Одним из них являлся командно-диспетчерский пункт, другим – представительства авиакомпаний. Мел мог вмешиваться и вмешивался в вопросы, связанные с деятельностью аэропорта в целом или с обслуживанием пассажиров. Он мог, например, приказать авиакомпании снять с двери табличку, которая, по его мнению, сбивала с толку пассажиров или не соответствовала принятым на аэровокзале стандартам. Но то, что происходило за дверью, на которой красовалась эта табличка, естественно, находилось в ведении самой авиакомпании.
Таким образом, управляющему аэропортом надлежало быть не только хорошим администратором, но и тактиком.
Мел положил трубку на рычажок. По другому телефону Дэнни Фэрроу препирался с контролером автостоянки, издерганным и совершенно замученным жалобами, которые на протяжении последних часов поступали от владельцев машин, застрявших в снегу. «Да что же это такое, – говорили ему, – неужели ваши начальники в аэропорту не знают, что идет снег? А если знают, так почему же, черт побери, никто не пошевелится и не разгребет всю эту мерзость, чтобы люди могли вывести свою машину, когда им нужно! Или мы уже лишились своих демократических прав?»
– Скажи им, что мы установили диктатуру!
Ничего не поделаешь, говорил тем временем Дэнни, придется им подождать, пока машины расчистят снег там, где это важнее. Он подбросит людей и оборудование, как только сможет. Разговор прервали – звонил руководитель полетов с КДП. Получена новая сводка погоды: судя по всему, через час переменится ветер. Значит, придется работать на других полосах, поэтому нельзя ли ускорить расчистку полосы один-семь, левой. Он постарается, сказал Дэнни. Выяснит, как обстоят дела у «Анаконды», и позвонит.
В таком постоянном, ни на минуту не отпускающем напряжении работали люди вот уже три дня и три ночи – с тех пор, как начался буран. И в общем-то справлялись. Не удивительно поэтому, что записка, врученная Мелу посыльным четверть часа назад, лишь усилила его раздражение. Она гласила:
«м! ршила прдпрдить: комиссия борьбе заносами (по настоянию врн дмррр – почему ваш зять так вас не любит?) готовит разгромную докладную, считает взлетные плсы и рулежные држки забиты снегом (в.д. считает) из-за взмутительно бзответственнго руководства… докладная винит аэропорт (вас) задержке вылета блшинства самолетов… утверждает, если бы плса была лучше расчищена, 707 не застрял бы… а теперь материальный ущерб понесли все авиакомпании и т.д. и т.п. – ясно?.. словом, где были вы – понятно?.. слезайте со своей верхотуры и угостите меня кофе.
првет
т.».
«Т» означало Таня – Таня Ливингстон, агент по обслуживанию пассажиров компании «Транс-Америка» и приятельница Мела. Он перечитал записку, как перечитывал обычно все послания Тани, которые никогда не мог сразу разобрать: Таня, на чьей обязанности лежала ликвидация недоразумений и недовольства, возникавших у пассажиров, не признавала заглавных букв. В своей борьбе с этими буквами она дошла до того, что уговорила механика «Транс-Америки» снять их с ее машинки. Мел слышал, что потом кто-то из ее начальства поднял по этому поводу страшный шум: компания-де не потерпит, чтобы ее служащие намеренно причиняли ущерб казенному имуществу. Но Тане это сошло с рук. Как, впрочем, сходило с рук все.
Под «врн дмррр», упоминавшимся в записке, подразумевался капитан Вернон Димирест, пилот все той же «Транс-Америки». Это был один из опытнейших командиров воздушных кораблей и весьма активный член Ассоциации пилотов гражданской авиации, а в эту зиму он к тому же вошел в состав комиссии по борьбе с заносами в международном аэропорту Линкольна. Комиссия эта осуществляла надзор за состоянием взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек во время снегопадов и устанавливала их пригодность. В состав комиссии всегда входил кто-то из действующих пилотов.
