Если птице показать пистолет, она и не шелохнется. В ее сознании нет связи между черной конструкцией и собственной гибелью. Для нее даже понятия гибели не существует.
Точно так же я не думала, что могу угодить под шальную молнию. Та уверенность, которую вселил в меня Зелиал, явившись черным пуделем и туманным столбом, позволяла мне теперь принимать как должное все чудеса и всю ведьмовщину. Такой стала после той ночи моя жизнь – кто же шарахается от собственной жизни? Стало быть, ею и буду жить, пока она не кончится.
Тот, кто в колпаке, перешел в наступление. Пучки его молний были как туго связанные веники, и они, не разлетаясь, стремились прямо в крылатого. Правда, они отскакивали, но оттуда, где вонзались, вздымался белый дым. А те огненные струи, что срывались с кончиков крыльев, делались все тоньше и короче, они уже не настигали отскакивавшего когтистого. Вдруг он поднял обе лапы – когти вспыхнули электрическим нестерпимым блеском. Он внезапно вырос вдвое и навис, растопырив эти жуткие когти, над крылатым.
Но я и сама была крылатой!
И я, плохо понимая, что такое делаю, с боевым криком сорвалась с креста и кинулась сквозь сплетающиеся вихри в глаза когтистому.
– К-р-ра-а! – заорала я, ударяя сильным крылом по расплющенному носу и врубаясь острым клювом туда, где должен быть глаз. – Кр-ра-а! – повторила я, отлетев для разгона и опять кинувшись в отвратительную физиономию.
С раскинутых лап слетели пучки молний и ушли в ночное небо. Он пытался отбиться и махал этими огромными лапами, как умел, но они были устроены очень неуклюже – он не мог достать когтем свою морду и не мог так развернуть лапу, чтобы сбить меня молнией и не обжечься самому.
Тем временем поверженный было крылатый вскочил и свел крылья над головой. Я резко взлетела вверх и увидела, как он вытянулся в струнку и с кончиков сложенных крыльев летит длинная мощная молния, в которую крылатый вложил последние силы.
Она угодила прямо в грудь когтистого. Он рухнул, и земля раскрылась воронкой и всосала его. Потом воронка вытолкнула несколько клубьев вонючего дыма и сомкнулась окончательно.
Я опустилась на траву, а крылатый упал рядом со мной. Оба мы чувствовали себя прескверно.
Наконец ко мне протянулось крыло, погладило меня по голове, я скосила на него глаз и увидела человеческие пальцы.
– Спасибо, ворона, – прошептал крылатый.
И я совершенно не удивилась, узнав в нем Зелиала.
Торопливо выдернув из грудки перо, я растерла его лапой и обрела свой нормальный вид.
– Я не ворона, я Жанна, – сказала я. – И в следующий раз мне хотелось бы перекинуться более приличной птицей. Если ваша фирма, конечно, на это способна.
– Моя фирма на все способна. И я знал, что это вы.
– Кто это был? – спросила я, показывая туда, где разглаживались круги от воронки.
Зелиал вздохнул.
– Похоже, я опять сделал что-то не то, – признался он. – Но, на мой взгляд, справедливость заключается в том, чтобы помешать ему. Благодарю вас. Без вашей помощи я бы не справился. Слышите?
Он поднял тонкое, точеное лицо к небу. Я – тоже. Но я не слышала ни звука.
– Летит, – сказал Зелиал и улыбнулся. – Нет, честное слово, летит! Как мы прекрасно успели! А ну…
Он откатился за подстриженные кустики изгороди, я чуть ли не кувырком последовала за ним. И тут я поняла, что он такое услышал.
Высоко в небе одна звезда стала большой и яркой. Но это была не слепящая яркость. Звезда струила приятный для глаз свет. И очень скоро я поняла, что от нее исходит длинный луч и движется к нам. Очевидно, он мчался с безумной скоростью, но мне казалось – он опускается медленно, словно светящуюся нить разматывают там, наверху. Зелиал услышал шорох, а может, свист, с которым этот луч пробивал пространство.
Когда от луча стало светло, я увидела, что побоище происходило рядом со свежей могилой, обложенной цветами.
Луч замедлил движение и ушел в цветы.
