Любовь эта сильна, и я тут посторонний. Я этого не
знаю, позабыл об этом, и ныне все останется со мной. А ты как хочешь,
ежели не боишься души своей!
Он встал и сказал:
- Ну что же! - Он уже не колебался. - Лизать нож - порезать язык,
Маня! Давай его перехороним. Осторожного коня и зверь не повредит...

На дворе забрехали собаки. Дядя Родион на них прикрикнул, они сперва
замолчали, а когда люди удалились, снова забрехали. "Даже тварь
бессловесная понимает, как все нехорошо!" - тоскливо подумал Родион. Эх,
Леха, Леха! Не удержался ты за гриву - за хвост-то не удержишься!
На месте Алексея не оказалось. Землянка была пуста.

Возвратились обратно к поселку Мамоков с Нургалиевым. Нургалиев
отошел в сторонку и что-то прикидывал.
- Теперь самый сезон на зверя, поди, собираться, - сказал, зябко
поежившись, санитар после сна непробудного, - а человека от заработка
оторвали. - И обратно к Мамокову: - Ну а ты, старшой, нашел что у Родиона?
Мамоков плюнул в темноту.
- Ты давай дуй за лекарством.

18
Похоронили и кузнеца Вакулу - ветерана, которого упомянул в своей
статье Квасников. Зарыли в мерзлую землю. Не болея - враз потух. Как в
холодильник поставили. Были стихи, были горячие речи. Прошин говорил - все
плакали. Маслова ученики пели песни. Выдался день теплый - всего под
тридцать. Нормально. Вася-разведчик опять играл беспрестанно похоронный
марш.
Директор сообщил на могиле: Вакулу решили забрать какие-то
родственники и перезахоронить на родине.
Но пока лежит на этой земле. Пухом ему земля, ветерану. Это не то,
что Ерофеич-Сурок. Тут все по правде, все по-настоящему.
И поминки то, что надо. Предусмотрительно оставил кузнец Вакула две
тысячи. Кусев начеркал Женьке-продавщице бумаженцию. Напоминались так, что
Вася-разведчик потерял баян, а Клавка-кассирша в туфлях и капроновых
чулках ушла домой. И - ничего, даже грипп не подхватила. Таисия-повариха,
по прозвищу Недотрога, поругалась с Лоховым прямо на поминках, она подала
заявление по случаю, что так он ловко говорит, а заботы о ее заработке не
проявляет.
- Пойду в совхоз наниматься, - кричала она при всех.
Прошла неделя. Прилетел из района вдруг вертолет. На поселок
нахлынула проверка. Сегодня с утра кубанцевская шарага на рабочих местах.
Все до единого человека. Приезд прокурора настращал.
Директор приходит с тремя членами комиссии и весело говорит: "Здоров,
мужики!"
Наше вам с кисточкой! Ему хорошо - баба молодая и с таким видом! А
тут коэффициент до трехсот идет, а дальше хочь кричи! Волов, новый прораб,
удружил! Через печать пропесочил! Но ты, директор, не радуйся. Мы свои
триста с холодочком восстановим. А для твоей премии тебе, если хочешь
знать, покрутиться надо! Как полоумному. Фигаро - туда, Фигаро - сюда! А
на нас, чтобы мы тебе план подогнали, шиш станешь рассчитывать, понял?
Только комиссия шуранула далее, сели. Сидят в кружке около костра.
Придурок Валеев суетливо поддерживает огонь. Когда Валька-молочница на
всех парах:
- Трататушки вашу перетрататушки! - С полуоборота заводится. - Если
вы не закончите к сроку вашу эту дриньденьдень, грозит вам, лишиться всем
без всякого мужского достоинства! Пусть оне, - кидает в сторону ушедшей
комиссии, - вам прошшают. А мы вывесим на нашем женском отделении в бане
все ваши "достоинства"! Ты, хапошник Кубанцев, рвач, душу твою!.. А мне
фартера нужна. Да и баня бы... не мешает по отдельности уж воздвигнуть.
Кубанцев смеется: ничего, вместе будем скоро мыться. Как стенка
рухнет, так и объединимся. Пусть тогда новый прораб голой попкой подопрет
ее. Он умный. Вы его все полюбили.
- А ты чево сидишь не работаешь? - набрасывается Валька-молочница на
самого безобидного Валеева.
Валеев бледный.
- От баба, от баба! Орет, когда прокурор приехал!
Нервно вскакивает и, бестолково путаясь в длинном полупальто, находит
себе работу.
Директор, вернувшись уже один, - он устроил гостей на отдых в
конторе, освободив кабинет главбуха, счетовода и главного инженера (туда
занесли матрацы, койки, подушки и зачем-то меха - настоящий пыж), -
довольно похохатывает.
Увидав нового прораба подходит к нему и говорит:
- Баню, Сашок, баню! Действительно, нехорошо. Кровь из носу, а баню
давай! Запишут нам за баню! А уж потом в лес. Сколачивай бригаду - и по
дрова.
Легко сказать - "сколачивай!" Кого тут сколачивать?
Идут рядом, толкуют. Прораб свои сомнения высказывает.
- У меня прокурор на дому живет, - вдруг говорит директор. - Что
прикажешь ему объяснить и насчет бани, и насчет дров? Как объяснять, что и
бабы, и мужики почти разом моются? И дров нет.
- А я-то причем? - уже раздражается Волов. - Я командую всего-то
месяц.
- Сашок! Горячий ты. Вон погляди на них! - Показывает сразу на весь
совхоз. - Они сколько тут живут и то во многом со мной советуются, когда
что писать. Зачем же ты так? Пойдем, он хочет тебя лично лицезреть.