Помимо перечисленных достоинств, Вернон Димирест обладал еще одним качеством – он приходился Мелу зятем, так как был женат на его старшей сестре Саре. Надо сказать, что клан Бейкерсфелдов благодаря бракам и наследственной привязанности к определенной профессии всеми своими корнями и ветвями врос в авиацию, подобно тому как в старину целые семьи были связаны, скажем, с мореходством. Тем не менее между Мелом и его зятем существовали весьма прохладные отношения: Мел недолюбливал Вернона за самодовольство и высокомерие, причем в этом он не был одинок. Недавно Мел и капитан Димирест отчаянно сцепились на заседании Совета уполномоченных, где Димирест выступал от имени Ассоциации пилотов. И Мел заподозрил сейчас, что разгромная докладная составлена его зятем в отместку за поражение на этом заседании.
Сама по себе докладная не слишком волновала Мела. Каковы бы ни были недостатки в работе аэропорта, он знал, что при таком буране многое могло обстоять и хуже. И тем не менее какие-то осложнения эта докладная в его жизнь внесет. Она будет разослана всем авиакомпаниям, и уже завтра начнутся телефонные звонки и записки с требованием объяснений.
Мел решил на всякий случай к этому подготовиться. Он лично проведет инспекцию и проверит, как идет работа по расчистке снега, когда поедет на поле выяснять, насколько продвинулось дело с этим самолетом «Аэрео-Мехикан», застрявшим на полосе.
А тем временем Дэнни Фэрроу уже снова говорил по телефону с центром по борьбе с заносами. Когда он на секунду умолк. Мел сказал:
– Я спущусь в вокзал, а потом выеду на поле.
Он вспомнил о записке Тани и ее предложении выпить кофе. И решил зайти к себе в кабинет, а потом, проходя через аэровокзал, заглянуть к ней в «Транс-Америку». При этой мысли у него потеплело на душе.
2
Мел вошел в служебный лифт, который открывался специальным ключом, и спустился из башни на этаж, где располагалась администрация. В помещениях, прилегавших к его кабинету, стояла тишина, столы стенографисток были пусты, машинки накрыты чехлами, но всюду горел свет. Мел прошел к себе. Из шкафа, встроенного в стену рядом с широким, красного дерева письменным столом, за которым он днем работал, Мел достал толстое пальто и сапоги на меху.
Собственно, никаких особых дел сегодня в аэропорту у Мела не было. И это было естественно. Тем не менее почти все время на протяжении этих трех дней, пока бушевала пурга, он оставался на посту – на всякий случай. «Если бы не эта пурга, – размышлял он, натягивая и зашнуровывая сапоги, – я бы сидел сейчас дома с Синди и детьми».
В самом деле сидел бы?
Сколько бы человек ни старался быть объективным, подумал Мел, он не всегда может понять, что им движет. Наверное, не будь снегопада, нашлась бы другая причина не ехать домой. С некоторых пор главным его желанием стало поменьше там бывать. Работа, конечно, давала ему такую возможность. Она позволяла сколько угодно задерживаться в аэропорту, где в последнее время перед ним возникало немало разных проблем, помимо сегодняшней кутерьмы и неразберихи. И в то же время, если быть честным с самим собой, надо признать, что аэропорт помогал ему избегать ссор, которые неизменно вспыхивали между ним и Синди, как только они оставались вдвоем.
– А, черт! – неожиданно громко ругнулся Мел в тишине кабинета.
Тяжело шагая в меховых сапогах, он подошел к письменному столу. Взглянул на памятку, отпечатанную секретаршей, и понял: так оно и есть. Он вспомнил, что именно сегодня вечером состоится одно из этих нудных благотворительных сборищ, которые посещает его жена. И на прошлой неделе Мел скрепя сердце обещал быть на нем. Предстоял коктейль и ужин в фешенебельном «Лейк Мичиган Инн» (так значилось в памятке). А вот в честь чего устраивают это благотворительное сборище, в памятке сказано не было. Возможно, жена и говорила ему, не он забыл. Да и не все ли равно! Синди всегда участвовала в одних и тех же сборищах, причем удивительно скучных. Главное, по ее мнению, было не в идее, а в общественном положении, которое занимали дамы-благотворительницы, заседавшие с ней в различных комитетах.
