— Продолжайте!
— Так, значит, вот… Она ожидала вовсе не любовника…
Речник все же немного заколебался. Он выпил залпом то, что оставалось у него в рюмке, и крикнул официанту:
— Повторите!
Потом одним духом выпалил:
— Она стояла, чтобы удостовериться, что поблизости никого нет… Тем временем из лавки вышли какие-то люди, но через заднюю дверь… Они несли что-то длинное и бросили это в Мёзу, как раз между моим судном и «Двумя братьями», которые пришвартованы за «Полярной звездой».
— Официант, сколько я вам должен? — спросил Мегрэ, вставая.
Комиссар не казался удивленным. Машер был совсем озадачен. Что же касается речника, то он не знал, что и подумать.
— Пойдемте со мной, — сказал Мегрэ.
— Это еще куда?
— Не важно! Пойдемте!
— Мне сейчас принесут рюмку, которую я заказал.
Мегрэ подождал, не выражая нетерпения. Он сказал хозяину, что через несколько минут придет завтракать, и увел пьянчугу на набережную.
В этот час там было пустынно, потому что все завтракали. Начали падать первые капли дождя.
— Покажите, где вы стояли! — сказал комиссар.
Он знал здание таможни. Кассен забился в уголок, чтобы показать ему это место.
— Вы не выходили отсюда?
— Конечно нет! Зачем мне было впутываться в эту историю!
— Дайте-ка я встану на ваше место!
И через несколько секунд произнес, глядя в упор на речника:
— Придумайте-ка что-нибудь другое, друг мой!
— Как это — что-нибудь другое?
— Я говорю, что ваша история никуда не годится. С этого места вы не могли видеть ни лавку, ни кусок реки, ограниченный двумя судами.
— Когда я говорю, что стоял здесь, я хочу сказать…
— Нет! Достаточно! Повторяю, что вам нужно придумать что-нибудь другое! Когда придумаете, придете ко мне! А если это опять не подойдет, то, ей-богу, придется еще раз посадить вас за решетку…
Машер не верил своим ушам. Смущенный неудачей, он, в свою очередь, встал в тот же угол, чтобы проверить утверждение комиссара.
— Да, конечно, — согласился он.
Что касается речника, то он даже и не пытался отвечать. Он опустил голову и смотрел на ноги Мегрэ ироническим и злым взглядом.
— Не забудь, что я тебе только что сказал: давай другую историю и более правдоподобную… Иначе — в тюрьму!.. Пойдемте, Машер!..
Мегрэ повернулся и направился к мосту, на ходу набивая трубку.
— Вы думаете, этот речник?..
— Я думаю, что сегодня вечером или завтра он принесет нам новое доказательство виновности Питерсов…
Инспектор Машер совсем растерялся…
— Не понимаю… Если у него есть доказательство…
— У него оно будет…
— Но каким образом?
— Откуда я знаю?.. Что-нибудь да придумает…
— Чтобы оправдать себя?
Но комиссар перевел разговор на другое. Он спросил:
— Есть у вас огонь?.. Вот уже сжег двадцать спичек, а они…
— Я не курю!
Машер не был вполне уверен, что услышал:
— Так я и знал…
Глава 5
Как Мегрэ провел вечер
Дождь пошел около полудня. В сумерки он еще сильнее забарабанил по булыжной мостовой. В восемь часов начался потоп.
Улицы Живе были пустынны. Вдоль набережной блестели огни баржей. Мегрэ, подняв воротник пальто, направился прямо к дому фламандцев, толкнул дверь (при этом раздался звонок, звук которого уже стал ему знакомым) и вдохнул теплый запах мелочной лавки.
Был тот же час, когда Жермена Пьедбёф вошла в лавку третьего января, после чего никто ее больше не видел.
Комиссар впервые заметил, что кухня была отделена от магазина только застекленной дверью. На ней висела тюлевая занавеска, через которую неясно различались контуры хозяев дома.
Кто-то поднялся с места.
— Не беспокойтесь! — крикнул Мегрэ.
Он вошел в кухню, вмешавшись таким образом в повседневную жизнь ее хозяев. Мадам Питере встала и вышла в лавку. Ее муж сидел в своем плетеном кресле, так близко к печке, что было даже страшно: вдруг загорится. В руке он держал пенковую трубку с длинным мундштуком из вишневого дерева. Но он уже перестал курить. Веки его были опущены. Из полуоткрытых губ исходило мерное дыхание.
