- Подожди, - остановила его Лена. - Подожди минуту, я сейчас.
Она быстро вышла. Я пожал плечами. Лена вернулась через несколько минут. подошел к бару, открыл небольшой холодильник и вынул банку пива.
- Я распорядилась накрыть на стол, сейчас пообедаем.
- Да полно, Лена, какой обед, ехать надо. Вот тетушку твою привезу и пообедаете все вместе. Небось разговоров будет!.. Сколько вы не виделись? Года три как она уехала?
- Да, примерно. Только наговориться мы с ней ещё успеем, да и Катя твоя её не оставит голодной. А вот ты нам ничего так и не рассказал. Зачем ездил? Что случилось в Москве? Почему ты такой встрепаный вернулся? И не говори ничего. Полчаса ты нам, я думаю, уделить можешь.
Ладно, почему бы и не задержаться?
Тут вошла Мария Степановна и доложила, что кушать подано. Перешли в столовую. За обедом, достаточно, впрочем, легким, я, сначала нехотя, а к концу все более увлекаясь, поведал о своих приключениях - сегодня достаточно бурных. Да и приятно, рассказывая, видеть восхищенные глаза.
Так или иначе, но восхищаться было чем: мимоходом расправиться с целым отделением врагов, если уж переходить на военную терминологию, да ещё не придавая этому большого значения - кое-что само по себе значило. За успехом рассказа следил по лицам, хотя временами что-то проскальзывало на них мне непонятное. И вот что интересно, это непонятное - не отвращение и не испуг - видел и у Аркадия, да и у Лены. Скорее всего, человек нормальный (себя я к этой категории не относил), конечно, боиться крови. А из уст хорошо знакомого человека все услышанное может произвести достаточно тягостное впечатление. Так что мне, хоть и доставило удовольствие заново пережить собственные подвиги, но двоякое впечатление от рассказа, уловленное из невольной реакции друзей, заставило поспешить закруглиться.
- Ладно, ребята! Поеду-ка я домой. Моя Катя уже заждалась - сутки не виделись, даже больше. И так задержался, пора домой.
Меня не задерживали. Лена посоветовала самому не приезжать, а просто послать кого-нибудь, или такси вызвать. Вряд ли в городе кто-нибудь мог не знать, где находится Княжеский особняк.
ГЛАВА 32
ЖИВОЙ ТРУП
Лена попрощалась со мной: её рука была холодна, как лед, но щеки горели. Кивнув Аркадию, я сбежал по лестнице вниз, обогнул мужчину в красной форменной куртке слуги, неторопливо натиравшего паркет дедовским способом - толстыми войлочными полавками на ногах, - и вышел наружу.
Погода вновь прекрасная, что обычно и бывает здесь в это время; лето на исходе, все ещё очень тепло, но проблески осени и увядания заметны в смягченной жаре - уже не пекла, - и в кое-где начинавших подкрашиваться желтой и красной охрой листьях, все более заметных на дорожках и лужайках парка.
Я пошел к своему "форду", отогнанному кем-то немного в сторону, к площадке для гольфа, в который никто здесь не играл, но и не забывал название, звучное для непревычного слуха. И уже взявшись ладонью за ручку дверцы своей машины, я вдруг так захотел оказаться рядом с Катей, наедине, что весь задрожал, словно от приступа боли.
Впрочем, подобные настроения были более чем естественны для молодого мужика, только что побывавшего в обществе пркрасной дамы, а немного раньше, выкупавшегося в озерце крови, что как известно из древней истории, чрезвычайно увеличивает потенцию у представителей обоих полов. Я, думая над этим заложенным в генную память явлением, выжимал из своего белого красавца все что допустимо на этой заплутавшейся лесной дороге, а сам был, в свою очередь, гоним нетерпением плоти, может быть, усугубленным выпитым недавно красным вином, которым я запивал молодого барашка.
Скоро я вылетел на простор приволжских полей, а когда подъезжал к шоссе, навстречу мне свернул и быстро разминулся со мной чем-то знакомый черный "Ауди", а главное, и знакомыми лицами в салоне с приспущенными от жары и близости природы стеклами. Я не сразу узнал двоих мужчин только потому, что мое настроение и эти два лица (особенно одно, особенно одно!) были так несовместимы, что произошла заминка с идентификацией. Когда же переферийная информация дошла, наконец, до моего активного сознания, я развернулся почти на месте и с таким яростным нетерпением бросился в погоню, что сумел обогнать и подрезать "Ауди" ещё до вьезда в рощу.
