Миллер слышал голос доктора Кука и чувствовал, как медленно и осторожно снимают с его глаз повязки.
Миллер старался не волноваться, но с каждой секундой сердце билось все чаще и чаще, дыхание перехватывало. Он судорожно сглотнул, когда были сняты последние бинты и на глазах оставались только марлевые тампоны.
Шли секунды.
В последние две недели время тянулось мучительно медленно.
Исследования.
Ожидание.
Операция.
И вот теперь, наконец, через неделю после операции, наступал момент истины. Миллер знал, что в эти мгновения решается его судьба: будет ли он снова видеть или обречен на жизнь в темноте. Мышцы живота его сжались в один тугой узел.
Совсем рядом слышал он размеренное тиканье часов. Кто-то сказал, что сейчас третий час дня. Палата наполнилась множеством голосов, тихих и почти таинственных, но все их перекрывал голос хирурга. Именно он теперь снимал щипцами марлевый тампон, закрывавший правый глаз Миллера. Окинув взглядом веко, бросил тампон на поднос и проделал то же самое с левым глазом.
— Задерните шторы, — велел он медсестре, стоявшей наготове за его спиной. Услышав звук задвигаемых штор, Миллер почувствовал, что напряжение и страх достигли предела. Через несколько секунд все станет ясно.
— Итак, мистер Миллер, теперь можете открывать глаза. Не спеша, — сказал Кук.
Веки вздрогнули, появились неприятные ощущения, но Миллер продолжал понемногу приоткрывать их.
Поток света ударил в глаза, несмотря на относительный полумрак в палате, но он не обращал внимания на это неудобство, силясь как можно шире открыть глаза.
Перед ним поплыли размытые пятна, и он сильно моргнул, стараясь сфокусировать зрение. Это не помогло — он видел лишь какие-то неопределенные силуэты.
— Видите что-нибудь? — спросил Кук, склоняясь над пациентом.
Миллер перевел взгляд на хирурга, прищурившись в надежде, что появится четкость, но туман не рассеивался. Он видел доктора, как сквозь матовое стекло.
— Все расплывается, — вздохнул он. — Вижу очертания предмета, но не могу сказать, что это. Не различаю.
— Закройте правый глаз, — сказал Кук.
Миллер сделал, как было велено, глядя теперь одним новым глазом.
То есть чьим-то чужим. Эта мысль заставила его невольно содрогнуться.
— Теперь левый.
— Большой разницы нет, — сказал Миллер. — Детали размыты. Вижу ваше лицо, но выражение различить не могу.
Он вытянул свои руки и посмотрел на них.
— Что вы видите? — спросил Саймон Томпсон.
— Вижу руки, но пальцы слились в один.
Миллер растопырил пальцы, но картина не прояснилась. Он снова моргнул — все было бесполезно.
В палате наступило тягостное молчание, врачи и медсестры застыли в ожидании.
— Должно пройти какое-то время, пока глаза привыкнут, особенно пересаженный. Вам придется потерпеть, — сказал Кук.
— Как долго? — встревожился Миллер.
— Сейчас надо дать отдых вашим глазам, — тоном, не терпящим возражений, заявил Томпсон.
— Пожалуй, не помешает перевязать их еще на день-два, — сказал Кук, жестом приглашая медсестру подойти.
— А потом? — не унимался Миллер.
— Мы сделали все, что было в наших силах. Теперь нужно ждать.
Миллер покорно кивнул, следя за неясными очертаниями подходившей к нему медсестры. Почувствовав прикосновение первого тампона, закрыл глаза.
— Болит где-нибудь? — спросил Кук.
— Нигде, — ответил Миллер, когда медсестра стала проворно перебинтовывать его глаза.
Снова наступило неловкое молчание.
— Я знаю, это трудно, мистер Миллер, — проговорил хирург, — но единственное, что вы сейчас можете сделать, это — ждать.
— Уже одно то, что к вам вернулось хоть какое-то подобие зрения — хороший признак, — ободрил его Томпсон.
Медсестра, закончив перевязку, отошла от постели больного.
— Теперь мы вас покинем, — сказал Кук. — Я осмотрю вас позже.
Миллер безвольно вытянулся на постели, заслышав удалявшиеся шаги. Палата опустела. Снова один. И снова в кромешной тьме. Он прикоснулся рукой к повязке, стараясь нащупать под ней глаза. Силы оставили его, рука упала.