По счастью, сегодня ему, видимо, удастся сохранить мир с Синди: эта затея начинается довольно поздно, и у него еще есть в запасе два часа, а учитывая скверную погоду, не только он может опоздать. Так что он вполне успеет объехать аэропорт. Затем он побреется и переоденется у себя в кабинете и довольно скоро сможет быть в городе. И все-таки лучше, пожалуй, предупредить Синди. Мел взял трубку городского телефона и набрал свой домашний номер.
Ответила Роберта, его старшая дочь.
– Привет, – сказал Мел. – Говорит твой старик.
На другом конце провода послышался спокойный голос Роберты:
– Я чувствую.
– Ну, как сегодня было в школе?
– Нельзя ли поточнее, отец? У нас была куча всяких предметов. Что именно тебя интересует?
Мел вздохнул. В иные дни ему казалось, что его домашний очаг рассыпается по частям. К примеру, Роберта сегодня – явно в «кусачем» настроении, как выражалась ее мать. Неужели все отцы, подумал Мел, теряют контакт со своими дочерьми, когда им исполняется тринадцать лет? Всего какой-нибудь год назад они были необычайно дружны – как только могут быть дружны отец и дочь. А Мел любил обеих дочерей – и Роберту и младшую Либби. Он часто думал о том, что только благодаря им как-то держится его брак с Синди. Он, конечно, понимал, что с годами у Роберты должны появиться интересы, которых он не сможет ни разделить, ни понять. Он был готов к этому. Но он никак не ожидал, что она так скоро отойдет от него или будет относиться к нему с таким безразличием и даже пренебрежением. Правда, если смотреть на дело объективно, нельзя не признать, что нелады между ним и Синди не могли не способствовать углублению этой пропасти. Дети – они ведь все чувствуют.
– Ладно, не будем об этом, – сказал Мел. – Мама дома?
– Уехала. Она сказала: если ты позвонишь, я должна передать, что вы встретитесь в городе и чтобы ты постарался на этот раз не опаздывать.
Мел подавил в себе раздражение. Ну чего злиться: Роберта просто повторяет слова Синди. Он так и слышит, как Синди их произносит.
– Если мама позвонит, скажи ей, что я, возможно, немного опоздаю, но по не зависящим от меня причинам.
На том конце провода царило молчание, и он спросил:
– Ты меня слышишь?
– Да, – сказала Роберта. – Что-нибудь еще, отец? А то у меня много домашних заданий.
– Да, кое-что еще, – не выдержав, рявкнул он. – Будьте любезны, юная леди, изменить тон и проявлять немножко больше уважения к отцу. И еще одно: наш разговор будет закончен тогда, когда я сочту нужным.
– Как тебе угодно, отец.
– И перестань звать меня отцом!
– Хорошо, отец.
Мел чуть не прыснул со смеху, но сдержался. И спросил:
– Дома все в порядке?
– Да. Вот только Либби хочет с тобой поговорить.
– Одну минуту. Я как раз хотел сказать тебе: из-за бури я, возможно, не сумею приехать домой. В аэропорту у нас тут бог знает что творится. Поэтому я, наверно, вернусь сюда и буду ночевать здесь.
Снова пауза; казалось, Роберта взвешивала: сказать колкость или нет? Вроде, например: «Может, придумаешь что-нибудь поновее?» Но в конечном счете решила смолчать.
– Ну, а сейчас я могу позвать Либби?
– Да, можешь. Спокойной ночи, Робби.
– Спокойной ночи.
Послышался шорох – трубка переходила из рук в руки, а затем тоненький, задыхающийся от волнения голосок Либби:
– Папочка, папочка! Ну-ка угадай – что?!
Либби всегда говорила задыхающимся голосом, точно в свои семь лет бегом бежала за жизнью и очень боялась отстать.
– Дай-ка подумать, – сказал Мел. – А-а, знаю: ты сегодня играла в снежки.
– Да, играла. Только это не то.
