западная наука продвинулась достаточно далеко по пути создания ядерного оружия.
К счастью, это понял и Сталин. И поэтому начало 1943 года ознаменовано выходом правительственного постановления об организации работ по использованию атомной энергии в военных целях, а вскоре и созданием специальной лаборатории Академии наук СССР.
Возглавил эту лабораторию в ту пору мало кому известный молодой ученый Курчатов. От Политбюро атомным проектом руководил вначале Молотов, потом Берия. В НКВД был создан отдел «С», который занимался координацией деятельности разведорганов страны по «проблеме № 1».
Разведка всячески помогала нашим ученым в работе над атомным проектом. Сегодня известны письма Курчатова в Совет народных комиссаров.
«Теперь мы имеем важные ориентиры для последующего научного исследования, — сообщал ученый, — они дают возможность решения всей проблемы в значительно более короткий срок...»
Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить.
Павел Судоплатов, возглавлявший отдел «С», называет цифры: наши агенты в Англии и США добыли 286 секретных научных документов и публикаций. Сам Курчатов «в марте-апреле 1943 года... назвал 7 наиболее важных научных центров и 26 специалистов в США, получение информации от которых имело огромное значение.
С точки зрения деятельности разведки, это означало оперативную разработку американских ученых в качестве источников важной информации».
Что это за источники? Это были ученые лаборатории в Лос-Аламосе и Беркли, завода в Окридже. Среди них мировые имена, величайшие физики современности — Эйнштейн, Оппенгеймер, Ферми, Сцилард.
Хочу оговориться сразу, и шеф нашей научно-технической разведки Квасников, и начальник отдела «С» Судоплатов в своих воспоминаниях в единый голос заявляют: ученых, в той или иной мере связанных с советской разведкой, нашими агентами назвать нельзя.
Скорее всего, это было глубокое осознание ответственности перед народами Земли, желание противостоять фашизму, осознание опасности сосредоточения сверхмощного оружия в одних руках.
Иное дело родственники и ближайшее окружение ученых. Так, наши разведчики знали, что жена Оппенгеймера Кэтрин увлечена коммунистическими идеями, симпатизирует Советскому Союзу, борющемуся с фашизмом. Хейфец знакомит известную советскую разведчицу Елизавету Зарубину с Кэтрин.
Надо сказать, что Зарубина была незаурядной личностью. Обаятельная женщина, умна, красива, прекрасно образованна, владела несколькими языками, среди которых — английский, немецкий, французский. К тому же она опытный разведчик-нелегал, начинала службу в ВЧКа еще вместе с Дзержинским, работала в странах Западной Европы. Ко времени подключения Зарубиной к «атомному проекту» за ее плечами была «разработка» и вербовка ценнейшего агента — гестаповца Лемана.
Зарубина быстро сходится с Кэтрин. Вскоре Оппенгеймер делится информацией с учеными антифашистских взглядов, бежавшими от преследования нацистов.
Это лишь один пример успешной работы советской разведки.
Разумеется, нельзя не вспомнить Лону и Мориса Коэнов, наших бессменных курьеров. Именно Лона передала важнейшие документы по конструкции атомной бомбы.
Коэны и после войны долгое время работали за рубежом, в Лондоне, бок о бок с резидентом КГБ Конаном Молодым. Вместе с ним были арестованы, брошены за решетку. Через шесть лет их обменяют, и они останутся жить в Москве.
Активно помогали Советскому Союзу в «разработке атомного проекта» супруги Юлиус и Этель Розенберги, русский физик, в 30-е годы покинувший СССР Георгий Гамов, ученый-ядерщик Елизавета Мейтнер, бежавшая из фашистской Германии.
Кстати, именно Мейтнер уговорила Нильса Бора поделиться атомными секретами с антифашистами.
Ныне раскрыта секретная записка Л. Берии к Сталину, датированная ноябрем 1945 года. В ней шеф советских спецслужб сообщает: «Известный физик, профессор Нильс Бор, имевший отношение к работам по созданию атомной бомбы, вернулся из США в Данию и приступил к работам в своем Институте теоретической физики в Копенгагене.
Нильс Бор известен как прогрессивно настроенный ученый и убежденный сторонник международного обмена научными достижениями. Исходя из второго, нами была послана в Данию, под видом розыска увезенного немцами оборудования советских научных учреждений, группа работников для установления контакта с Нильсом Бором и получения от него информации по проблеме атомной бомбы.
