– Послушайте, девушка, – сказал Мел. – На этом самолете около двухсот человек. Не исключено, что их жизнь в опасности. Я спрашиваю вас еще раз: вы помните человека по фамилии Герреро?
Банни медленно опустила голову.
– Да.
– Опишите его, пожалуйста.
Сначала запинаясь, потом все увереннее Банни принялась описывать внешность Д.О.Герреро.
Все напряженно слушали, и портрет Герреро возникал перед их мысленным взором: худой, костлявый человек, бледное лицо с ввалившимися щеками, острый подбородок, тонкие губы, рыжеватые усики, длинная тощая шея, трясущиеся руки, все время нервно перебирает пальцами. Оказалось, что у Банни весьма острый, наблюдательный глаз.
Уэзерби, сидя за столом Мела, записывал этот словесный портрет для радиограммы Вернону Димиресту, которую он уже начал составлять.
Когда Банни рассказала, что у Герреро едва набралось десять долларов, чтобы заплатить за страховку, а итальянских денег не было и в помине и что он ужасно нервничал, пересчитывал мелочь, а потом невероятно обрадовался, обнаружив пятидолларовую бумажку во внутреннем кармане пиджака, Уэзерби перестал писать и с испугом и возмущением уставился на Банни.
– Боже милостивый! И вы, невзирая на это, выписали ему полис? Да вы что – рехнулись?
– Я думала… – растерянно начала Банни.
– Ах, вы думали! И все-таки ничего не предприняли, не так ли?
Бледная, перепуганная Банни молчала.
Мел напомнил:
– Мы теряем время, Берт.
– Я знаю, знаю… – Пальцы Уэзерби судорожно сжали карандаш. – Дело не только в ней, – пробормотал он, – и даже не в тех, кто оплачивает ее услуги. Дело в нас самих – себя винить надо. Мы же согласны в душе с пилотами, которые восстают против страхования жизни в аэропорту, но у нас не хватает мужества это признать. И мы позволяем страховым компаниям делать свое грязное дело…
Мел повернулся к инспектору Стэндишу:
– А вы, Гарри, можете добавить что-нибудь по поводу этого Герреро?
– Нет, – сказал Стэндиш. – Я не был так близко от него, как эта молодая особа, и она заметила то, чего не заметил я. Но как он держал чемоданчик – это я заметил. Могу добавить только одно: если там действительно находится то, что вы думаете, пусть никто и не пытается отнять у него чемоданчик.
– Так что же вы предлагаете?
– Я ведь не специалист в таких делах, – сказал таможенник, – что я могу предложить? Но, по-моему, здесь можно действовать только хитростью. Ведь если это бомба, значит, у нее должен был взрыватель и, вероятно, с таким устройством, чтобы его можно было быстро привести в действие. Сейчас бомба у него в руках. Если кто-нибудь попытается ее отнять, он сообразит, что его планы раскрыты и, значит, ему нечего терять. – Стэндиш помолчал и добавил угрюмо: – А при таком напряжении палец, лежащий на взрывателе, может дрогнуть…
– Нам, конечно, по сути дела, еще ничего не известно, – сказал Мел. – Быть может, это просто какой-то чудак и в чемоданчике у него нет ничего, кроме пижамы.
– Если хотите знать мое мнение, – сказал таможенный инспектор, – то я думаю, что это не так. К великому моему сожалению. Тем более что этим рейсом улетела моя племянница.
Стэндиш был очень расстроен: если случится самое худшее, как сообщит он такую весть своей сестре в Денвер? Ему вспомнилось прощанье с Джуди: какая она прелестная, юная и как беззаботно играла с сидевшим рядом ребенком. «До свидания, дядя Гарри!»– сказала она и чмокнула его в щеку. В бессильном отчаянии он упрекал теперь себя за то, что не действовал более решительно, не принял никаких мер в отношении человека с чемоданчиком.
«Ладно, – подумал он. – Если даже теперь уже поздно, все равно надо пытаться что-то предпринять».
– Я хочу добавить еще кое-что… – Все посмотрели на Стэндиша. – Сейчас не до ложной скромности, и потому я скажу напрямик: у меня есть чутье на людей, особенно первое впечатление никогда меня не обманывает, и дурного человека я обычно чувствую сразу, только не спрашивайте меня – как и почему. Это инстинкт, ну и еще, может быть, профессиональный навык. Я сразу обратил внимание на этого человека. «Подозрительный субъект», – сказал я себе, но по профессиональной привычке подумал о контрабанде. Теперь, после того, что нам стало известно – пусть это еще очень немного, – я скажу больше: этот человек, Герреро, – опасная личность. – Стэндиш взглянул на управляющего перевозками. – Мистер Уэзерби, я бы хотел, чтобы вы в своей радиограмме именно так охарактеризовали этого человека.
