между группами составляло несколько шагов. Метров через сто отчетливо вырисовывалось судно Остинга, единственное выкрашенное в белый цвет. Чернели иллюминаторы. Набережная была пустынна.
— Остановитесь, пожалуйста, — громко сказал Мегрэ, чтобы все слышали.
Люди остановились. Луч маяка, ничего не освещая, проходил высоко над головами.
Мегрэ обратился к Ани:
— Вы точно шли на этом месте?
— Да.
— А вы, Баренс?
— Да… Кажется…
— Вы уверены? Вы шли с Ани?
— Да… постойте… Не здесь, метрах в десяти от нее, она мне еще сказала, что пальто одного из детей волочится по земле.
— И вы обогнали ее, чтобы предупредить об этом Винанда?
— Госпожу Винанд.
— Это заняло лишь несколько секунд?
— Да. Винанды пошли дальше, а я дождался Ани.
— Вы не заметили ничего неестественного?
— Нет.
— Пройдите все десять метров вперед! — распорядился Мегрэ.
И тут он заметил, что сестра г-жи Попинга находится как раз около судна Остинга.
— Идите к Винандам, Баренс.
И уже Ани:
— Возьмите с палубы фуражку.
Оставалось сделать только три шага и наклониться. Поблескивая металлическим позументом, фуражка, черная на белом, была хорошо заметна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15