он то и
дело ее бросал, спускался в подвал и вновь и вновь любовался своим
сокровищем.
К вечеру следующего дня стали съезжаться гости. Вино и пиво текли
рекой, на вертелах жарились целиком два единорога, а все приглашенные
считали своим долгом взглянуть на сказочный клей.
Уолт парил в облаках радости, гордыни и винных паров. Он вопил во всю
глотку, что от частого посещения подвала ноздри у него ссохлись, язык
одеревенел, а вони он вобрал в себя столько, что стоит ему, Уолту Кейджу,
еще разок спуститься в подвал, как он станет таким же драгоценным, как и
настоящий продукт рвотного дерева, и его, Уолта Кейджа, все будут искать с
неиссякаемым рвением.
Он хватал за руку каждого гостя, тащил в подвал и держал там до тех
пор, пока несчастный не начинал кричать, что умрет, если его немедленно не
выпустят, что так, пожалуй, можно опоздать к вину и мясу, и что совершенно
незачем добавлять вони за столом.
Иногда хозяин жалел и отпускал гостя с миром. А иногда захлопывал
дверь и орал, что тот останется в подвале до утра стеречь его, Уолта
Кейджа, богатство. При этом попавший в западню начинал колотить в дверь и
кричать, требуя ради всего святого прекратить шутки и выпустить его, иначе
у него сгниют легкие. Когда дверь, наконец отпиралась, гость с
разноцветными пятнами на лице, качаясь, вываливался наружу, хватаясь
руками за горло, остальные хохотали, совали жертве полные до краев кружки
и убеждали чихать и сморкаться, чтобы поскорее освободить нос от аромата
сокровища.
Мистер Мерримот прибыл на торжество с сестрой-вдовой и
красавицей-дочерью - черноглазой, с яркими губами и высокой грудью, Бесс
было разрешено присутствовать на празднике несмотря на поздний час: в
конце концов, она уже совсем взрослая девушка.
Джек был рад встрече. К этому времени он уже изрядно отяжелел от
вина, обычно он не пил так много. Но сегодня... Алкоголь помогал
преодолеть неловкость, которую он испытывал из-за вони, оставшейся даже
после очень тщательного мытья.
Вероятно, поэтому он и повел Бесс взглянуть на свою находку: рядом с
жемчугом его запах будет не ощутим. Они пошли вдвоем по тенистой аллее;
впервые Бесс не сопровождала тетушка.
Мистер Мерримот слегка приподнял брови, глядя вслед уходящей паре, и
перевел взгляд на сестру. Джек ведь еще не сделал официального
предложения! Но сестра только покачала головой, давая понять, что настало,
мол, время, когда девушке надо побыть наедине со своим кавалером. Мистер
Мерримот решил довериться женской мудрости. Тем не менее, принимая из рук
слуги очередной стаканчик, мистер Мерримот размышлял о том, какой из
органов чувств подсказал его сестре, что именно сегодня Джек должен
сделать первый шаг к ярму, то есть, - к священным узам брака...
Джек и Бесс осмотрели трепещущий ком. К этому времени Джека уже
поташнивало от этого зрелища. Бесс сделала подобающий случаю, жест,
свидетельствующий об отвращении и протесте, после чего спросила, сколько
может стоить этакая штуковина. Джек ответил и поспешно вывел девушку
наверх, в сад.
В этот момент ветер донес с лугов звуки барабанов и рогов, а горизонт
к северу от фермы озарили отсветы костров. Джек невнятно пробормотал: "Вот
Р-ли и дома".
- Что ты сказал? - спросила Бесс.
- Хочешь поглядеть, как гривастые возвращаются домой? Ну, как их
встречают, и все такое?
- Очень хочу, - ответила Бесс, легонько сжав его руку, - я никогда
ничего подобного не видела. А гривастые... Они не будут возражать?
- Мы незаметно.
Когда они шли по залитому лунным светом лугу, Джек почувствовал
знакомое уже волнение. Из-за вина? Бесс? Того и другого вместе?