– Как раз это я и намеревался сделать, инспектор. – Уэзерби оторвался от своих записей. Почти все, что говорил Стэндиш, он уже успел включить в радиограмму командиру рейса два.
Таня все еще разговаривала по телефону с нью-йоркским диспетчером «Транс-Америки».
– Да, сообщение будет длинное. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы была снята копия.
Раздался резкий стук в дверь; вошел высокий мужчина с обветренным, изборожденным морщинами лицом и пронзительным взглядом светло-голубых глаз. На нем был синий шерстяной, смахивавший на форменную одежду костюм и теплое пальто. Он кивнул Мелу, а Берт Уэзерби сказал:
– Спасибо, Ройс, что явились так быстро. У нас тут вроде не все благополучно. – Он протянул листок блокнота с радиограммой, которую только что набросал.
Капитан Кеттеринг, главный пилот «Транс-Америки», внимательно прочел радиограмму. Он ничем не выдал своего волнения, пока глаза его скользили по строчкам, – только чуть тверже стала линия губ. Главный пилот, как и многие другие, в том числе и управляющий перевозками, обычно не задерживался в аэропорту до такого позднего часа. Но пурга, бушевавшая трое суток и требовавшая срочных решений с учетом обстановки, не позволила ему уйти домой.
Зазвонил второй телефон, нарушив воцарившуюся на секунду тишину. Мел взял трубку и передал ее Ордвею.
Капитан Кеттеринг дочитал радиограмму. Уэзерби спросил:
– Как вы считаете, стоит ее посылать? Мы уже запросили у диспетчера канал спецсвязи.
– Правильно, – сказал капитан Кеттеринг. – Только я попросил бы добавить: «Предлагаем вернуться или совершить посадку по усмотрению командира». И пусть диспетчер радирует им последнюю метеосводку.
– Да, разумеется, – Уэзерби приписал еще несколько слов, протянул блокнот Тане, и она тут же начала передавать радиограмму.
Капитан Кеттеринг обвел взглядом присутствующих.
– Это все, что нам известно?
– Да, – сказал Мел. – Пока что все.
– Возможно, скоро прибавится еще что-нибудь, – сказал лейтенант Ордвей, кладя телефонную трубку. – Мои ребята только что разыскали жену Герреро.
Радиограмма управляющего пассажирскими перевозками международного аэропорта Линкольна командиру рейса два начиналась так:
«СОГЛАСНО НЕПРОВЕРЕННЫМ ДАННЫМ, ПАССАЖИР ТУРИСТСКОГО КЛАССА НА БОРТУ ВАШЕГО САМОЛЕТА Д.О.ГЕРРЕРО ИМЕЕТ ПРИ СЕБЕ ВЗРЫВНОЙ МЕХАНИЗМ. ПАССАЖИР ЛЕТИТ БЕЗ БАГАЖА И, ПО-ВИДИМОМУ, БЕЗ ДЕНЕГ, ПЕРЕД ВЫЛЕТОМ ЗАСТРАХОВАЛ СВОЮ ЖИЗНЬ НА КРУПНУЮ СУММУ. ПОДОЗРИТЕЛЬНО ОБЕРЕГАЕТ ЧЕМОДАНЧИК, НАХОДЯЩИЙСЯ ПРИ НЕМ В КАЧЕСТВЕ РУЧНОЙ КЛАДИ. ДАЕМ ОПИСАНИЕ ПАССАЖИРА…»
Для установления связи с рейсом два по радиоканалам авиакомпании потребовалось несколько минут.
Со времени первой радиограммы по спецсвязи командиру рейса два о том, что у него на борту находится «заяц» – миссис Ада Квонсетт, диспетчерская служба Кливленда уже успела передать самолет диспетчерам Нью-Йорка. Теперь все радиограммы, посылаемые авиакомпанией рейсу два, должны были идти через КДП Нью-Йорка. Таня диктовала радиограмму, телефонистка в Нью-Йорке записывала ее. Диспетчер авиакомпании «Транс-Америка» в Нью-Йорке, прочтя одновременно с телефонисткой первые несколько строк, тут же по прямому проводу связался с оператором спецсвязи, АРК – аэронавигационной радиокомпании, обслуживающей все крупные авиалинии.