Выскочив из машины я сразу остановился, потому что из "Ауди" тоже выходили все трое ехавших: шофер, с черной родинкой на носу, майор Вараскин, приехавший из Москвы и вчера оставленный у ресторана на Тургеневской дядя Сема, мой личный покровитель и друг покойного отца, генерал майор МВД Семен Зелимханович Романов.
Я сам не понял, что меня так поразило в неожиданном появлении здесь Семена Зелимхановича, уже шедшего мне навстречу чуть ли не с распростертыми объятиями, тут же замененными размашистым хлопком всей распяленной пухлой пятерни.
- Здорово, Серега! Что, не ожидал? То-то. А я думаю вчера, чего это я делаю, сын друга приехал посоветоваться, а я его безнадегой кормлю, хотел тебе позвонить, так не знал куда. И что думаешь, командировку себе выписал и сразу выехал. Вот майора затребовал, погудели малость, он меня в курс ввел. Да, брат, дела тут у вас. А ты куда едешь? Я как раз о тебе, а ты мимо, я тормозить только подумал, а ты уже здесь. Лихо, лихо. Мне майор о тебе все уши прожужжал, правда майор?
Майор Вараскин стоял рядом с высоким и грубослепленным шофером и ухмылялся толстой физиономией, правда, мол, генерал говорит. Вообще, генералы всегда правы, эту истину знают умные люди и подчиненные, а майор Вараскин был и тем и другим. Шофер сунул лопатообразную ладонь в карман и вытащил сигареты "Прима", протянул майору, который, недовольно ворча, взял.
- Опять ты мне эти свои пролетарско-советские предлагаешь. Пора выходить на мировой уровень, - явно шутил майор Вараскин, прикуривая тут же.
Семен Зелимханович достал обычные "Мальборо", прикурил от огонька, который, думая о своем, протянул ему я.
- Какая у тебя зажигалка! - сразу обратил генерал внимание на золото-рубиновую вещь, купленную мною намедни в салоне "Кассандра". Хорошо живешь. А ты куда этак намылился? Мы вот в гости к хозяйке Шербурского леса... Тьфу ты, дрянь телевизионная на язык прет! Откуда это, майор?
- Робин Гуд, товарищ генерал-майор.
- Ах да, действительно, - захохотал Семен Зелимханович и вновь повернулся ко мне. - Так вот, мы к ней знакомиться, а ты отсюда. Поворачивай, поедем с нами. Представишь хозяйке.
- Шофер ваш у неё работает, он и представит. Я по делу спешу. Надо домой заехать, тетку Елены Михайловны забрать и сюда привести.
- Тетку? Ну ладно, тетку, так тетку. Езжай. Все равно ещё с тобой встретимся. Я тут на пару дней задержусь. Простор, Волга-матушка, красота!.. Елена Михайловна по старой дружбе приютит в своем замке. Муж её всегда меня оставлял гостить. Как ты думаешь, Сергей?
- Да, да...
Так вот и вышло, что я, даже не докурив свой "Кэмел", уже летел по шоссе к городу, в голове роились мысли, сновали туда сюда, что-то нашептывали важное, но я не мог поймать нить, все спутал быстро мелькающий пейзаж, за которым я машинально следил.
Мимо с ревом пронесся дальнобойный автопоезд с дымной дизельной трубой наверху, потянулись пригородные домишки, упорядочились, уплотнились и вознеслись на несколько этаже, обратившись в центр города.
Вот он и приехал.
Заглушив мотор, я вытащил телефон и позвонил домой. Прослушал длинные гудки. Не поднимала Катя трубку, заболталась Катя с тетей. Может быть выключила телефон? Случайно. Я полез в карман. Зачем? Да, закурить. Набрал номер Лехи. Сообщил, что приехал и что скоро понадобятся все силы. Позвоню чуть позже. Спросил, есть ли какие-нибудь новости. Пока нет, пока все живы. И то хорошо. Отключился. Выбросли окурок в окно. Чего я сижу? Вышел, запер машину. Стукнул ногой по колесу, проверяя, как накачаны шины.