Он стоял светящимся столбом, и в центре столба обозначился силуэт. Его потянуло вверх, сперва медленно, потом – с ускорением. И луч тоже стал втягиваться обратно в звезду. Он улетал, а нам с Зелиалом делалось все темнее. Наконец звезда вернула его весь в себя и стала обычной маленькой звездочкой, булавочным уколом на небе, сквозь который просачивается к нам нездешний свет.
– Вот и все… Как хорошо… – шептал Зелиал. – Как изумительно хорошо… Как мы успели!..
– Что это такое было? – тоже шепотом спросила я.
– Справедливость, – ответил он. – Конечно, она великая грешница, она обманывала мужа и близких, она была то жадна, то мелочна, могла обидеть ребенка и солгать друзьям… Но так любить, как она любила, не всем дано. Потому ей многое простится. Там, наверху…
– А этот, с когтями, хотел взять ее туда, вниз? – догадавшись, я показала пальцем в сторону воронки.
– Да. Кстати…
И Зелиал, вернувшись на место схватки, стал деловито шарить по кустам. Наконец он отыскал и показал мне полуобгоревший лист бумаги.
– Их договор, – сообщил демон. – Сейчас мы с ним расправимся.
Бумага на его ладони взялась голубоватым пламенем и обратилась в пепел.
– А она?.. – спросила я, и он сразу меня понял.
– Она просила любви. Ну, и нарвалась на демона любострастия.
– Так это был демон любострастия? Такое чудище?..
– Ей он являлся в приличном виде, – проворчал Зелиал. – Да, достанется мне теперь там, внизу.
– Влезли в чужую парафию? – опять догадалась я.
– Влез. Я же – демон справедливости…
– И это – ваш настоящий вид?
Я вдруг перепугалась (наконец-то), что тонкое большеглазое лицо – удачная маска, а под ней – рожа с рогами.
– Вы не поверите – настоящий. У нас там, внизу, много смазливых, – усмехнувшись, сказал он. – Те, кого сбросили вниз после Большого бунта.
– И вас тоже?
– И меня тоже. Страшная была заваруха, никто ничего толком не понял. Огонь, молнии, кипящая плазма, черт знает что! Когда глаза к мраку привыкли, смотрю – вокруг морды звериные, в бородавках, кривые, косые, многоглазые, с ушами по колено! Оказалось – вся та чертовщина, о которой наверху говорят с горестным сожалением. Они нас и приставили к делу. Мы же, низвергнутые, обратились в демонов…
– А кем вы были там, наверху?
– Не помню. Нас же наказали – памяти лишили. Вот они, нижние, и стали лепить нам другую память. Хорошо, слово я накрепко запомнил – справедливость. Оно еще из того языка, слово… Из верхнего…
Зелиал замолчал, сел на траву и подтянул к подбородку острые колени, обхватив их руками.
– Холодно?
– Да. Мне очень холодно в вашем мире.
Ночь была удивительно теплой… Я подошла, села рядом и обняла этого странного демона за плечи. Мы прижались друг к другу. Он был, как и я, из плоти и, возможно, крови, хотя я и за себя-то не могла поручиться – вдруг после всех приключений мое тело стало иным, уже не человеческим?
– Скажите… Вам приходилось видеть, как торжествует справедливость? – спросил Зелиал. – Ну, вот, безнадежное дело, невинный человек попал в беду, кажется – все, погиб, и вдруг случается что-то этакое – и торжествует справедливость!
– То есть гибнет палач, обманом удается вывести страдальца из тюрьмы?.. – задала я провокационный вопрос.
– Нет, за такой обман потом тюремный сторож пострадает. Я о другом. Вдруг происходит что-то хорошее. В палаче просыпается совесть, добрые люди разбивают тюремную стену…
– Нет, ничего такого я не помню, – жестко сказала я. – У нас в стране у палачей не просыпалась совесть. А на километры колючей проволоки нужно было слишком много добрых людей – к тому времени погибших.
– Это – история, а теперь? Рядом с вами? Ну, пусть хоть в мелочи? – спросил Зелиал. – Старушка кошелек с пенсией потеряла, а он нашелся? Человека осудить пытались, а его невиновность обнаружилась? Как бы чудом? А?
– Думаю, что за чудо нужно неплохо заплатить адвокату, – сообщила я этому невинному младенцу. – А старушкин кошелек, возможно, и нашелся. Не знаю. При мне такого не было. Вот всяких безобразий я видела достаточно.