«Единственное, что вы можете сделать, это — ждать». Слова Кука отдавались эхом в его голове.
Под ватными тампонами он моргнул, но ничего не почувствовал. Повернулся на бок, стараясь отгородиться от тиканья часов.
Каждая минута превращалась в вечность.
Он ждал.
Миллер не знал, на каком этаже находится его палата, но полагал, что, должно быть, достаточно высоко, поскольку ему не был слышен ни шум улицы, ни урчание моторов на стоянке. Из коридора доносились звуки снующих взад-вперед шагов, то неспешных, то стремительных. И все, если не считать неумолчного стука часов, который уже действовал ему на нервы. Казалось, их мерное тик-так все громче звенело у него в ушах. С каждым кругом секундной стрелки часы стучали все назойливее.
Тик-так, тик-так.
Как заноза в мозгу, раз за разом загоняемая еще глубже.
Тик-так.
Он повернулся на спину.
Тик-так.
Что-то теплое и мокрое медленно скатилось по его щеке, от неожиданности он чуть не вскочил.
Вытер слезу тыльной стороной ладони.
Внезапно его охватило чувство смутной надежды. Возможно, его глаза ожили? Может быть, слеза — свидетельство тому?
Он почувствовал, как еще одна влажная капля просочилась из-под повязки.
Затем еще одна.
Он моргнул, и уже струи потекли из-под бинтов. Миллер скорчился, почувствовав легкую боль в левом глазу.
Он стал пальцами вытирать влагу со щек, но она все текла, заливая нос и подбородок.
Миллер застыл.
Жидкость уже потоком струилась по его лицу, и, размазывая ее по щекам, он вдруг уловил запах, похожий на запах меди.
Это была кровь.
Его глаза кровоточили.
Эта мысль оглушила его, как раскат грома, он приподнялся, стараясь трясущимися руками остановить кровь, льющуюся из раненых глазниц. Прикоснувшись к повязке, почувствовал, что она вся мокрая.
— О Боже! — в ужасе воскликнул Миллер и попытался сесть на постели. Когда его ноги коснулись холодного пола, он чуть не упал. Страх сковал его, он стонал и судорожно глотал воздух.
Нужно было срочно позвать на помощь. Остановить кровотечение.
Миллер ощущал, что кровь течет уже по шее, а ее запах щекочет ноздри. Он стал разрывать и сдергивать бинты, не понимая, что делает, не зная, где искать кнопку вызова, как дойти до двери. Хотел крикнуть, но горло сильно сдавило. Сделав над собой усилие, попытался еще раз, но кровь уже заливала рот.
Он закашлялся, захлебываясь горьковатой жидкостью, хлещущей из глаз.
Миллер споткнулся, ударившись о стену. Выставил вперед трясущуюся руку и неуверенно похлопал по стене, оставляя на белой краске кровавые следы.
— О Господи! — вскрикнул он, наткнувшись на стул. Боль от ушиба пронзила ногу, и, не удержав равновесия, он тяжело рухнул на пол. Ударившись плечом, Миллер беспомощно лежал на холодном полу, а кровь все лилась и лилась из глаз.
Наконец, кое-как поднявшись, он медленно двинулся вперед, шаря перед собой руками. И снова налетел на стену. Вместо лица на нем была кровавая маска. Трясущимися руками он опять рвал на себе повязки, в стремлении поскорее освободить от них глаза, как будто это могло остановить бьющие ключом кровавые слезы. Клочки марли, пропитанные красной жидкостью, были похожи на набрякшую губку. Но Миллер ничего этого не видел. Он только ощущал запах животворной жидкости, льющейся из зияющих ран на том месте, где когда-то были его глаза, и вдруг сквозь кровавую пелену стали проступать отчетливые контуры.
Он видит!
Господь Всевышний, он прозрел!
Несмотря на боль и кровь, Миллер едва заметно улыбнулся. Как человек, теряющий рассудок: на стене палаты он с пугающей ясностью различил зеркало. Напрягая все свои силы, устремился к нему.