- Ладно, - сказал я сам себе и пошел к подъезду.
Поднялся на свой этаж и позвонил. Ждать не стал, а, достав ключ, открыл дверь. Зашел. Конечно, они на кухне. Заглянул. Да, сидят на диване. Катя с тетей. С тетей, приехавшей к Лене. Кругленькая женщина, неуклонно превращающаяся в старушку. На настенных часах было тридцать пять первого. Круговорот часов. Вчера я примерно в это время осваивался в Москве. Я вышел в гостиную.. Через открытую балконную дверь доносились колоратурные переливы дроздиных песен, и невозможно было вынести эту агонию прозрения, эту мерзость жизни, этого краха!.. Все же постепенно я обрел некое подобие самоконтроля, простым методом плавного дыхания, о котором читал: вдох заканчивался на счете десять, выдох повторял тот же счет. Это помогло обрести тот настрой, в котором уже можно было дышать и думать почти совершенно нормально.
Я прошел на кухню. И Катя и тетя сидел и в тех же позах, в которых застигла их смерть, аккуратно и совершенно одинаково влетев им точно в середину лба. Выстрелы профессионалов. Зашли, точно выполнили порученное дело и, не задерживаясь, вышли. Да, аккуратно, быстро, точно.
Я позвонил дежурному по городу. Повезло, опять дежурил капитан Казанцев. Я объяснил ему, что произошло и попросил прислать группу. Объяснил, что только что приехал из Москвы. Объяснил, что убийца сам открыл дверь, а обе женщины, увлеченные беседой, увидели неизвесных гостей в самый последний момент. И даже не испугались. Голос капитана Казанцева сник от потрясения и жалости. Да, группа выедет немедленно, он лично распорядится.
До приезда оперов было ещё минут пятнадцать. Я принял душ, как-то освеживший меня, и все мои действия были основательно продуманы, тщательно взвешены, хотя за эти несколько минут вдруг заставал себя упорно разглядывавшим тюбик зубной пасты, потом крем для нормальной кожи, инструкцию к использованию которого внимательно прочитал. Я словно бы боялся невзначай расплескать в себе то тихое, хрупкое равновесие, которое только-только сумело воцариться во мне.
Тут в дверь позвонили, я открыл, с удивлением обнаружив, что уже вновь одет. Мужики, ввалившиеся гурьбой, деликатно приумолкли, заполняя квартиру шуршанием шагов, покашливанием, стуком передвигаемых предметов. Я, давая показания знакомому следователю, прошел на кухню. Фотограф посверкивал вспышкой, хотя света было довольно, кто-то снимал на видеокамеру, медэксперт суетился возле дивана...
Я вытащил сигареты, кто-то протянул мне возле лица щелкнувшую зажигалку, дым сразу кольцами поплыл к потолку. Я знал, что-то я должен был чувствовать, и ожидание этой лавины эмоций видел на лицах окружающие сейчас оперов. Был, как мертвец, сродни этим двоим, к одному из который я должен был что-то чувствовать, но не чувствовал, а так, повторял действия кого-то постороннего, словно бы шепотом подсказывающего мне неслышные другим советы. И вот ещё что: я двигался, говорил, объяснял, подписывал протокол, но ничего, ничего не осознавал, хотя все окружающее меня сейчас с ужасающей отчетливостью навсегда в мелких деталях запечатлелась в памяти, вплоть до пореза от бритвы на подбородке у врача, вплоть до белого прыщика вскочившего на сострадательно хмурившемся лбу следователя. Все, что творилось вокруг, и центром чего было то место на кухне, на которое было наложено уже действующее "табу" - вмещало память о тех моментах, которые отзывались во мне мукой невыносимоо раскаяния за разное из того, что уже навсегда стало прошлым. Главное, моя легкомысленная убежденность. что личная неуязвимость, которой я обладал, неким таинственным, связанным с собственной природой чудом перейдет на неё (даже имя пока нельзя было называть), сделав неуязвимой, как собственная продолжение. Связав её с собой, я тут же улетел прочь, забыв, что для меня она и есть та знаменитая Ахилесова пята, через которую легче всего погубить.
Мыслей было много, они были отрывистые, до конца не читаемые, лишь ощущения обладали целосностью и жгли, как каленым железом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38