Между тем барабаны умолкли, зазвенели струны лир, наполнив чистый
воздух полнолуния ласковой музыкой. Трепетно запела свирель. И на этом
фоне возник кристально чистый голос. Голос Р-ли. Он звучал все выше, менял
оттенки каждое мгновение, был разным на каждом вздохе и все-таки оставался
одним и тем же - голосом Р-ли. Голосом сирены, таким же манящим, как и она
сама. И таким же опасным. Джек опять слушал песню сирены.
В удивительный оркестр мягко и властно влился рокот струн какого-то,
видимо, очень крупного струнного инструмента. Влился - и подчинил себе все
остальные, и повел их за собой. Когда в лунном свете уже затихали
последние высокие аккорды, он звучал мощнее и увереннее всех остальных
звуков, воспевая величие духа и красоту природы. У слушавших волновались
сердца, а на глаза навертывались слезы.
Потом и он замолк.
Потрясенная Бесс сильно сжала ладонь Джека и прошептала:
- Боже, как прекрасно!.. Нет, что бы ни говорили о вийрах, но петь
они умеют...
Джек взял девушку за руку и молча повел дальше. Слов у него не было.
Да они были бы лишними сейчас.
Потом он мог очень смутно вспомнить, как глядел сквозь просвет в
густом кустарнике на праздник у костров. Они видели ритуальные танцы
вийров и танцы-импровизации. Джек не сводил глаз с Р-ли. Когда она,
танцуя, на несколько мгновений исчезла в кадмусе, а затем опять появилась
в проеме входа, Джек успел заметить еще кое-что.
Из сумерек в глубине кадмуса выглядывало чье-то лицо. И хотя дым
костров и расстояние мешали хорошенько разглядеть его, Джек был уверен,
что видел лицо Полли О'Брайен.
Как только Джек окончательно уверился, что не ошибается, что там, в
кадмусе, действительно Полли, он повел Бесс обратно. Ее родня, наверное,
уже вовсю беспокоится, почему их нет так долго. Бесс совсем не хотелось
уходить. Возбужденная музыкой и непривычными танцами обнаженных вийров,
она с неохотой медленно пошла прочь от костров, опираясь на руку Джека и
болтая без умолку. Джек почти не слушал девушку; впечатлений было
многовато для одного вечера: песня сирены, танцующая Р-ли, Полли О'Брайен
в кадмусе гривастых... Голова Джека кружилась, он почти совсем забыл о
своей спутнице и даже не сразу понял, что Бесс остановилась и глядит на
него из-под опущенных ресниц, приоткрыв губы для поцелуя.
Джек попытался забыть о приключениях последних суток, азартно и
радостно целуя послушную и неумелую Бесс; в конце концов, хватит с него
раздумий и забот о каких-то чужих женщинах! Какое они имеют отношение к
нему и его жизни? Он живет здесь и сейчас. И здесь и сейчас ему нужна
женщина его мира, мира, в котором он живет и который знает. Нужна семья,
дом, дети и все такое прочее. Кстати, это наилучший выход из всех
затруднений и сомнений последних дней.
Когда они вернулись к гостям, Бесс уже успела пообещать Джеку сменить
свою фамилию на его. Правда, было решено пока никому ничего не говорить:
вот кончится весенний сев, все станут посвободнее, тогда и можно будет
объявлять о помолвке и устраивать праздник по этому случаю. Разумеется,
хотя все будет держаться в секрете, Джеку следует побеседовать с мистером
Мерримотом хотя бы о том, чтобы им разрешили видеться это время. Такие
"прелюдии" к помолвке являются обычным делом. Редкие пары рискуют
игнорировать общественное мнение и прервать отношения после официально
разрешенных родителями "встречаний". Парню еще куда ни шло, а вот
девушке... В таком случае она считается как бы "не совсем" целомудренной и
вряд ли сможет найти другого жениха в этой округе. А уезжать куда-нибудь -
страшно непрактично...
Словом, тайна Джека и Бесс, собственно, таковой не являлась. И хотя
Джек считал всю эту возню глупой и ненужной, но, как и большинство мужчин,
предпочитал в подобных вопросах не перечить женщине.
Сразу по возвращении, Бесс украдкой от Джека стала шептать что-то на
ухо своей тетушке. Джек заметил устремленные на него заговорщицкие взгляды
обеих и покраснел.