– Не упрекайте меня, – попросил Зелиал. – Мне всюду не поспеть. Я спрашивал вас потому, что никак не могу напасть на след.
– Чей след?
– Ангела справедливости!
– Зачем он вам? Вы ведь тоже – за справедливость!
– У меня иначе получается. На днях унизился до карманной кражи. Вынул из кармана у прохожего бабушкин кошелек и старушке его подбросил. Хорошая такая старушка, только слепнет понемногу. И не заметила, бедняга, как обронила, а тот подобрал и чуть домой не утащил. Хорошо, я рядом случился. Но ведь в этом есть элемент ненужного насилия!
– То есть как?! – совсем обалдела я.
– А так, что прохожий остался тем же. В следующий раз, найдя кошелек, он его поглубже в карман засунет. Ни совесть, ни милосердие я в нем не пробудил. Мне этого и не дано – я же демон! Так что старушке-то я помог, а зла не искоренил, и справедливость моя в итоге получилась какая-то убогая. Справедливость-однодневка. Мне бы найти ангела! Кто, кроме него, поможет мне разобраться, а? Ангел-то творит справедливость силой света! Он знает, как свет в душу направить! А я – ну, не то чтобы совсем силой мрака… но все-таки…
– Если я что-нибудь такое узнаю, сразу же скажу, – пообещала я. Мне стало безумно жалко неприкаянного демона, потерявшего все ориентиры в своей дьявольской деятельности. Он всеми силами сопротивлялся должностной необходимости творить зло. И никак не мог нашарить путей к добру. Я понимала его – я тоже подсознательно ломала голову, как в истории с маньяком соблюсти меру.
– Очевидно, есть где-то и высшая справедливость, которой подчиняются и ангел, и демон, да и вообще все ангелы и демоны, – задумчиво сказал он. – И я бы хотел знать, как я со своими дурацкими разговорами о продаже души в нее вписываюсь!
– Кстати, о договоре! – вспомнила я. – Мы будем его заключать?
– Больно он вам нужен! – буркнул Зелиал. – Я и без бумажки дам вам все необходимое…
– Почему же с другими вы заключили договоры?
– Это было раньше… давно.
– Что такое для демона – давно? – возмутилась я. – Вы же бессмертные! Для вас давно – это до нашей эры! А договор с бабой Стасей, хотя бы, подписан в конце сороковых, что ли, или в начале пятидесятых.
– Когда вы перестанете измерять время днями и годами! – возмутился он. – Время измеряют мыслями. Если у вас десять лет подряд одни и те же мысли в голове, – значит, ваше время стоит. А когда завелись новые мысли – то и время тронулось с места. Полностью обновились мысли – вы уже живете в другом времени. Так что тут ваше тысячелетие может оказаться равным одной неделе напряженной работы мозга. Да и какие мы бессмертные…
– Разве нет?
– На каждого из нас припасена погибель. То есть для тех, кого сверху скинули. Только нам и этого знания не дали. Те, кто всегда был внизу, – те знают. Есть духи, которых можно убить даже взглядом – нужно только знать час суток и расположение звезд. Есть, кого можно убить, зажав между пальцами кисточку финика и выстрелив прямо в лоб.
Я вздохнула – нет в мире совершенства. Даже этот печальный демон, оказывается, смертен. И вспомнила о договоре.
– Давайте все-таки составим эту бумагу, – попросила я. – Чем я лучше бабы Стаси! Как все – так и я.
– Не терпится вам взвалить на себя эту тяжесть! Вы хоть представляете, что это такое – продать душу дьяволу?
– Не представляю, – ответила я, – но пусть все будет честно. Я ведь уже пользовалась услугами вашей фирмы. Вот птицей перекидываться научили. Зрение поправили. Еще бы глаза отводить…
– У меня бумаги с собой нет! – ежась от ветерка, объявил Зелиал. – И писать нечем.
– Странные ныне пошли демоны… – философски заметила я. – Не могут из воздуха листок с авторучкой добыть. А могуществом фирмы похвастаться – первое дело!
Зелиал протянул руку – и на ладонь легли два листка, размером как из блокнота, и авторучка.
