Миссис Бофи пригласила Рори на террасу, налила ледяного яблочного морса, вполне успокоилась и только тогда вернулась к беседе.
– Девочке лет четырнадцать или пятнадцать. Я ни когда ее не видела, да и никто здесь тоже. Говорят, хороша изумительно. Но… никто не видел… болтовня. У досужих языков всегда или богиня, или уродина, о таких судачить интереснее.
Рори молчал, надеясь, что, если не сбивать миссис Бофи, она даст еще два-три словесных круга, не выпуская из поля зрения Найджела Сэйерса. Инч ошибся. Миссис Бофи с удовлетворением оглядела цветы:
– Нарвать?
Рори в притворном несогласии закрылся руками. Миссис Бофи его жест только раззадорил, она отыскала в траве ножницы и, ловко орудуя ими, нарезала букет роз. Инч полез за деньгами. Миссис Бофи сверкнула глазами, склонила голову чуть набок и прошелестела – фи-фи! – показывая Инчу, что перед ним хоть и пожилая, но все же женщина. Рори держал букет неумело, как многие мужчины, так и не научившись обращению с цветами.
– Навещайте меня! – миссис Бофи проводила Инча до машины.
По дороге Инч заехал в ресторан, где работала Сандра Петере, и преподнес ей цветы. Сандра покраснела от удовольствия, и Рори испытал сладкое шевеление в груди.
Вечером того же дня миссис Бофи, увидев, как к своему дому подъехал Сэйерс, нарочно оказалась ближе к проезжей части, приветливо раскланялась с соседом и подумала, что тот вовсе не так уж неприступен, как ей казалось раньше; после приезда к ней располагающего толстяка из воинства Кришны миссис Бофи хотела видеть в каждом друга или, во всяком случае, человека, испытывающего симпатию к миссис Бофи, неназойливой женщине, которая трогательно возится с цветами, никому не навязывая своей персоны.
Найджел Сэйерс, высокий, худой, развинченной походкой вошел в дом, и металлический скрежет замка неприятно резанул слух миссис Бофи, будто сосед обманул ее надежды.

* * *
День по жаре выдался редкий. Тревор Экклз, без галстука, в рубашке с короткими рукавами, расположился в кресле, навалившись на стол всем телом так, чтобы несуществующая прохлада полированной поверхности успокаивала горячую кожу на шелушащихся лок-гях.
Экклз, не отрывая взгляда от экрана, проводил Рори от дорожки до порога особняка, но поездку в лифте и проход к кабинету по коридору уже не наблюдал – даже Тревор поддался жаре.
Лотосы в вазах по обеим сторонам стола Экклза, казалось, потеряли четкость очертаний в прокаленном мареве, плававшем в кабинете; несмотря на кондиционер, с бронзового Будды, того и гляди, покатятся капли сплава. Экклз лениво кивнул Рори, Инч послушно сел, не отрывая глаз от вздувшихся мышц на предплечьях Экклза: первый раз Рори видел голые руки Тревора и поразился их мощи; неудивительно, эти руки всю жизнь таскают Тревора, взяв на себя немалую работу ног.
– Все в порядке, Рори? – Тревор засунул ладонь под рубашку, под тонкой тканью тень руки наползла на сердце и замерла.
Инч кивнул, ему показалось, что Тревор смотрит на него с сожалением, полагая, что людям комплекции Рори приходится несладко в таком пекле. Инч, перед тем как войти к Экклзу, тщательно вытер лоб бумажными салфетками, засунутыми Сандрой в один из карманов. Инч знал, что потный блеск его физиономии раздражает Тревора.
– Надо точно определить, не тянется ли за ним что. – Экклз раскрыл рот, как выброшенная на песок рыба, челка придавала его лицу выражение дурашливое и грозное одновременно; Экклз походил на хулигана в личине солидного человека, но хулигана, вовсе не намеренного маскировать, кто он есть на самом деле.