Анна сидела у некрашеного стола, натертого песком и отполированного годами. Она что-то подсчитывала в маленькой записной книжке.
— Проводи комиссара в столовую, Анна! — сказала вернувшаяся мадам Питере.
— Да нет же, — запротестовал он. — Я только на минутку.
— Дайте мне ваше пальто.
И Мегрэ заметил, что голос у мадам Питере красивый, глубокий, а легкий фламандский акцент придает ему еще больше сочности.
— Но вы ведь выпьете чашку кофе?
Ему захотелось узнать, что она делала до его прихода. Он увидел на столе очки в стальной оправе, сегодняшнюю газету.
Дыхание старика, казалось, отмечало ритм жизни всего дома. Анна закрыла записную книжку, надела наконечник на карандаш, встала и сняла с этажерки чашку.
— Извините, — сказала она.
— Я надеялся познакомиться с вашей сестрой Марией.
Мадам Питере горестно покачала головой. Анна объяснила:
— Вы ее не увидите в ближайшие дни… Разве что поедете к ней в Намюр. Сейчас приходила ее коллега, которая тоже живет в Живе… Сегодня утром Мария, выходя из поезда, вывихнула себе ногу в щиколотке…
— Где она?
— В школе… У нее там есть комната…
Мадам Питере вздыхала, качая головой:
— Не знаю, чем мы провинились перед Господом!
— А Жозеф?
— Он не приедет раньше субботы… Правда, суббота Уже завтра…
— А ваша кузина Маргарита к вам не заходила?
— Нет! Я видела ее в церкви, у вечерни…
В чашку налили горячего кофе. Мадам Питере вышла и вернулась с рюмкой и с бутылкой можжевеловой водки.
— Это старый Шидам.
Мегрэ сел. Он не надеялся ничего узнать. Быть может, его присутствие здесь даже не имело прямого отношения к делу.
Этот дом напомнил Мегрэ одно следствие, которое ему когда-то пришлось вести в Голландии, но все же дом фламандцев чем-то отличался от того дома, и Мегрэ не мог определить чем. Здесь был тот же покой, такой же насыщенный запахами воздух, то же ощущение плотности атмосферы, как будто она представляла собой твердое тело, которое могло разбиться при малейшем толчке. Время от времени плетеное кресло потрескивало, хотя старик сидел неподвижно. И жизнь по-прежнему шла в ритме его дыхания, так же, как и разговор.
Анна сказала что-то по-фламандски, и Мегрэ, который выучил несколько слов этого языка в Делфзейле, понял приблизительно следующее:
— Ты бы дала рюмку побольше…
Время от времени по набережной проходили люди.
Дождь барабанил по витрине лавки.
— Вы мне сказали, что и тогда шел дождь, правда?
Такой же сильный, как сегодня?
— Да… Кажется, такой же…
Теперь обе женщины снова сидели, глядя, как Мегрэ берет свою рюмку и подносит к губам.
У Анны были не такие тонкие черты лица, как у матери, и ей не хватало доброты и благожелательности, сквозившей в улыбке мадам Питере. Она, как обычно, не спускала глаз с Мегрэ.
Заметила ли она исчезновение фотографии Жерара из ее спальни? Конечно нет! Иначе она бы встревожилась.
— Мы живем здесь уже тридцать пять лет, господин комиссар, — сказала мадам Питере. — Мой муж сначала завел здесь мастерскую для плетения корзин, в этом же доме, а потом мы надстроили этаж…
Мегрэ думал о другом, об Анне, когда она была на пять лет моложе и посетила Рошфорские пещеры вместе с Жераром Пьедбёфом.
Что толкнуло эту девушку в объятия ее спутника?
Почему она отдалась ему? Какие мысли терзали ее потом?
Ему казалось, что это было единственное приключение в ее жизни, что больше у нее уже никого не будет…
Ритм жизни в этом доме был угнетающий. От можжевеловой водки голова Мегрэ отяжелела. Он слышал малейший шум, скрипение кресла, храп старика, слышал, как капли дождя барабанили по подоконнику.
— Сыграли бы вы мне снова ту пьесу, что играли утром, — сказал он Анне.