Прокурор (собственно, ревизор), как выясняется, одной ногой уже на
другой должности - недавно избрали каким-то там секретарем. Волов вначале
разговаривал с ним настороженно. Оказалось, зря. Дело завертел тот туго.
Перед ним куча бумажек - все тут о кубанцевской шараге: сколько при
отсутствующем в отпуске прорабе Орле получили коэффициенту, сколько
неположенных дополнительных выплат.
Позвали Кубанцева. Потеет. Кряхтит. Бурчит что-то себе под нос.
Искоса поглядывает на нового прораба: наделал шороха!
Уже на улице угрожает:
- Ладно, припомним, как тебе больше всех надо!

Дома - накрытый стол. Белоснежная скатерть. Как в хорошем ресторане.
Вилки, ножи, салфетки, бокалы. Селедочница с селедкой. Добра всякого!
Как только Волов ступает на порог, Андрюха, Вальки-молочницы супруг,
включает радиолу. Николай Сличенко поет о ручеечке-ручейке.
- Чего это вы? По какому делу гулять вздумали? - Волов растерянно
стоит на пороге.
- Да почему, да потому, да по какому случаю-да! - семенит
Валька-молочница своими худенькими ножками, расставляя широко руки и
готова обнять Волова.
- Нет, правда?
- Эх, Саша, люли-картинка! - подбоченившись, смеется
Валька-молочница. - И чего ты все расспрашиваешь? Солнышко ты наше ясное!
- И к Маше-хозяйке, сильно приодетой, с газовым платком на крутых плечах.
- Наливай, что ли, Машка! Хоть одного кавалера бог послал нам! На всех
одного!
- А ты сама, Валек, давай кумандуй! - Маша усаживается живо за стол.
- Вам, Александр Тимофеич, што? - Валька-молочница вроде и не кричала
два часа тому на банду Кубанцева. Весела, игрива.
- Давай, Валек, что покрепче! - Маша-хозяйка почти силком усаживает
Волова рядом с собой.
- Да дайте я хоть руки вымою.
- Это можно. Что ему, Машенька, твоему квартиранту, сказать? Ведь все
помрем скоро. Сурок помер, Вакула помер. А он поедет за дровами. Деньгу
зашибет таку - иным не снилось!
Волов вскоре приходит к столу. Маша-хозяйка силком садит его все же
рядом с собой.
- У нее свой молдаванин есть, - смеется. - А мне что? - Закусывает
она с большим аппетитом. - Мне бы разговору не было! Я и щас бы, будь
такой, к примеру, у меня жених, - толкает под бок Волова, - в лес бы его
не пустила... Деньги? Что деньги? Это когда их нету, неудобно.
- Я те скажу, Маша! Генка-водовоз на что тюлень тюленем! А как
рассуждает? Взять хотит бабу с деньгами. И, гляди, найдет. А там-то, на
Большой земле, грит, устроюся на водную станцию в каком городе... А летом
лодки отпускать, кто захочет покататься!
- А у нас - что? Не скука, да? - спрашивает Андрюха, прокрутивший
только что пластинку о клене опавшем. - У нас!.. Эх!.. Мама моя виноград
сажает, а помидоры - свои! А работа тоже восемь часов и два выходных.
- Так ты, может, опять лыжи туда востришь? - набрасывается на него
Валька-молочница.
- Я к примеру...
- И помолчи, как к примеру! Дай людям поговорить!
- Да ниче у вас с ним не выйдет! - простодушно сказал Андрюха. - С
этим делом ничего, говорю, не выйдет!
- С чем это? - нагнув по-бычьи шею, весь покраснел Волов.
- Как в старое время покупают тебя! - простодушно сообщил Андрюха.
Волов встал, одернул гимнастерку.
Валька-молочница превратила все в шутку:
- Такого-то иначе, как захватишь?