– После всего… – Экклз вздохнул, – ничего не должно всплыть, Рори. Ничего. Если он заминирован, ты должен вызнать наверняка и… – Тревор и впрямь тяжело справлялся с жарой, – да ты и сам все знаешь, не торопись. Я хотел обсудить с тобой способы разминирования, но передумал, сам решай, я-то вообще думаю, что Сэйерс чист, такие люди ленятся расставлять мины мщения… Или их уберегают от этого высокие принципы? Люди с принципами, в сущности, беззащитны. Рори, они вязнут в них и в конце концов захлебываются… только беспринципные – настоящие бойцы, но таких немного, для этого нужны ум и мужество, заметь, в сочетании…
Рори любил, когда Экклз вел беседы на отвлеченные темы, в такие минуты Рори отключал мозг и отдыхал или продумывал свои шаги в будущем. У Тревора приятный тембр, можно, не фиксируя смысл сказанного им, воспринимать его слова как ритмические звуки с успокаивающими модуляциями.
«Наверное, в такую жару костыли натирают подмышки Тревору?» – Инч скользнул взглядом по ширме, скрывающей дюралевые подпорки Экклза, и краем глаза заметил, что губы Тревора неподвижны.
– Что, Рори? – в голосе Экклза просквозила издевка.
– Ничего, – бесцветно заметил Инч, зная, что бесцветность – самая подходящая штука при общении с Экклзом.
– Мне показалось, ты не слушаешь? – Экклз тронул челку, верхний завиток уха, мочку… углы губ его поползли в стороны, и Тревор припечатал Рори одной из набора ужасающих улыбок, когда распекаемого пробирает до костей.
«Откуда такая манера улыбаться? От бога? Вряд ли, – Инч заерзал в кресле. – Скорее, Тревор отрабатывал улыбки перед зеркалом, поняв, что его бескровные губы-черточки способны нагнать страх на кого угодно».
– У меня кончились проспекты, – Рори попытался сбить начинающее бушевать пламя. Расчет оправдался. Тревор не владел собой из-за жары, хотелось сорвать с себя одежды и уйти в прохладную воду с головой.
– Кого ты обратил на сей раз? – Тревор молитвенно сложил руки.
– Женщину лет шестидесяти…
– Ничего примечательного, – разочарованно отметил Экклз.
– Ничего, – согласился Рори, – разве что она живет напротив объекта, крыльцо в крыльцо.
Тревор огладил Инча ласковым взглядом – куда делись разящая улыбка и неприязнь? – Тревор молчал, но и без слов было ясно – доволен собой, Рори Инчем, вообще жизнью, если бы не жара.
Субон вошел без стука, и только ему, судя по ярко блестящим глазам и четким движениям, было хорошо в такую жару. Перстни Субона сияли в потоках солнечного света, седина промытых, уложенных феном волос казалась отливкой чистого серебра, а масленые глаза, привычно мягкие, завораживали пугающей глубиной. Субон пожал руку Рори, молча взглянул на Тревора: не помешал ли?
Тревор жестом усадил Субона напротив Инчаг
– Рори уже раскручивается…
Субон оставил без внимания замечание Экклза и заговорил:
– Они подсказали, что у объекта была жена, умерла много лет назад…
– От неизлечимой болезни, тяжкой, – вставил Рори,
Субон посмотрел на Инча с интересом:
– Откуда вам известно?
Тревор засиял:
– Я же сказал, Рори раскручивается.
Субон с трудом переносил, когда Тревор хвалил других. Натужная выдержка Субона наводила на мысль о взрывном характере, каждый рядом с Барри, несмотря на его располагающую улыбку, подчеркнутую плавность движений, умение слушать внимательно, склонив седовласую голову набок, чувствовал себя неуютно, что-то неуловимое в облике Субона подсказывало: опасный тип, жестокий, безжалостный, мягкость Субона – не проявление доброты, это мягкость хищника, готового погрузить когти в жертву в любую минуту и безжалостно растерзать ее.
Рори не любил Субона: если в жестокости Экклза виделся размах, высший смысл, то жестокость Субона свидетельствовала о недалеком, затаившем обиду на вся и всех человеке, который пожизненно уверен, что его качества не имеют себе равных и что его всегда обходят недостойные.
Инч заметил напряжение, проскользнувшее во взглядах, которыми обменялись Экклз и Субон: неразлучная пара на удивление не похожих людей. Экклз напоминал простака, втиснутого насильно в приличные одежды и едва справляющегося с обязанностями преуспевающего дельца; Субон, напротив, поражал величавостью, но его зримая значительность невольно напоминала деревянные, на скорую руку сработанные статуи святых, облепленные мишурой; в облике Субона все сквозило фальшью, и лишь золото его перстней было настоящим. Барри коснулся смоляных усов, будто пытаясь на ощупь определить, где затаились считанные сединки в усах – предательские метки, предвещающие столь долго отодвигаемый закат Субона.