Я мелким почерком написала довольно грамотный договор – поскольку тренировки я веду и от кооператива, то по части договоров уже насобачилась, отточенные формулировки у меня от зубов отлетают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Точно так же я не думала, что могу угодить под шальную молнию. Та уверенность, которую вселил в меня Зелиал, явившись черным пуделем и туманным столбом, позволяла мне теперь принимать как должное все чудеса и всю ведьмовщину. Такой стала после той ночи моя жизнь – кто же шарахается от собственной жизни? Стало быть, ею и буду жить, пока она не кончится.
Тот, кто в колпаке, перешел в наступление. Пучки его молний были как туго связанные веники, и они, не разлетаясь, стремились прямо в крылатого. Правда, они отскакивали, но оттуда, где вонзались, вздымался белый дым. А те огненные струи, что срывались с кончиков крыльев, делались все тоньше и короче, они уже не настигали отскакивавшего когтистого. Вдруг он поднял обе лапы – когти вспыхнули электрическим нестерпимым блеском. Он внезапно вырос вдвое и навис, растопырив эти жуткие когти, над крылатым.
Но я и сама была крылатой!
И я, плохо понимая, что такое делаю, с боевым криком сорвалась с креста и кинулась сквозь сплетающиеся вихри в глаза когтистому.
– К-р-ра-а! – заорала я, ударяя сильным крылом по расплющенному носу и врубаясь острым клювом туда, где должен быть глаз. – Кр-ра-а! – повторила я, отлетев для разгона и опять кинувшись в отвратительную физиономию.
С раскинутых лап слетели пучки молний и ушли в ночное небо. Он пытался отбиться и махал этими огромными лапами, как умел, но они были устроены очень неуклюже – он не мог достать когтем свою морду и не мог так развернуть лапу, чтобы сбить меня молнией и не обжечься самому.
Тем временем поверженный было крылатый вскочил и свел крылья над головой. Я резко взлетела вверх и увидела, как он вытянулся в струнку и с кончиков сложенных крыльев летит длинная мощная молния, в которую крылатый вложил последние силы.
Она угодила прямо в грудь когтистого. Он рухнул, и земля раскрылась воронкой и всосала его. Потом воронка вытолкнула несколько клубьев вонючего дыма и сомкнулась окончательно.
Я опустилась на траву, а крылатый упал рядом со мной. Оба мы чувствовали себя прескверно.
Наконец ко мне протянулось крыло, погладило меня по голове, я скосила на него глаз и увидела человеческие пальцы.
– Спасибо, ворона, – прошептал крылатый.
И я совершенно не удивилась, узнав в нем Зелиала.
Торопливо выдернув из грудки перо, я растерла его лапой и обрела свой нормальный вид.
– Я не ворона, я Жанна, – сказала я. – И в следующий раз мне хотелось бы перекинуться более приличной птицей. Если ваша фирма, конечно, на это способна.
– Моя фирма на все способна. И я знал, что это вы.
– Кто это был? – спросила я, показывая туда, где разглаживались круги от воронки.
Зелиал вздохнул.
– Похоже, я опять сделал что-то не то, – признался он. – Но, на мой взгляд, справедливость заключается в том, чтобы помешать ему. Благодарю вас. Без вашей помощи я бы не справился. Слышите?
Он поднял тонкое, точеное лицо к небу. Я – тоже. Но я не слышала ни звука.
– Летит, – сказал Зелиал и улыбнулся. – Нет, честное слово, летит! Как мы прекрасно успели! А ну…
Он откатился за подстриженные кустики изгороди, я чуть ли не кувырком последовала за ним. И тут я поняла, что он такое услышал.
Высоко в небе одна звезда стала большой и яркой. Но это была не слепящая яркость. Звезда струила приятный для глаз свет. И очень скоро я поняла, что от нее исходит длинный луч и движется к нам. Очевидно, он мчался с безумной скоростью, но мне казалось – он опускается медленно, словно светящуюся нить разматывают там, наверху. Зелиал услышал шорох, а может, свист, с которым этот луч пробивал пространство.
Когда от луча стало светло, я увидела, что побоище происходило рядом со свежей могилой, обложенной цветами.
Луч замедлил движение и ушел в цветы.
