- Вы не видели, куда делась моя дочь?
- Марина? - спросил лейтенант, и Тарасов взглянул на меня, словно зачем-то беря в свидетели. - Марина только что села вон в ту машину. Слышите, дверца хлопнула. Вон в тот "Москвич".
- Как в "Москвич"? - встревожился Тарасов.
- Ну да. Разве это не ваша машина? - спросил лейтенант, и вот тут-то все и произошло.
Я-то смотрел на свою машину, уже понимая, что Марина в впрямь вознамерилась продолжить наши супружеские отношения. Я думал, как бы это деликатно выковорить её из машины, не задев при этом отцовские чувства присутствующего здесь же Тарасова. Главное, я уже так устал сегодня, что мечтал только добраться домой, завалиться спать и не видеть, и не слышать никого...
И в этот самый момент крыша моей машины странно вспучилась, словно пузырь жвачки на губах задумчивой телки, где-нибудь в поезде метро, когда, задумавшись о чем-то своем, девичьем, она совмещает физиологический процесс жевания с мифотворчеством собственных грез, естесственно, невинных. Сейчас же все было гораздо страшней; вслед за вылетевшим лобовым стеклом, сразу лопнула крыша, из которой полезло что-то бесформенное, похожее на окровавленный мешок, и тут же оглушил сильный ватный хлопок, мягко ударивший по сразу оглохшим ушам.
Тарасов, слабо рыча, с удивительной силой оттолкнул меня, так что я мог бы слететь со ступенек, не стой рядом майон Степанов, который инстинктивно поддержал меня. А Виктор Константинович уже бежал к месту взрыва, что-то вскрикивая на ходу, неловко подволакивая непослушные ноги. Лейтенант стоял разинув рот, свесив к нижней губе приклеившуюся фильтром сигарету. Майор все ещё держал меня, напряженно впитывая глазами картину начавшегося пожара. Потом мы тоже бежали к моей горящей машине, сзади нас топотал дежурный личный состав, спешивший кто с огнетушителями, кто просто поддавшись общему порыву сострадательного желания помочь.
Помогать было уже некому и нечему. Мой "жигуль", как говорится, восстановлению не подлежал, это я определил сразу, так что его, не такое уж и длительно существование на этом свете подошло к концу, совпавшем с другим, разумеется, более трагичным; не хотелось видеть - но глаза сами невольно смотрели! - то покореженное, обезглавленное, изуродованное, что так недавно было энергичной, обуреваемой страстями, полной бурлящих жизненных соков девицей - претерпело ужасную метаморфозу, разом обратившись в нечто, не имеющее отношение к этой теплой живой сентябрьской ночи.
Я недолго оставался на месте взрыва. Хоть машина и была моя, но ни к взрыву, ни к пребыванию там Марины я прямого отношения не имел; все занимались безутешным отцом, на которого в течении столь короткого времени свалилось столько несчастий. Я немного потоптался среди общей суеты и ушел. А в куртке обнаружил некоторое количество рублей, хвативших мне расплатиться с частником, довезшим прямо к дому.
Когда я вошел в квартиру, я думал только о постели. В доме стояла мертвая тишина. Я принял душ и почувствовал себя гораздо лучше. В зеркале на меня смотрел мужик. выглядевший гораздо старше меня. Ссадины, припухлости, усталый вид - образ жизни сказывался не лучшим образом. Мне и на этот раз лицо в зеркале очень не понравилось.
Я прошел на кухню, достал бутылку водки и налил себе полстакана. Потом ещё столько же. Все равно настроение было хуже некуда. Я закурил и, захватив недопитую бутылку водки и стакан, отправился в спальню. Там включил автоответчик. Я его установил в спальне, чтобы тот находился в месте, где я чаще и дольше всего пребываю, когда все же оказываюсь в своей квартире.
Звонки приятелей. Какие-то люди просили немедленно связаться по неотложному делу. Кто-то долго и сипло убеждал меня не лезть не в свои дела, а не то... Дальше шло нудное перечисление всех тех методов убийства и связанных с ним извращений, что была способна вообразить ублюдочная фантазия звонившего мне ублюдка.