Посланные товарищи: полковник Василевский, кандидат физико-математических наук Терлецкий и переводчик инженер Арутюнов, найдя соответствующие подходы, связались с Бором и организовали с ним две встречи...
Тов. Терлецкий сказал Бору, что, находясь проездом в Копенгагене, счел своим долгом нанести визит известному ученому и что о лекциях Бора до сих пор тепло вспоминают в Московском университете.
В процессе беседы Бору был задан ряд вопросов, заранее подготовленных в Москве академиком Курчатовым и другими научными работниками, занимающимися этой проблемой.
Перечень вопросов, ответы на них Бора, а также оценка этих ответов, данная академиком Курчатовым, прилагается».
Думаю, Нильс Бор не был столь наивным человеком, чтобы не догадываться, с какой целью эти «заезжие» русские задают ему столь специфические вопросы. И тем не менее он ответил на них.
Говоря об участии разведывательной службы в «атомном проекте», нельзя не сказать отдельно об особой роли в этом деле талантливого разведчика Семенова.
Он, еще будучи молодым человеком, пришел в разведку, когда схлынула первая волна репрессий. К тому времени Семенов получил хорошее инженерное образование. Этим и решили воспользоваться руководители разведки. С дальним прицелом его посылают на учебу в США, в Массачусетский технологический институт.
Позже Семенов работает «под крышей» советской внешнеторговой организации «Амторг». Он выходит на нескольких перспективных ученых-физиков, близких к Оппенгеймеру, убежденных антифашистов. Так создается канал, по которому Москва будет получать секретную информацию научно-технического характера, связанную со строительством ядерной бомбы, атомных реакторов, урановых котлов, установок.
Успех Семенова был основан на глубоком знании предмета, реальной оценке обстановки, использовании институтских связей для определения круга американских ученых, участвующих в Манхэттенском проекте.
Описание конструкции первой американской атомной бомбы Москва получила в начале 1945 года. Война подходила к концу, и ученые-ядерщики думали об урановой руде. В ту пору в Советском Союзе эти запасы еще не были разведаны, зато удалось перехватить немецкие материалы, в которых фашисты обращали свои взоры к Родопским горам, что в Болгарии.
Димитров дал добро на разработку уранового рудника. Район Бухово был оцеплен кольцом советских войск.
В 1946-м в Советском Союзе откроют свое урановое месторождение, но добыча в Бухово будет продолжаться.
До испытаний нашей первой атомной бомбы было еще четыре года. Четыре года упорного, изнуряющего труда ученых, инженеров, военных специалистов, разведчиков.
Особый комитет — это особая страница в нашей истории создания советского ядерного оружия. Тут, как правило, помалкивают. Что ж, мол, говорить, — дело сделано. Да какое дело — великое! Создана атомная бомба. Или признают Берию как крупный организаторский талант. Правда, есть и еще одно мнение — весьма авторитетное.
Мнение крупного ученого, члена Особого комитета академика Петра Леонидовича Капицы. Говорят, что Капица соперничал с Курчатовым и не на шутку обиделся, так как претендовал на самостоятельное и руководящее положение в реализации атомного проекта. Отсюда и разлад с Берией.
Возможно, это и так. Даже великие люди остаются людьми со своими недостатками. Но дело, как мне кажется, не в личных обидах академика. В своих письмах к Сталину Капица рассуждает совсем о другом. Увы, ученый так и не был понят «вождями».
«Товарищ Сталин! — писал Капица в ноябре 1945 года. — Почти четыре месяца я заседаю и активно принимаю участие в работе Особого комитета и Технического совета по атомной бомбе (АБ)...
«В организации по АБ, мне кажется, есть много ненормального. Во всяком случае, то, что делается сейчас, не есть кратчайший и наиболее дешевый путь к ее созданию...
Правильная организация всех этих вопросов возможна только при одном условии, которого нет, но, не создав его, мы не решим проблемы АБ быстро и вообще самостоятельно, может быть, совсем не решим. Это условие — необходимо больше доверия между учеными и государственными деятелями. Это у нас старая история, пережитки революции. Война в значительной мере сгладила эту ненормальность, и если она осталась сейчас, то только потому, что недостаточно воспитывается чувство уважения к ученому и науке.