Тревор включил вентилятор. Подумал о бое быков: «Стравить бы сейчас между собой Субона и Рори», – но жара лишала возможный спектакль малейшего смысла; более всего Тревор желал, чтобы с делом покончили поскорее и ему обеспечили подряд, о котором он говорил с теми, кто просил позаботиться о судьбе Иайджела Сэйерса. Именно подряд. Тревор не хотел, чтобы на его счет или счет фирмы вдруг перевели внушительную сумму; он предпочитал вознаграждение деньгами уже отмытыми, не требующими нудных разъяснений, откуда они взялись. Тревор не видел этого Сэйерса. Не разглядывал слайд на свет. Зачем? Достаточно, что его видел Рори, вполне достаточно. В глубине души – в том, что его душа глубока, Тревор не сомневался – он даже сострадал людям, о которых его извещали заказчики, и лишь изредка Тревор с тревогой думал, что и о нем могут когда-нибудь кого-нибудь известить втайне от самого Экклза.
Тревор приблизил лицо к вращающимся лопастям – не помогло, ухватил пластмассовую жужжалку, принялся овевать распаренное лицо мощными воздушными струями.
– Рори, говорят у тебя появилась новая дама?
Субон отвел глаза, чтобы Инч не углядел в них лишнего. Рори вздрогнул, пожал плечами: каждый раз, когда Тревор демонстрировал, что знает все о Рори, Инч пугался поначалу и каждый раз успокаивал себя: ничего нового в осведомленности Экклза не было – крысы Субона поставляли информацию о сотрудниках фирмы бесперебойно; Экклз считал, что стеклянная, просматриваемая насквозь жизнь его подчиненных делает их более управляемыми, надежными, податливыми, как и подобает стеклу, правда расплавленному.
– Я не против, – Экклз поставил вентилятор на место.
Он и не мог быть против, но многие годы Экклз тренировал выдержку своих людей. Если бы Инч взорвался, Тревор тут же успокоил бы его: конечно, Рори, мы взрослые люди, и я понимаю не хуже тебя, что не имею отношения к твоей личной жизни, я всего лишь проверял твою выдержку, и, видишь, не напрасно, – ты треснул, значит, надо подтянуться, обратить на себя внимание, лучше, если о подкрадывающейся беде – а разве это не беда, когда человек срывается по пустякам? – скажу я, чем другие, настроенные к тебе менее дружелюбно. Рори знал уловки Тревора и смолчал, лишь удивился, действительно возмутился, чего раньше не случалось, и отнес душившее негодование на счет необычно теплого отношения к Сандре Петере.
– Все нормально? – ожил Субон.
Рори выложил кулаки, напоминающие диковинные плоды:
– Это вы мне?
– Не мне же, – Тревор снова приблизил лицо к вентилятору, жидкие волоски челки заплясали по блестящему от пота лбу. – Все ясно, Рори?
Инч поднялся. Неужели Тревор вызвал его, чтобы лишний раз подчеркнуть, что главное в деле, порученном Рори, узнать, заминирован ли Сэйерс или нет? Тянется ли за ним хвост из опасных для неизвестных Рори людей документов, надежно припрятанных, или нет? Тревор любил темнить, купался в недомолвках и случайно оброненных фразах, но время ценил и не мог вызвать Рори только затем, чтобы сообщить о своем одобрении Сандры Петере? Чепуха! Тревор умел не мешать исполнителям, пользующимся доверием, скорее всего, Тревор захотел еще раз взглянуть на Рори Инча, отмести сомнения, ответить на вопросы, роящиеся под жидкой челкой, и Су-бон зашел не случайно – никто не заглядывал в кабинет Тревора между делом. И сейчас, стоит лишь Рори покинуть кабинет, они обменяются впечатлениями, поговорят о Рори, может, даже полистают его досье, не случайно же под мышкой у Субона пластиковая папка в палец толщиной. Но, может, Рори преувеличивает?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27