Уже в тишине я докурил сигарету. Я думал, как все бессмысленно, вся суета бессмыслена, вся жизнь... если только твоя судьба не связана с чем-то большим, чем тараканья грызня неизвестно за что, за мелкие крохи, которые называются благами или удовольствиями или... Я думал, что один майор Степанов и его ребята знают, ради чего живут, а когда-то, очень давно, знал и я, а потом все ушло, и я освоился среди насекомых, думая, что отстаиваю свою независимость, а сам просто обрастал хитиновым панцирем, который только сейчас, почему-то, стал давать трещины... Я вылил в стакан оставшуюся в бутылке водку и выпил. Открыл окно, лег на кровать и закурил новую сигарету.
Я лежал и прислушивался к проезжавшиам машинам, к шуму листвы, от пробегавших по кронам высоких тополей под окном порывам ветра, к одинокому - взахлеб - взлаиванию собаки на покинутом на ночь Ярославском рынке, и потом я заснул...
ГЛАВА 55
НАТАЛЬЯ
На следующий день, в начале девятого я уже ехал в метро. Можно было бы, конечно, взять тачку, но - возможно, утро, продолжавшее отрабатывать сроки бабьего лета, возможно, вчерашняя трагедия, странным образом повлиявшая - я решил отправиться на метро.
Итак, начало девятого. Час пик, скорее всего, уже схлынул, но народу было ещё много. Я, уже много лет бывавший под землей лишь от случая к случаю, оглядывался вокруг с неподдельным интересом. Люди были какие-то опухшие, часто заспанные, все сплошь недовольные жизнью, занятые исключительно внутренним миром и заботами своего маленького мирка.
Кроме того, занятно обновилась реклама в вагонах метро. Я, вертя головой, словно новоприбывший гость столицы, добросовестно прочитал и про Интернет-карты, и про мясника-Микояна, поставщика Кремля, и про выведение волос вместе с гемороем, и даже о продаже мехов всех видов, где-то осуществляемых. Я ехал на станцию Университет, потому что Леонова, застреленная бандитами секретарша Тарасова, жила как раз там, на улице Молодежной. Я помнил, что с ней жила младшая сестра и надеялся застать её дома. И уже через сорок минут звонил в нужную мне семьдесят четвертую квартиру.
Мне открыла светленькая девушка со строгим выражением лица и нежными, словно бы припухшими губами. Она взглянула на меня и вдруг посторонилась, пропуская меня в коридор. Я вошел. Чувствовалось, что денег у хозяйки квартиры было достаточно, чтобы украсить квартиру не стесняясь в средствах. Было все очень дорого, прилично и с проблесками индивидуального вкуса. Мне, например, понравились пейзажи на стенах - одна природа без отвлекающих урбанистических вкраплений.
Между тем девчушка провела меня прямохонько на кухню, где, указав на мойку, сказала: "Вот" и присела тут же на табурет. Я понял, что меня принимают за слесаря, тем более, что одет был вполне демократично: джинсы, а под курткой - клетчатая рубашка. Сестра покойной Людмилы Дмитриевны не заметила даже, что у меня отсутствуют инструменты. Ей было не до того, она была погружена в собственную печаль и на детали внимания не обращала.
Я скинул куртку, засучил рукава и принялся за дело. Оказалось, пустое - элементарный засор. Работая, я выяснил, что зовут девушку Наталья, что она живет здесь с сестрой, которая на днях умерла, что квартира приватизирована и по наследству перейдет ближайшим родственникам, то есть, скорее всего ей, потому как ближе родных нет, родители их уже тоже умерли. Сегоджня-завтра приезжают на похороны дядя и тетя из Киева, может ещё кто-нибудь, и все вместе повезут тело в Петербург, там будут хоронить.
Тут Наташа расплакалась и убежала в ванную, а я, к тому времени уже управившись с ремонтом, отправился в гостиную, тут же меня поразившую.
Поразило меня прежде всего огромное количество фотографий мужчины, представленного на фоне как офисном, так и пляжно-курортном. Мужчина был ни кто иной, как Тарасов Виктор Константинович. И тут же стала понятна банальная драма (или комедия, если бы не трагический финал) одинокой секретарши, влюбленной в своего выдающегося шефа.