Он стоял светящимся столбом, и в центре столба обозначился силуэт. Его потянуло вверх, сперва медленно, потом – с ускорением. И луч тоже стал втягиваться обратно в звезду. Он улетал, а нам с Зелиалом делалось все темнее. Наконец звезда вернула его весь в себя и стала обычной маленькой звездочкой, булавочным уколом на небе, сквозь который просачивается к нам нездешний свет.
– Вот и все… Как хорошо… – шептал Зелиал. – Как изумительно хорошо… Как мы успели!..
– Что это такое было? – тоже шепотом спросила я.
– Справедливость, – ответил он. – Конечно, она великая грешница, она обманывала мужа и близких, она была то жадна, то мелочна, могла обидеть ребенка и солгать друзьям… Но так любить, как она любила, не всем дано. Потому ей многое простится. Там, наверху…
– А этот, с когтями, хотел взять ее туда, вниз? – догадавшись, я показала пальцем в сторону воронки.
– Да. Кстати…
И Зелиал, вернувшись на место схватки, стал деловито шарить по кустам. Наконец он отыскал и показал мне полуобгоревший лист бумаги.
– Их договор, – сообщил демон. – Сейчас мы с ним расправимся.
Бумага на его ладони взялась голубоватым пламенем и обратилась в пепел.
– А она?.. – спросила я, и он сразу меня понял.
– Она просила любви. Ну, и нарвалась на демона любострастия.
– Так это был демон любострастия? Такое чудище?..
– Ей он являлся в приличном виде, – проворчал Зелиал. – Да, достанется мне теперь там, внизу.
– Влезли в чужую парафию? – опять догадалась я.
– Влез. Я же – демон справедливости…
– И это – ваш настоящий вид?
Я вдруг перепугалась (наконец-то), что тонкое большеглазое лицо – удачная маска, а под ней – рожа с рогами.
– Вы не поверите – настоящий. У нас там, внизу, много смазливых, – усмехнувшись, сказал он. – Те, кого сбросили вниз после Большого бунта.
– И вас тоже?
– И меня тоже. Страшная была заваруха, никто ничего толком не понял. Огонь, молнии, кипящая плазма, черт знает что! Когда глаза к мраку привыкли, смотрю – вокруг морды звериные, в бородавках, кривые, косые, многоглазые, с ушами по колено! Оказалось – вся та чертовщина, о которой наверху говорят с горестным сожалением. Они нас и приставили к делу. Мы же, низвергнутые, обратились в демонов…
– А кем вы были там, наверху?
– Не помню. Нас же наказали – памяти лишили. Вот они, нижние, и стали лепить нам другую память. Хорошо, слово я накрепко запомнил – справедливость. Оно еще из того языка, слово… Из верхнего…
Зелиал замолчал, сел на траву и подтянул к подбородку острые колени, обхватив их руками.
– Холодно?
– Да. Мне очень холодно в вашем мире.
Ночь была удивительно теплой… Я подошла, села рядом и обняла этого странного демона за плечи. Мы прижались друг к другу. Он был, как и я, из плоти и, возможно, крови, хотя я и за себя-то не могла поручиться – вдруг после всех приключений мое тело стало иным, уже не человеческим?
– Скажите… Вам приходилось видеть, как торжествует справедливость? – спросил Зелиал. – Ну, вот, безнадежное дело, невинный человек попал в беду, кажется – все, погиб, и вдруг случается что-то этакое – и торжествует справедливость!
– То есть гибнет палач, обманом удается вывести страдальца из тюрьмы?.. – задала я провокационный вопрос.
– Нет, за такой обман потом тюремный сторож пострадает. Я о другом. Вдруг происходит что-то хорошее. В палаче просыпается совесть, добрые люди разбивают тюремную стену…
– Нет, ничего такого я не помню, – жестко сказала я. – У нас в стране у палачей не просыпалась совесть. А на километры колючей проволоки нужно было слишком много добрых людей – к тому времени погибших.
– Это – история, а теперь? Рядом с вами? Ну, пусть хоть в мелочи? – спросил Зелиал. – Старушка кошелек с пенсией потеряла, а он нашелся? Человека осудить пытались, а его невиновность обнаружилась? Как бы чудом? А?
– Думаю, что за чудо нужно неплохо заплатить адвокату, – сообщила я этому невинному младенцу. – А старушкин кошелек, возможно, и нашелся. Не знаю. При мне такого не было. Вот всяких безобразий я видела достаточно.