Оператор АРК, находящийся в особом помещении в другой части Нью-Йорка, зафиксировав вторичный вызов диспетчера «Транс-Америки» тут же закодировал радиограмму специальным четырехбуквенным кодом, присвоенным самолету номер 731-ТА, и снова – подобно телефонному звонку, который передается по общему телефонному проводу, а поступает только к одному-единственному абоненту, – спецвызов должен был прозвучать только на самолете, выполняющем рейс два.
Наконец нью-йоркский диспетчер услышал голос капитана Вернона Димиреста, пролетавшего в этот момент над Канадой, в районе Онтарио:
– Говорит рейс два «Транс-Америки», спецвызов принят.
– Рейс два «Транс-Америки», говорит диспетчерская служба Нью-Йорка. Для вас получено важное сообщение. Примите радиограмму.
Короткая пауза – и снова голос Димиреста:
– О'кей, Нью-Йорк. Давайте ваше сообщение.
– Командиру рейса два, – начал диспетчер. – «Согласно непроверенным данным, пассажир туристского класса…»
Инес Герреро все еще тихонько сидела в углу у киоска, когда кто-то потряс ее за плечо.
– Инес Герреро! Вы миссис Инес Герреро?
Инес подняла глаза. Она не сразу собралась с мыслями – они были где-то далеко и так сумбурны, – но все же до ее сознания постепенно дошло, что перед ней стоит полицейский.
Он снова потряс ее за плечо и повторил свой вопрос.
Инес неуверенно кивнула. Она поняла, что это не тот полицейский, который разговаривал с ней раньше. Этот был белый и говорил совсем по-другому, – жестко, без всякого сочувствия.
– Ну-ка, леди, подымайтесь! – Полицейский больно ухватил ее за плечо и грубо заставил встать. – Слышите? Пошли! Все уже надорвали глотку, вас вызывая. Подняли на ноги всю полицию.
Когда Инес через десять минут появилась в кабинете Мела, все уставились на нее. По просьбе Мела здесь остались все присутствовавшие ранее: Таня, инспектор Стэндиш, Банни, Уэзерби и капитан Кеттеринг. Полицейский подвел ее к стулу, стоявшему посреди комнаты, усадил и ушел. К ней подошел лейтенант Ордвей.
– Миссис Герреро, – начал Нед Ордвей. – Почему ваш муж полетел в Рим?
Инес тупо смотрела на Ордвея и молчала. Полицейский заговорил более жестко, но не грубо.
– Миссис Герреро, пожалуйста, слушайте меня внимательно. Я должен задать вам несколько очень важных вопросов. Они касаются вашего мужа, и вы можете мне помочь. Вы меня понимаете?
– Нет… А почему…
– Вам не нужно понимать, почему я задаю эти вопросы. Об этом мы поговорим потом. Сейчас я хочу только, чтобы вы на них отвечали и этим помогли мне. Вы согласны отвечать? Я вас об этом прошу.
Уэзерби не вытерпел:
– Лейтенант, мы не можем возиться всю ночь. Самолет удаляется от нас со скоростью шестисот миль в час. Раз иначе не выходит, беритесь за нее покрепче.
– Предоставьте это дело мне, мистер Уэзерби, – резко сказал Ордвей. – Если мы все начнем кричать, толку будет вдвое Меньше, а времени уйдет вдвое больше.
Уэзерби промолчал, всем своим видом, однако, выражая нетерпение.
– Инес… – снова начал Ордвей. – Можно, я буду называть вас Инес?
Инес молча кивнула.
– Инес, вы будете отвечать на мои вопросы?
– Буду… если смогу.
– Почему ваш муж улетел в Рим?
Она прошептала еле слышно:
– Я не знаю.
– У вас есть там друзья? Родственники?
– Нет… В Милане есть дальний родственник, но мы его совсем не знаем.
– Ваш муж состоит в переписке с этим родственником?
– Нет.
– Мог ваш муж почему-либо вдруг пожелать навестить этого родственника?
– Нет.
– Послушайте, лейтенант, – вмешалась Таня, – никто же не летит в Милан рейсом два. Для этого существует «Алиталия» – прямой рейс до Милана, да и он дешевле. И сегодня вечером самолет «Алиталия» улетел тоже.
– Да, видимо, мы можем забыть об этом родственнике, – согласился Ордвей. – Есть у вашего мужа какие-нибудь дела в Риме? – спросил он Инес.
Она отрицательно покачала головой.
– А чем вообще занимается ваш муж?
– Он берет… брал подряды.
– Какого рода подряды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86