– Ну, тогда я не знаю. Придется тебе самой мне сказать.
– Так вот: мисс Керзон сказала, что дома мы должны написать про все хорошее, чего мы ждем в будущем месяце.
Он с нежностью подумал о том, что вполне может понять энтузиазм Либби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Таким образом, управляющему аэропортом надлежало быть не только хорошим администратором, но и тактиком.
Мел положил трубку на рычажок. По другому телефону Дэнни Фэрроу препирался с контролером автостоянки, издерганным и совершенно замученным жалобами, которые на протяжении последних часов поступали от владельцев машин, застрявших в снегу. «Да что же это такое, – говорили ему, – неужели ваши начальники в аэропорту не знают, что идет снег? А если знают, так почему же, черт побери, никто не пошевелится и не разгребет всю эту мерзость, чтобы люди могли вывести свою машину, когда им нужно! Или мы уже лишились своих демократических прав?»
– Скажи им, что мы установили диктатуру!
Ничего не поделаешь, говорил тем временем Дэнни, придется им подождать, пока машины расчистят снег там, где это важнее. Он подбросит людей и оборудование, как только сможет. Разговор прервали – звонил руководитель полетов с КДП. Получена новая сводка погоды: судя по всему, через час переменится ветер. Значит, придется работать на других полосах, поэтому нельзя ли ускорить расчистку полосы один-семь, левой. Он постарается, сказал Дэнни. Выяснит, как обстоят дела у «Анаконды», и позвонит.
В таком постоянном, ни на минуту не отпускающем напряжении работали люди вот уже три дня и три ночи – с тех пор, как начался буран. И в общем-то справлялись. Не удивительно поэтому, что записка, врученная Мелу посыльным четверть часа назад, лишь усилила его раздражение. Она гласила:
«м! ршила прдпрдить: комиссия борьбе заносами (по настоянию врн дмррр – почему ваш зять так вас не любит?) готовит разгромную докладную, считает взлетные плсы и рулежные држки забиты снегом (в.д. считает) из-за взмутительно бзответственнго руководства… докладная винит аэропорт (вас) задержке вылета блшинства самолетов… утверждает, если бы плса была лучше расчищена, 707 не застрял бы… а теперь материальный ущерб понесли все авиакомпании и т.д. и т.п. – ясно?.. словом, где были вы – понятно?.. слезайте со своей верхотуры и угостите меня кофе.
првет
т.».
«Т» означало Таня – Таня Ливингстон, агент по обслуживанию пассажиров компании «Транс-Америка» и приятельница Мела. Он перечитал записку, как перечитывал обычно все послания Тани, которые никогда не мог сразу разобрать: Таня, на чьей обязанности лежала ликвидация недоразумений и недовольства, возникавших у пассажиров, не признавала заглавных букв. В своей борьбе с этими буквами она дошла до того, что уговорила механика «Транс-Америки» снять их с ее машинки. Мел слышал, что потом кто-то из ее начальства поднял по этому поводу страшный шум: компания-де не потерпит, чтобы ее служащие намеренно причиняли ущерб казенному имуществу. Но Тане это сошло с рук. Как, впрочем, сходило с рук все.
Под «врн дмррр», упоминавшимся в записке, подразумевался капитан Вернон Димирест, пилот все той же «Транс-Америки». Это был один из опытнейших командиров воздушных кораблей и весьма активный член Ассоциации пилотов гражданской авиации, а в эту зиму он к тому же вошел в состав комиссии по борьбе с заносами в международном аэропорту Линкольна. Комиссия эта осуществляла надзор за состоянием взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек во время снегопадов и устанавливала их пригодность. В состав комиссии всегда входил кто-то из действующих пилотов.