– Не упрекайте меня, – попросил Зелиал. – Мне всюду не поспеть. Я спрашивал вас потому, что никак не могу напасть на след.
– Чей след?
– Ангела справедливости!
– Зачем он вам? Вы ведь тоже – за справедливость!
– У меня иначе получается. На днях унизился до карманной кражи. Вынул из кармана у прохожего бабушкин кошелек и старушке его подбросил. Хорошая такая старушка, только слепнет понемногу. И не заметила, бедняга, как обронила, а тот подобрал и чуть домой не утащил. Хорошо, я рядом случился. Но ведь в этом есть элемент ненужного насилия!
– То есть как?! – совсем обалдела я.
– А так, что прохожий остался тем же. В следующий раз, найдя кошелек, он его поглубже в карман засунет. Ни совесть, ни милосердие я в нем не пробудил. Мне этого и не дано – я же демон! Так что старушке-то я помог, а зла не искоренил, и справедливость моя в итоге получилась какая-то убогая. Справедливость-однодневка. Мне бы найти ангела! Кто, кроме него, поможет мне разобраться, а? Ангел-то творит справедливость силой света! Он знает, как свет в душу направить! А я – ну, не то чтобы совсем силой мрака… но все-таки…
– Если я что-нибудь такое узнаю, сразу же скажу, – пообещала я. Мне стало безумно жалко неприкаянного демона, потерявшего все ориентиры в своей дьявольской деятельности. Он всеми силами сопротивлялся должностной необходимости творить зло. И никак не мог нашарить путей к добру. Я понимала его – я тоже подсознательно ломала голову, как в истории с маньяком соблюсти меру.
– Очевидно, есть где-то и высшая справедливость, которой подчиняются и ангел, и демон, да и вообще все ангелы и демоны, – задумчиво сказал он. – И я бы хотел знать, как я со своими дурацкими разговорами о продаже души в нее вписываюсь!
– Кстати, о договоре! – вспомнила я. – Мы будем его заключать?
– Больно он вам нужен! – буркнул Зелиал. – Я и без бумажки дам вам все необходимое…
– Почему же с другими вы заключили договоры?
– Это было раньше… давно.
– Что такое для демона – давно? – возмутилась я. – Вы же бессмертные! Для вас давно – это до нашей эры! А договор с бабой Стасей, хотя бы, подписан в конце сороковых, что ли, или в начале пятидесятых.
– Когда вы перестанете измерять время днями и годами! – возмутился он. – Время измеряют мыслями. Если у вас десять лет подряд одни и те же мысли в голове, – значит, ваше время стоит. А когда завелись новые мысли – то и время тронулось с места. Полностью обновились мысли – вы уже живете в другом времени. Так что тут ваше тысячелетие может оказаться равным одной неделе напряженной работы мозга. Да и какие мы бессмертные…
– Разве нет?
– На каждого из нас припасена погибель. То есть для тех, кого сверху скинули. Только нам и этого знания не дали. Те, кто всегда был внизу, – те знают. Есть духи, которых можно убить даже взглядом – нужно только знать час суток и расположение звезд. Есть, кого можно убить, зажав между пальцами кисточку финика и выстрелив прямо в лоб.
Я вздохнула – нет в мире совершенства. Даже этот печальный демон, оказывается, смертен. И вспомнила о договоре.
– Давайте все-таки составим эту бумагу, – попросила я. – Чем я лучше бабы Стаси! Как все – так и я.
– Не терпится вам взвалить на себя эту тяжесть! Вы хоть представляете, что это такое – продать душу дьяволу?
– Не представляю, – ответила я, – но пусть все будет честно. Я ведь уже пользовалась услугами вашей фирмы. Вот птицей перекидываться научили. Зрение поправили. Еще бы глаза отводить…
– У меня бумаги с собой нет! – ежась от ветерка, объявил Зелиал. – И писать нечем.
– Странные ныне пошли демоны… – философски заметила я. – Не могут из воздуха листок с авторучкой добыть. А могуществом фирмы похвастаться – первое дело!
Зелиал протянул руку – и на ладонь легли два листка, размером как из блокнота, и авторучка.
Я мелким почерком написала довольно грамотный договор – поскольку тренировки я веду и от кооператива, то по части договоров уже насобачилась, отточенные формулировки у меня от зубов отлетают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16