И так как она колебалась, мать добавила:
— Ну конечно!.. Она хорошо играет, правда?.. Она занималась шесть лет, три раза в неделю, с лучшим преподавателем в Живе…
Девушка вышла. Две двери, отделявшие ее от кухни, оставались открытыми. Щелкнула крышка рояля.
Несколько ленивых аккордов правой рукой.
— Ей следовало бы учиться петь… — прошептала мадам Питере. — Маргарита поет лучше… Думали даже о том, не поступить ли ей в консерваторию…
Аккорды звучно раздавались в пустом доме. Старик не просыпался, и его жена, боясь, как бы он не выронил трубку, осторожно взяла ее у него из рук и повесила на гвоздь, вбитый в стену.
Почему Мегрэ все не уходил отсюда? Здесь больше ничего не узнаешь. Мадам Питере слушала, поглядывая на свою газету, но не решаясь взять ее. Анна стала понемногу аккомпанировать себе левой рукой. Вероятно, здесь, на этом столе, Мария обычно проверяла задания своих учеников.
И это было все!
Кроме того, что весь город обвинял Питерсов в том, что они убили Жермену Пьедбёф в такой же, как сегодня, вечер.
Мегрэ вздрогнул, услышав звонок в лавке. На мгновение ему почудилось, что сейчас сюда войдет любовница Жозефа, чтобы потребовать деньги на содержание ребенка, те сто франков, которые ей платили каждый месяц.
Это оказался речник в клетчатом плаще; он подал мадам Питере маленькую бутылку, и она наполнила ее можжевеловой водкой.
— Восемь франков!
— Бельгийских?
— Нет, французских. Или десять бельгийских…
Мегрэ встал, прошел через лавку.
— Вы уже уходите?
— Я приду завтра.
Выйдя из дома, он увидел речника, который возвращался к себе на баржу. Мегрэ обернулся и посмотрел на дом. Со своей светлой витриной он был похож на театральную декорацию, в особенности потому, что из него доносилась нежная, сентиментальная музыка.
Не примешивался ли к ней и голос Анны?
Но ты ко мне вернешься,
Прекрасный мой жених.
Мегрэ месил ногами грязь; дождь был такой сильный, что его трубка погасла.
Теперь уже весь Живе казался ему похожим на театральную декорацию. Когда речник вернулся к себе на баржу, на улице не осталось ни души.
Только притушенный свет из нескольких окон. И шум разливающейся Мёзы постепенно заглушил звуки рояля.
Когда он прошел метров двести, он смог одновременно видеть в глубине сцены дом фламандцев и на первом плане другой дом, дом Пьедбёфов.
Во втором этаже не было света. Но коридор был освещен. Акушерка, должно быть, оставалась одна с ребенком.
Мегрэ был не в духе. Он редко до такой степени ощущал бесполезность своих усилий.
Зачем он, собственно говоря, сюда приехал? У него не было официального поручения. Люди обвиняли фламандцев в убийстве девушки. Но ведь не было даже уверенности в том, что она умерла!
Может быть, устав от своей бедной жизни в Живе, она уехала в Брюссель, в Реймс, в Нанси или в Париж и теперь сидела где-нибудь в пивной, угощаясь пивом с какими-нибудь случайными знакомыми?
А даже если она умерла, может быть, ее совсем и не убили?
Может быть, когда она, потеряв мужество, вышла из мелочной лавки, ее потянула к себе, мутная река?
Никаких доказательств! Никаких признаков преступления! Машер тщательно вел следствие, но ничего не нашел, и прокуратура вот-вот положит дело под сукно.
Тогда зачем же Мегрэ мок под дождем в этом чужом городе?
Как раз напротив него, по другую сторону Мёзы, он видел завод, двор которого был освещен только одной электрической лампой. У самых ворот светилось окно сторожки.
Значит, старик Пьедбёф вышел на работу. Что он делает там всю ночь?
И вот комиссар, сам хорошенько не зная почему, засунув руки в карманы, направился к мосту. В кафе, где он утром выпил грогу, дюжина речников и владельцев буксиров разговаривали так громко, что их было слышно с набережной. Но комиссар не остановился.
От ветра вибрировали стальные лонжероны моста, который был построен вместо каменного, разрушенного во время войны.
А на другом берегу набережная даже не была вымощена. Приходилось шлепать по грязи. Какая-то бродячая собака прижалась к оштукатуренной белой стене.
В запертых воротах была проделана маленькая дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15