Помимо перечисленных достоинств, Вернон Димирест обладал еще одним качеством – он приходился Мелу зятем, так как был женат на его старшей сестре Саре. Надо сказать, что клан Бейкерсфелдов благодаря бракам и наследственной привязанности к определенной профессии всеми своими корнями и ветвями врос в авиацию, подобно тому как в старину целые семьи были связаны, скажем, с мореходством. Тем не менее между Мелом и его зятем существовали весьма прохладные отношения: Мел недолюбливал Вернона за самодовольство и высокомерие, причем в этом он не был одинок. Недавно Мел и капитан Димирест отчаянно сцепились на заседании Совета уполномоченных, где Димирест выступал от имени Ассоциации пилотов. И Мел заподозрил сейчас, что разгромная докладная составлена его зятем в отместку за поражение на этом заседании.
Сама по себе докладная не слишком волновала Мела. Каковы бы ни были недостатки в работе аэропорта, он знал, что при таком буране многое могло обстоять и хуже. И тем не менее какие-то осложнения эта докладная в его жизнь внесет. Она будет разослана всем авиакомпаниям, и уже завтра начнутся телефонные звонки и записки с требованием объяснений.
Мел решил на всякий случай к этому подготовиться. Он лично проведет инспекцию и проверит, как идет работа по расчистке снега, когда поедет на поле выяснять, насколько продвинулось дело с этим самолетом «Аэрео-Мехикан», застрявшим на полосе.
А тем временем Дэнни Фэрроу уже снова говорил по телефону с центром по борьбе с заносами. Когда он на секунду умолк. Мел сказал:
– Я спущусь в вокзал, а потом выеду на поле.
Он вспомнил о записке Тани и ее предложении выпить кофе. И решил зайти к себе в кабинет, а потом, проходя через аэровокзал, заглянуть к ней в «Транс-Америку». При этой мысли у него потеплело на душе.
2
Мел вошел в служебный лифт, который открывался специальным ключом, и спустился из башни на этаж, где располагалась администрация. В помещениях, прилегавших к его кабинету, стояла тишина, столы стенографисток были пусты, машинки накрыты чехлами, но всюду горел свет. Мел прошел к себе. Из шкафа, встроенного в стену рядом с широким, красного дерева письменным столом, за которым он днем работал, Мел достал толстое пальто и сапоги на меху.
Собственно, никаких особых дел сегодня в аэропорту у Мела не было. И это было естественно. Тем не менее почти все время на протяжении этих трех дней, пока бушевала пурга, он оставался на посту – на всякий случай. «Если бы не эта пурга, – размышлял он, натягивая и зашнуровывая сапоги, – я бы сидел сейчас дома с Синди и детьми».
В самом деле сидел бы?
Сколько бы человек ни старался быть объективным, подумал Мел, он не всегда может понять, что им движет. Наверное, не будь снегопада, нашлась бы другая причина не ехать домой. С некоторых пор главным его желанием стало поменьше там бывать. Работа, конечно, давала ему такую возможность. Она позволяла сколько угодно задерживаться в аэропорту, где в последнее время перед ним возникало немало разных проблем, помимо сегодняшней кутерьмы и неразберихи. И в то же время, если быть честным с самим собой, надо признать, что аэропорт помогал ему избегать ссор, которые неизменно вспыхивали между ним и Синди, как только они оставались вдвоем.
– А, черт! – неожиданно громко ругнулся Мел в тишине кабинета.
Тяжело шагая в меховых сапогах, он подошел к письменному столу. Взглянул на памятку, отпечатанную секретаршей, и понял: так оно и есть. Он вспомнил, что именно сегодня вечером состоится одно из этих нудных благотворительных сборищ, которые посещает его жена. И на прошлой неделе Мел скрепя сердце обещал быть на нем. Предстоял коктейль и ужин в фешенебельном «Лейк Мичиган Инн» (так значилось в памятке). А вот в честь чего устраивают это благотворительное сборище, в памятке сказано не было. Возможно, жена и говорила ему, не он забыл. Да и не все ли равно! Синди всегда участвовала в одних и тех же сборищах, причем удивительно скучных. Главное, по ее мнению, было не в идее, а в общественном положении, которое занимали дамы-благотворительницы, заседавшие с ней в различных комитетах.