Правда, участие ученых в проблемах нашего народного хозяйства, обороны всегда было большим и важным, но ученый мог оказать помощь, оставаясь в стороне, консультациями и решением тех или иных предложенных ему задач. Надо отметить, что, к большому сожалению, это было связано с тем, что наша промышленность и вооружение развивались на основе улучшения существующих конструкций. Например, Яковлев, Туполев, Лавочкин — крупнейшие конструкторы, но они все же совершенствовали уже существующий тип самолетов. Новые типы самолетов, как турборакетные, потребовали бы другой тип конструктора, более творческий и смелый.
Таким людям у нас в Союзе мало раздолья. Поэтому техника, основанная на принципиально новых идеях, как АБ, Фау-2, радиолокация, газовая турбина и пр., у нас в Союзе или слабо, или совсем не двигается...
Жизнь показала, что заставить себя слушаться я мог только как Капица — начальник главка при СНК, а не как Капица — ученый с мировым именем. Наше культурное воспитание еще недостаточно, чтобы поставить Капицу-ученого выше Капицы-начальника... Так происходит и теперь при решениях проблем АБ. Мнения ученых часто принимаются со скептицизмом, и за спиной делают по-своему.
Особый комитет должен научить товарищей верить ученым, а ученых, в свою очередь, это заставит больше чувствовать свою ответственность, но этого пока еще нет. Это можно только сделать, если возложить ответственность на ученых и товарищей из Особого комитета в одинаковой мере. А это возможно только тогда, когда... наука и ученый будут всеми приниматься как основная сила, а не подсобная, как это теперь.
Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это не плохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. Ведь скрипка дает тон всему оркестру. У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо.
Стоит только послушать рассуждения о науке некоторых товарищей на заседаниях Техсовета. Их приходится часто слушать из вежливости и сдерживать улыбку, так они бывают наивны.
Они воображают, что, познав, что дважды два четыре, они уже постигли все глубины математики и могут делать авторитетные суждения».
Вскоре после этого письма академик Капица будет выведен из состава Особого комитета, а в 1946 году снят с должности начальника Главкислорода и директора основанного им Института физических проблем.
Лишенный института, учеников, приборов и установок, переданных ему Резерфордом, — словом, любимого дела, Петр Капица надолго заболел. Берия уговаривал Сталина арестовать ученого, но Коба не решился...
Право же, я неспроста привел письмо ученого и коротко рассказал о последствиях его участия в «атомном проекте». Трагедия заключается в том, что большинство разведчиков, которым страна обязана созданием щита, разделили судьбу Петра Капицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
К счастью, это понял и Сталин. И поэтому начало 1943 года ознаменовано выходом правительственного постановления об организации работ по использованию атомной энергии в военных целях, а вскоре и созданием специальной лаборатории Академии наук СССР.
Возглавил эту лабораторию в ту пору мало кому известный молодой ученый Курчатов. От Политбюро атомным проектом руководил вначале Молотов, потом Берия. В НКВД был создан отдел «С», который занимался координацией деятельности разведорганов страны по «проблеме № 1».
Разведка всячески помогала нашим ученым в работе над атомным проектом. Сегодня известны письма Курчатова в Совет народных комиссаров.
«Теперь мы имеем важные ориентиры для последующего научного исследования, — сообщал ученый, — они дают возможность решения всей проблемы в значительно более короткий срок...»
Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить.
Павел Судоплатов, возглавлявший отдел «С», называет цифры: наши агенты в Англии и США добыли 286 секретных научных документов и публикаций. Сам Курчатов «в марте-апреле 1943 года... назвал 7 наиболее важных научных центров и 26 специалистов в США, получение информации от которых имело огромное значение.
С точки зрения деятельности разведки, это означало оперативную разработку американских ученых в качестве источников важной информации».
Что это за источники? Это были ученые лаборатории в Лос-Аламосе и Беркли, завода в Окридже. Среди них мировые имена, величайшие физики современности — Эйнштейн, Оппенгеймер, Ферми, Сцилард.
Хочу оговориться сразу, и шеф нашей научно-технической разведки Квасников, и начальник отдела «С» Судоплатов в своих воспоминаниях в единый голос заявляют: ученых, в той или иной мере связанных с советской разведкой, нашими агентами назвать нельзя.
Скорее всего, это было глубокое осознание ответственности перед народами Земли, желание противостоять фашизму, осознание опасности сосредоточения сверхмощного оружия в одних руках.
Иное дело родственники и ближайшее окружение ученых. Так, наши разведчики знали, что жена Оппенгеймера Кэтрин увлечена коммунистическими идеями, симпатизирует Советскому Союзу, борющемуся с фашизмом. Хейфец знакомит известную советскую разведчицу Елизавету Зарубину с Кэтрин.