Праздник продолжался почти до рассвета. Джеку удалось проспать меньше
двух часов и проснулся он с головной болью, сухостью во рту и
отвратительным настроением. С трудом поднявшись, Джек кое-как оделся и
побрел на кухню.
Ланк спал на груде шкур оборотней за печью и даже не заворчал, когда
Джек легонько пнул его ногой под ребра. Поэтому Кейдж сам принялся
разводить огонь, рассудив, что легче приготовить что-либо бодрящее самому,
нежели пытаться разбудить пьяного слугу. Он залил крутым кипятком сушеные
листья тотума и поставил настаиваться. А до тех пор надо покормить собак.
Вернувшись с псарни, Джек обнаружил пропажу бодрящего напитка, в
результате чего Ланк еще раз получил ногой по ребрам, на этот раз гораздо
ощутимее. Впрочем, он только крякнул и повернулся на бок. Рожа спящего
раскраснелась и лоснилась от жара печи.
Джек снова лягнул слугу, Ланк сел.
- Ты выпил мой отвар?
- Ну... мне снилось, что я вроде что-то пил...
- Ах, тебе снилось?.. Так пусть тебе приснится, что ты, наконец,
поднялся и сделал мне новый! А я-то еще пытался тебе помочь...
Поскольку отец велел разбудить его пораньше, Джек постучался в
спальню родителей. Первой, как всегда, проснулась миссис Кейдж и принялась
энергично трясти главу семьи до тех пор, пока тот не поднялся с постели.
После легкого завтрака, состоявшего из бифштексов, печенки, яиц,
хлеба с маслом и медом, пива и бодрящего отвара, Ланк отправился запрягать
единорогов в повозку, а оба Кейджа начали обход фермы.
- Терпеть не могу брать что-нибудь у гривастых, - начал Уолт, - мне
это поперек гордости. Но не думаю, чтобы тебе удалось отговорить эту Р-ли
от принятого раз решения... Упрямство вийров вошло в пословицу, верно? -
он стал насвистывать что-то, потирая переносицу, потом вдруг резко
остановился и ухватил сына за плечо. - Скажи мне, Джек, почему эта сирена
отказалась от своей доли?
- Не знаю, отец.
Пальцы Уолта еще крепче сжали плечо Джека:
- Ты в этом уверен? Здесь нет ничего... личного?
- О чем это ты?
- Ты не... - Уолт долго подыскивал подходящее слово. - Я хочу
сказать, ты не... ну, не сожительствовал с ней?..
- Па, что ты говоришь? Я? С сиреной? Да я не видел ее три года! И
один на один с ней был совсем недолго...
Уолт убрал руку с плеча сына:
- Я верю тебе. Я верю тебе, Джек. - Он поднес руку к воспаленным
глазам. - Мне не следовало даже задавать этот вопрос. Я понял бы даже,
если б ты сейчас... ударил меня. Но ты должен меня понять, сынок. Поверь,
такие дела случаются гораздо чаще, чем ты думаешь. Да, гораздо чаще... К
тому же я знаю, какими они могут быть, сирены. Лет двадцать тому назад...
Еще до женитьбы... Сынок... У меня было искушение!..
Джек не осмелился спросить отца, поддался ли он ему.
Немного погодя они остановились поглядеть на нескольких молодых
сатиров, только-только начавших обрастать жестким взрослым волосом. Сатиры
стояли на четвереньках и крошили почву между пальцами, время от времени
прикладывая ухо к земле, как бы прислушиваясь. Пальцы их поочередно
барабанили по верхней корке грунта.
С ними был старший - рослый сатир с длинным хвостом, тяжело бившим
его по лодыжкам при ходьбе.
- С добрым утром, - дружелюбно приветствовал он хозяина фермы
по-английски.
Ни в желтых глазах, ни в открытом лице вийра не было ни малейших
признаков сегодняшнего ночного пиршества. "Редкий, как головная боль у
гривастого", - говорила одна из пословиц.
- Как дела, Слушатель Почвы? - спросил Уолт. Беседа их была
уважительной и степенной, как будто разговаривают два старых добрых
соседа-фермера. Они обсудили состояние почвы, количество влаги в ней,
наметили день начала пахоты;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30