И однако же я был поражен не столько этим открытием, сколько другим, по содержанию близким. На столе, в красивой пластиковой прозрачной рамке, выгнутой полукругом, была ещё одна большая фотография, на которой мужчина обнимал за плечи счастливую Наташу, и этим другим уже мужчиной был Александр, племянник Тарасова. В общем, влюбляться в Тарасовское племя было благоприобретенной чертой женской части фамилии Леоновых.
ГЛАВА 56
БЕСЕДА С СЕСТРОЙ
В этот момент меня и застукали. Выплакавшаяся Наташа вошла в комнату и была неприятно поражена, обнаружив там меня. Мне тактично указали на кухню, где было мое место, я сообщил, что засор устранен, можно и дальше продолжать в том же духе, и что я не сантехник, а частный детектив, проводящий по просьбе Тарасова Виктора Константиновича расследование совершенного на днях преступления. Что за преступление, уточнять не понадобилось. Как и называть свое имя - оно Наташу не интересовало.
Я все же сунул ей в руку дубликат своего удостоверения, вернее, точную его копию - одну из многих, хранившихся у меня как дома, так и в офисе. Она внимательно прочитала его, скорее всего ничего не поняла, потому что мысли её были заняты другим.
- О чем вы хотите меня спрашивасть? Я все уже рассказала милиции, когда они сюда приходили.
- Но я не из милиции. И меня может интересовать другое. Например, давно ли вы знакомы с Александром?
Она покраснела, но не стала уточнять, о каком Александре идет речь. Сказала с вызовом:
- Да, мы любим друг друга. И никто нас не сможет разлучить, даже Виктор Константинович.
Было ей на мой взгляд лет этак восемнадцать, не больше.
- А Тарасов в курсе... ваших отношений?
Она уловила мою заминку и, гордо выпрямивгись, сердито сказала:
- Нас с Александром не в чем упрекнуть. Наши отношения не переходят грань... Мы все равно поженимся! - выкрикнула вдруг она, и вновь залилась слезами.
Я сходил на кухню и принес ей стакан воды. Подождав, пока она вновь успоится, я предпринял новую попытку дознания.
- Я бы хотел знать, ваша сестра и Виктор Константинович были любовниками?
У неё от нового прилива негодования сразу и слов не нашлось.
- Да как вы смеете?!
Я почувствовал, что у меня внезапно заболела голова. Хотелось выйти на свежий воздух и выпить бутылку пива. Наверное, вчерашняя водка, выпитая перед сном, хоть и подлечила нервы, но вызвала и побочные эффекты. Наташа что-то прочла на моем лице, потому что внезапно сказала:
- Нет, моя сестра действительно любила Виктора Константиновича, но он никогда не давал ей повода даже надеяться. Он жестокий человек.
- В данном случае эта позиция говорит только в его пользу.
- Не знаю... Но я считаю, что после стольких лет преданности, да, преданности и любви, взять и легкомысленно жениться на какой-то приблудной... девке - это просто жестоко!
- Откуда вы знаете, что Елена Олеговна... девка, как вы её назвали?
- Откуда? Да мне Шурик все рассказал.
- В смысле, Александр?
- В смысле, Шура. Он узнал, что... Елена Олеговна была торговкой наркотиков, сама принимала наркотики, якшалась с кем ни попадя, с разным сбродом, бандитами. А отвечать пришлось Людочке, - и она вновь приготовилась заплакать.
Вот оно что! Я быстро задал следующий вопрос.
- Откуда Александр выяснил все об Елене Олеговне.
- Разве это трудно, если задаться целью?. Кажется, в Маздоке у него друзья, они и выяснили. Что тут странного?
- Значит ваша сестра узнала все о Елене Олеговне от Александра? спросил я и тут же понял, что вопрос можно было бы и не задавать. Наташа посмотрела на меня почти с жалостью.
- Почему это Шуре было что-то скрывать от Люды. Тем более, что мы с ним решили пожениться. Да, он все ей рассказал.
- Выходит, это стало причиной убийства? Значит, вы считаете, что Елена Олеговна косвенно стала причиной смерти вашей сестры?
- А почему косвенно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37