Надо сказать, что Зарубина была незаурядной личностью. Обаятельная женщина, умна, красива, прекрасно образованна, владела несколькими языками, среди которых — английский, немецкий, французский. К тому же она опытный разведчик-нелегал, начинала службу в ВЧКа еще вместе с Дзержинским, работала в странах Западной Европы. Ко времени подключения Зарубиной к «атомному проекту» за ее плечами была «разработка» и вербовка ценнейшего агента — гестаповца Лемана.
Зарубина быстро сходится с Кэтрин. Вскоре Оппенгеймер делится информацией с учеными антифашистских взглядов, бежавшими от преследования нацистов.
Это лишь один пример успешной работы советской разведки.
Разумеется, нельзя не вспомнить Лону и Мориса Коэнов, наших бессменных курьеров. Именно Лона передала важнейшие документы по конструкции атомной бомбы.
Коэны и после войны долгое время работали за рубежом, в Лондоне, бок о бок с резидентом КГБ Конаном Молодым. Вместе с ним были арестованы, брошены за решетку. Через шесть лет их обменяют, и они останутся жить в Москве.
Активно помогали Советскому Союзу в «разработке атомного проекта» супруги Юлиус и Этель Розенберги, русский физик, в 30-е годы покинувший СССР Георгий Гамов, ученый-ядерщик Елизавета Мейтнер, бежавшая из фашистской Германии.
Кстати, именно Мейтнер уговорила Нильса Бора поделиться атомными секретами с антифашистами.
Ныне раскрыта секретная записка Л. Берии к Сталину, датированная ноябрем 1945 года. В ней шеф советских спецслужб сообщает: «Известный физик, профессор Нильс Бор, имевший отношение к работам по созданию атомной бомбы, вернулся из США в Данию и приступил к работам в своем Институте теоретической физики в Копенгагене.
Нильс Бор известен как прогрессивно настроенный ученый и убежденный сторонник международного обмена научными достижениями. Исходя из второго, нами была послана в Данию, под видом розыска увезенного немцами оборудования советских научных учреждений, группа работников для установления контакта с Нильсом Бором и получения от него информации по проблеме атомной бомбы.
Посланные товарищи: полковник Василевский, кандидат физико-математических наук Терлецкий и переводчик инженер Арутюнов, найдя соответствующие подходы, связались с Бором и организовали с ним две встречи...
Тов. Терлецкий сказал Бору, что, находясь проездом в Копенгагене, счел своим долгом нанести визит известному ученому и что о лекциях Бора до сих пор тепло вспоминают в Московском университете.
В процессе беседы Бору был задан ряд вопросов, заранее подготовленных в Москве академиком Курчатовым и другими научными работниками, занимающимися этой проблемой.
Перечень вопросов, ответы на них Бора, а также оценка этих ответов, данная академиком Курчатовым, прилагается».
Думаю, Нильс Бор не был столь наивным человеком, чтобы не догадываться, с какой целью эти «заезжие» русские задают ему столь специфические вопросы. И тем не менее он ответил на них.
Говоря об участии разведывательной службы в «атомном проекте», нельзя не сказать отдельно об особой роли в этом деле талантливого разведчика Семенова.
Он, еще будучи молодым человеком, пришел в разведку, когда схлынула первая волна репрессий. К тому времени Семенов получил хорошее инженерное образование. Этим и решили воспользоваться руководители разведки. С дальним прицелом его посылают на учебу в США, в Массачусетский технологический институт.
Позже Семенов работает «под крышей» советской внешнеторговой организации «Амторг». Он выходит на нескольких перспективных ученых-физиков, близких к Оппенгеймеру, убежденных антифашистов. Так создается канал, по которому Москва будет получать секретную информацию научно-технического характера, связанную со строительством ядерной бомбы, атомных реакторов, урановых котлов, установок.
Успех Семенова был основан на глубоком знании предмета, реальной оценке обстановки, использовании институтских связей для определения круга американских ученых, участвующих в Манхэттенском проекте.
Описание конструкции первой американской атомной бомбы Москва получила в начале 1945 года. Война подходила к концу, и ученые-ядерщики думали об урановой руде. В ту пору в Советском Союзе эти запасы еще не были разведаны, зато удалось перехватить немецкие материалы, в которых фашисты обращали свои взоры к Родопским горам, что в Болгарии.
Димитров дал добро на разработку уранового рудника. Район Бухово был оцеплен кольцом советских войск.