И забегала вокруг:
- Да что тут обижаться-то? Вон, гляди, и мальчишка прикипел! И девки
смирнее стали! И вон Таня даже всем рассказывает, как ты с
мальчонкой-то... И по физкультуре, и уроки стал готовить лучше, и меньше
хулиганит...
Маша-хозяйка потупилась, перебивая Вальку-молочницу:
- Братишку, скажем, твоего, Алексан Тимофеич... Мы ему подмогу
устроить завсегда можем... Я что говорю? - Она оглянулась, как бы ища
поддержки. - С деньгами!.. Хи, ты милая моя! С деньгами-то и теперь мы
всех плясать перед собой заставим... Нам не надо, чтобы из последних сил
вырабатывался!
Вышел из-за стола, и Маша-хозяйка приумолкла на полуслове:
- Не обижаюсь я на вас, Мария Афанасьевна, - сказал. - Может, и в
самом деле жизнь ваша так сложилась, что теперь вам надо мужика покупать
за большие свои деньги...
- Уж что большие, то большие, - не поняла Валька-молочница. - И вам,
и детям хватит...
Осуждающе остановил:
- А тебя я тоже не понимаю! Думал, когда кричала на могильников,
сердце у тебя! А ты - такое же тоже! Да ежели, что бы у меня в душе было
бы, ничто не остановило бы! Отчим у нас... тоже поднимал... Мать на десять
лет его старше!
И хлопнул дверью. На дворе пуржит. Метет белая поземка. Бело-бело в
черном дне. Куда идти? Пошел куда-то.
Навстречу человек.
- Здравствуй! - говорит Волову.
- Ты кто? - спрашивает Волов.
- А я рядом живу с Хатанзеевым, - говорит человек. - Ты не уехал на
Большую землю? Хорошо!
- Довези до Хатанзеева.
- А давай хушь тебя и в Салехард. Давай, хушь на Луну!
Прикатили. Старуха шепчет: "В армии был Васька - нишего не учился!
Невестка прямо глаза пялит. Тюлень сын! Русский одной рукой хорей
поднимает, через пять нарт прыгает"...
Старик вымолвил:
- Не зуди, старуха! И так тошно без тебя!
Догадался бы, шепчет старуха, не приехал бы! В доме не тесно, в чуме
не тесно: стыдно - наша невестка за мужиком сама побежит...
Ой, бида, бида! Ой, бида!
Был Сашка - бида. Уехал - бида. Приехал - бида!
Так шепчет старуха.

19
Пили они уже мирно. Даже два раза обнялись. Большерукий, которому
Леха врезал тогда в лобешник, оказалось, жив, здоров. Он пах одеколоном не
то "Красная Москва", не то "Шипр". А справа примостился парень с
жидковатой бородкой, худой и похож на монаха из какого-то кино - Леха,
убей, вспомнить не мог. И во сне, поди, держит в руке портфель типа
брезентовых мешков инкассаторов. Чуть поодаль, в сторонке, приглядываясь к
ним, старик с усиками. Глаза - точно сверлят. Должен быть еще кто-то, но
не пришел - наверное, забурился.
Лобастик сказал "Монаху":
- Оставьте нас вдвоем.
И когда "Монах" вышел, долго глядел на Леху.
- Ну, видишь, как все вышло. Ты к своему Козлу, а дверца - хлоп, и
наш ты снова.
Вышло, действительно, глупо. Уже в руках был Козел, душа из него вон.
И тут - бац, попался!
- Считай, я тебя простил. Впредь дурить будешь... Ты знаешь - за
тобой уже убийство. За это время вертолетчик погиб. Вышка, брат, хуже, чем
выполнить нашу просьбу.
- Откуда ты узнал, что сюда приду?
- А меньше рассказывай. Ты говорил в тюрьме Сватову, к примеру, что
на ком-то должок висит? Говорил. Да, впрочем, об этом и другие знают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19