От крови намокла пижама. Кровь струилась по ногам. В своем слепом страхе он обмочился, и едкий запах мочи смешался с запахом крови. Но Миллера это, казалось, не заботило: все, чего ему теперь хотелось, это приблизиться к зеркалу. Взглянуть на свое обезображенное лицо, возможно, в последний раз.
Он вгляделся в свое отражение.
Из гноящихся язв глазниц на него глядели два вспухших кровяных сгустка, две пульсирующие кровавые мозоли, готовые вот-вот прорваться. Веки, как слюнявые рваные губы, широко раздвинулись, открывая два огромных прыща, из которых на его лицо извергалась темно-красная липкая слизь.
Кровавое видение в зеркале повергло Миллера в такой ужас, что он издал истошный вопль.
Глава 10
От его крика кошмар рассеялся.
Миллер приподнялся на подушках, сердце бешено колотилось, тело покрылось испариной.
На лице тоже проступили капельки влаги. Он провел рукой по лбу и облегченно вздохнул: это был всего лишь пот.
Напряжение спало, Миллер застонал и откинулся назад.
В ту же секунду дверь распахнулась, и кто-то подошел к кровати.
— Мистер Миллер, — встревоженно позвала его сестра Бреннан.
— Ночной кошмар, — объяснил он, стараясь справиться с учащенным дыханием. — Мне приснился сон. Извините.
Он попытался сглотнуть, но почувствовал, будто горло ему сдавили железные клещи.
Сестра Бреннан налила стакан воды и помогла ему напиться.
— Теперь все в порядке, — сказал он. — Честно. Это был просто сон.
Дыхание становилось более размеренным. Ему даже удалось изобразить некое подобие улыбки.
— Вам действительно больше ничего не надо? — осведомилась она.
— Может быть, есть что-нибудь покрепче, чем вода? — спросил Миллер с надеждой.
Сестра невольно улыбнулась, хоть больной и не мог видеть ее лица, поправила ему постель, потом взяла с тумбочки салфетку и стерла пот с его лица.
— Я вернусь в шесть часов и принесу вам ужин, — сказала она. — Попытайтесь отдохнуть до этого времени.
Миллер кивнул, слыша, как она прошла через всю палату и вышла, закрыв за собой дверь.
В шесть часов.
Он осторожно потянулся, ощупывая рукой все, что стояло на тумбочке у кровати, пока не наткнулся на часы. По положению стрелок понял, что было почти три часа дня. Миллер поставил часы на место и снова лег на спину, прислушиваясь к непрестанному тиканью. Повернулся на бок, на другой, потом снова на спину, но понял, что удобного положения ему не найти. Наконец, чертыхаясь, сел и дотронулся до марлевых повязок, прикрывавших глаза. Глубоко втянув в себя воздух, слез с кровати, держась рукой за тумбочку. Босые ноги коснулись холодного пола. Миллер выпрямился и шагнул — за ним шлейфом тянулась простыня. Дыхание его было равномерным, но учащенным, когда он обхватил металлическую спинку кровати. Еще шаг — и он окажется без опоры.
Миллер знал, что раковина должна быть у него слева, он медленно повернулся в этом направлении и прошлепал к ней, расставив руки в стороны, словно пародируя франкенштейновского монстра, делающего свои первые неуверенные шаги. Неожиданно он вскрикнул, отдернув руку от горячего радиатора. Постоял некоторое время, стараясь как-то сориентироваться, и опять принялся искать раковину. Каждый шаг давался ему с нечеловеческим усилием, как будто к ногам привязали куски свинца; с грехом пополам добрался до цели, обхватил руками гладкий фаянс.
По лицу Миллера скользнула слабая улыбка, и, вздохнув, он взялся развязывать бинты, которыми была обметана его голова.
На мгновение он потерял равновесие, покачнулся, но, прислонившись к раковине, продолжил свое дело, чувствуя, как учащенно забилось сердце.
Размотав первый слой бинтов, бросил их в раковину.
Потом еще один, еще, пока не дошел, наконец, до марлевых тампонов.
Руки не слушались, когда, зажмурившись, он снимал накладку с правого глаза.
Потом с левого. Попытался медленно открыть глаза.
Казалось, веки намертво склеились, однако он не терял надежды и, вцепившись в край раковины, превозмогая страх, делал все новые и новые попытки их разлепить.
Первым открылся правый глаз, и Миллер отметил про себя, что не очень вспотел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39