В 1946-м в Советском Союзе откроют свое урановое месторождение, но добыча в Бухово будет продолжаться.
До испытаний нашей первой атомной бомбы было еще четыре года. Четыре года упорного, изнуряющего труда ученых, инженеров, военных специалистов, разведчиков.
Особый комитет — это особая страница в нашей истории создания советского ядерного оружия. Тут, как правило, помалкивают. Что ж, мол, говорить, — дело сделано. Да какое дело — великое! Создана атомная бомба. Или признают Берию как крупный организаторский талант. Правда, есть и еще одно мнение — весьма авторитетное.
Мнение крупного ученого, члена Особого комитета академика Петра Леонидовича Капицы. Говорят, что Капица соперничал с Курчатовым и не на шутку обиделся, так как претендовал на самостоятельное и руководящее положение в реализации атомного проекта. Отсюда и разлад с Берией.
Возможно, это и так. Даже великие люди остаются людьми со своими недостатками. Но дело, как мне кажется, не в личных обидах академика. В своих письмах к Сталину Капица рассуждает совсем о другом. Увы, ученый так и не был понят «вождями».
«Товарищ Сталин! — писал Капица в ноябре 1945 года. — Почти четыре месяца я заседаю и активно принимаю участие в работе Особого комитета и Технического совета по атомной бомбе (АБ)...
«В организации по АБ, мне кажется, есть много ненормального. Во всяком случае, то, что делается сейчас, не есть кратчайший и наиболее дешевый путь к ее созданию...
Правильная организация всех этих вопросов возможна только при одном условии, которого нет, но, не создав его, мы не решим проблемы АБ быстро и вообще самостоятельно, может быть, совсем не решим. Это условие — необходимо больше доверия между учеными и государственными деятелями. Это у нас старая история, пережитки революции. Война в значительной мере сгладила эту ненормальность, и если она осталась сейчас, то только потому, что недостаточно воспитывается чувство уважения к ученому и науке.
Правда, участие ученых в проблемах нашего народного хозяйства, обороны всегда было большим и важным, но ученый мог оказать помощь, оставаясь в стороне, консультациями и решением тех или иных предложенных ему задач. Надо отметить, что, к большому сожалению, это было связано с тем, что наша промышленность и вооружение развивались на основе улучшения существующих конструкций. Например, Яковлев, Туполев, Лавочкин — крупнейшие конструкторы, но они все же совершенствовали уже существующий тип самолетов. Новые типы самолетов, как турборакетные, потребовали бы другой тип конструктора, более творческий и смелый.
Таким людям у нас в Союзе мало раздолья. Поэтому техника, основанная на принципиально новых идеях, как АБ, Фау-2, радиолокация, газовая турбина и пр., у нас в Союзе или слабо, или совсем не двигается...
Жизнь показала, что заставить себя слушаться я мог только как Капица — начальник главка при СНК, а не как Капица — ученый с мировым именем. Наше культурное воспитание еще недостаточно, чтобы поставить Капицу-ученого выше Капицы-начальника... Так происходит и теперь при решениях проблем АБ. Мнения ученых часто принимаются со скептицизмом, и за спиной делают по-своему.
Особый комитет должен научить товарищей верить ученым, а ученых, в свою очередь, это заставит больше чувствовать свою ответственность, но этого пока еще нет. Это можно только сделать, если возложить ответственность на ученых и товарищей из Особого комитета в одинаковой мере. А это возможно только тогда, когда... наука и ученый будут всеми приниматься как основная сила, а не подсобная, как это теперь.
Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это не плохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. Ведь скрипка дает тон всему оркестру. У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо.
Стоит только послушать рассуждения о науке некоторых товарищей на заседаниях Техсовета. Их приходится часто слушать из вежливости и сдерживать улыбку, так они бывают наивны.
Они воображают, что, познав, что дважды два четыре, они уже постигли все глубины математики и могут делать авторитетные суждения».
Вскоре после этого письма академик Капица будет выведен из состава Особого комитета, а в 1946 году снят с должности начальника Главкислорода и директора основанного им Института физических проблем.
Лишенный института, учеников, приборов и установок, переданных ему Резерфордом, — словом, любимого дела, Петр Капица надолго заболел. Берия уговаривал Сталина арестовать ученого, но Коба не решился...
Право же, я неспроста привел письмо ученого и коротко рассказал о последствиях его участия в «атомном проекте». Трагедия заключается в том, что большинство разведчиков, которым страна обязана созданием щита, разделили судьбу Петра Капицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59