По счастью, сегодня ему, видимо, удастся сохранить мир с Синди: эта затея начинается довольно поздно, и у него еще есть в запасе два часа, а учитывая скверную погоду, не только он может опоздать. Так что он вполне успеет объехать аэропорт. Затем он побреется и переоденется у себя в кабинете и довольно скоро сможет быть в городе. И все-таки лучше, пожалуй, предупредить Синди. Мел взял трубку городского телефона и набрал свой домашний номер.
Ответила Роберта, его старшая дочь.
– Привет, – сказал Мел. – Говорит твой старик.
На другом конце провода послышался спокойный голос Роберты:
– Я чувствую.
– Ну, как сегодня было в школе?
– Нельзя ли поточнее, отец? У нас была куча всяких предметов. Что именно тебя интересует?
Мел вздохнул. В иные дни ему казалось, что его домашний очаг рассыпается по частям. К примеру, Роберта сегодня – явно в «кусачем» настроении, как выражалась ее мать. Неужели все отцы, подумал Мел, теряют контакт со своими дочерьми, когда им исполняется тринадцать лет? Всего какой-нибудь год назад они были необычайно дружны – как только могут быть дружны отец и дочь. А Мел любил обеих дочерей – и Роберту и младшую Либби. Он часто думал о том, что только благодаря им как-то держится его брак с Синди. Он, конечно, понимал, что с годами у Роберты должны появиться интересы, которых он не сможет ни разделить, ни понять. Он был готов к этому. Но он никак не ожидал, что она так скоро отойдет от него или будет относиться к нему с таким безразличием и даже пренебрежением. Правда, если смотреть на дело объективно, нельзя не признать, что нелады между ним и Синди не могли не способствовать углублению этой пропасти. Дети – они ведь все чувствуют.
– Ладно, не будем об этом, – сказал Мел. – Мама дома?
– Уехала. Она сказала: если ты позвонишь, я должна передать, что вы встретитесь в городе и чтобы ты постарался на этот раз не опаздывать.
Мел подавил в себе раздражение. Ну чего злиться: Роберта просто повторяет слова Синди. Он так и слышит, как Синди их произносит.
– Если мама позвонит, скажи ей, что я, возможно, немного опоздаю, но по не зависящим от меня причинам.
На том конце провода царило молчание, и он спросил:
– Ты меня слышишь?
– Да, – сказала Роберта. – Что-нибудь еще, отец? А то у меня много домашних заданий.
– Да, кое-что еще, – не выдержав, рявкнул он. – Будьте любезны, юная леди, изменить тон и проявлять немножко больше уважения к отцу. И еще одно: наш разговор будет закончен тогда, когда я сочту нужным.
– Как тебе угодно, отец.
– И перестань звать меня отцом!
– Хорошо, отец.
Мел чуть не прыснул со смеху, но сдержался. И спросил:
– Дома все в порядке?
– Да. Вот только Либби хочет с тобой поговорить.
– Одну минуту. Я как раз хотел сказать тебе: из-за бури я, возможно, не сумею приехать домой. В аэропорту у нас тут бог знает что творится. Поэтому я, наверно, вернусь сюда и буду ночевать здесь.
Снова пауза; казалось, Роберта взвешивала: сказать колкость или нет? Вроде, например: «Может, придумаешь что-нибудь поновее?» Но в конечном счете решила смолчать.
– Ну, а сейчас я могу позвать Либби?
– Да, можешь. Спокойной ночи, Робби.
– Спокойной ночи.
Послышался шорох – трубка переходила из рук в руки, а затем тоненький, задыхающийся от волнения голосок Либби:
– Папочка, папочка! Ну-ка угадай – что?!
Либби всегда говорила задыхающимся голосом, точно в свои семь лет бегом бежала за жизнью и очень боялась отстать.
– Дай-ка подумать, – сказал Мел. – А-а, знаю: ты сегодня играла в снежки.
– Да, играла. Только это не то.
– Ну, тогда я не знаю. Придется тебе самой мне сказать.
– Так вот: мисс Керзон сказала, что дома мы должны написать про все хорошее, чего мы ждем в будущем месяце.
Он с нежностью подумал о том, что вполне может понять энтузиазм Либби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86