Но вот открылись двери карточной комнаты, куда и направилась вдова Скэлли вместе с майором и еще кое-кто из гостей постарше, для которых темп танца оказался слишком бурным. Здесь все выглядело чрезвычайно уютно, вокруг квадратных столов были чинно расставлены стулья, и на зеленом сукне сверкающими веерами раскинулись колоды карт. Майор и хозяйка дома играли против капитана Сампергая и одного пожилого джентльмена, приехавшего из Ламбета, и по окончании игры бравый капитан и его партнер поднялись из-за стола с облегченными карманами и опечаленной душой, что явилось довольно неожиданным ударом для капитана, рассчитывавшего немного поправить здесь свои дела и никак не ожидавшего встретить в лице майора такого понаторелого в этом искусстве ветерана. Затем наш бравый воин вместе с капитаном играли против хозяйки дома и еще одной дамы, и на этот раз наш прожженный хитрец — майор — умудрился проигрывать, и при том весьма естественно, и расплачиваться крайне непринужденно и галантно, с изысканнейшими комплиментами и маленькими восторженными спичами по адресу своих противниц, что явно произвело сильное впечатление на партнершу вдовы, но, как ни странно, отнюдь не понравилось самой вдове. После этого игроки парами направились ужинать и обнаружили, что танцоры уже завладели столом, в результате чего снова возникла небольшая суматоха и давка, заставившая отбросить всякую церемонность и чопорность и весьма способствовавшая тому, чтобы непринужденное веселье не пошло на убыль.
Если в первую половину вечера майору удалось в какой-то мере завоевать расположение миссис Лавинии Скэлли, то теперь он всячески закреплял и развивал достигнутые успехи. Прежде всего он громогласно осведомился у капитана Сампергая, сидевшего в другом конце стола, не доводилось ли ему встречаться с покойным генерал-майором Скэлли, и, получив отрицательный ответ, принялся весьма красноречиво распространяться о заслугах этого порожденного его воображением воина. После такого несколько беспринципного приема майор перешел к восхвалению вина, а затем начал предаваться воспоминаниям. Это были воспоминания воина, охотника, путешественника и светского льва, и все они неизменно вызывали восторг у слушателей. Когда же ужин пришел к концу, и была откупорена последняя бутылка и наполнен последний бокал, и танцоры вернулись к своим танцам, а игроки — к своим карточным столам, майор с удвоенным усердием принялся обхаживать вдову.
— Не кажется ли вам, что здесь очень жарко, майор? — спросила вдова.
— Да, жара изрядная, — чистосердечно подтвердил майор.
— Тут есть комнатка, где, вероятно, прохладнее, — сказала вдова. — И там вы можете выкурить папиросу. Эти комнатки мы решили превратить в курительные.
— Но вы должны сопровождать меня туда.
— Нет, нет, майор. Не забывайте, что я хозяйка.
— Но вам совершенно не требуется никого развлекать. Все развлекаются кто во что горазд. Вы слишком мало думаете о себе.
— Право же, майор…
— А я утверждаю, что вы устали и вам необходимо отдохнуть.
И майор распахнул перед ней дверь с таким настойчивым видом, что вдова уступила. Они вошли в маленькую уютную комнату, расположенную несколько в стороне от центра веселья. Здесь стояло два-три обитых ситцем стула и такая же кушетка. Вдова присела на одном конце кушетки, майор водрузился на другом; лицо его приняло еще более пунцовый оттенок, чем обычно, и, как всегда в трудную минуту, он сдвинул брови и выпятил грудь.
— Почему вы не закуриваете вашу папиросу? — спросила миссис Скэлли.
— А как же дым?
— Я люблю запах табака.
Майор достал папиросу из своего плоского серебряного портсигара. Вдова свернула бумажку и зажгла ее от газового рожка.
— Для того, кто так одинок, как я, — заметила она, — приятно сознавать, что возле тебя есть кто-то расположенный к тебе и ты можешь услужить кому-то, хотя бы в мелочах.
— Так одинок? — воскликнул майор, перемещаясь на кушетке. — Мне ли этого не знать! Если я завтра отправлюсь к праотцам, ни одна живая душа даже не вздохнет обо мне, разве что старик фон Баумсер.
— О, не говорите так! — с чувством произнесла миссис Скэлли.
— Но это факт. Однако порой мне хочется взбунтоваться против такой судьбы. Последнее время я начинаю мечтать о том, чтобы сделать свою жизнь более веселой и счастливой. Эти мечты появились у меня, когда я сидел вот там, у своего окна. И теперь, сколько ни старайся, уже не вытравишь их из сердца. А я знаю: это безумие — лелеять их, ведь если они не сбудутся, еще невыносимее станет мое одиночество.
Майор умолк и откашлялся. Вдова молчала; голова ее была опущена, глаза прикованы к узору ковра.
— Эти мечты о том, — сказал майор, понизив голос, наклоняясь вперед и сжимая маленькую, унизанную кольцами руку своей загрубелой рукой, — что вы сжалитесь надо мной, что вы согласитесь…
— Ах, вы здесь, мой очень добрый друг! — радостно воскликнул фон Баумсер, неожиданно просовывая свою кудлатую голову в дверь и дружелюбно улыбаясь.
— Подите к черту! — зарычал майор, в бешенстве вскакивая с кушетки, и голова немца исчезла столь же внезапно, как и появилась. — Простите мою горячность и грубость языка, — смущенно проговорил старый воин, — но я не мог совладать со своими чувствами. Согласны ли вы стать моей, Лавиния? Я простой солдат и почти ничего не могу предложить вам, кроме преданного сердца, которое и так уже принадлежит вам и будет принадлежать вечно. Согласны ли вы стать моей женой и сделать меня счастливым до конца моей жизни?
Майору уж удалось обхватить вдовушку одной рукой за талию, но она вскочила с кушетки и повернулась к нему; задорная и лукавая улыбка заиграла на ее миловидном полном лице.
— Вот что, майор, — сказала она. — Я люблю говорить напрямик, так же как мой покойный Том. Он всегда все говорил напрямик. И теперь я спрошу вас прямо: вам нужна я или мои деньги?
Майор был так поражен этим откровенным вопросом, что с минуту продолжал сидеть на софе, лишившись дара речи, но, как человек, бывавший в разных переделках и умевший быстро принимать решения, он тотчас овладел собой.
— Вы, конечно! — воскликнул он. — Если бы у вас не было ни гроша за душой, это бы ничего не изменило.
— Берегитесь! Берегитесь! — произнесла вдова, предостерегающе погрозив ему пальцем. — Слыхали вы о том, что банк Агра лопнул?
— Слышал. Но что из того?
— А то, что все мои деньги до последнего пенни, были вложены в этот банк.
Это был уже второй удар — наотмашь. Впрочем, от этого удара наш воин оправился быстрее и произнес с еще более важным видом, выпятив вперед грудь.
— Лавиния, — сказал он, — вы были искренни со мной, и я, черт побери, тоже буду откровенен с вами. Когда я впервые увидел вас, дела мои были очень плохи, и, признаться, хоть я и восхищался вами, не только вы сама, но и ваши деньги служили для меня приманкой. Я был тогда в таком положении, что не мог помышлять о женщине, которая не внесла бы своей лепты хотя бы на покрытие своих личных расходов. Но с тех пор мои обстоятельства изменились. Каким образом — здесь об этом говорить не время и не место, но так или иначе у меня есть кругленькая сумма в банке и возможность несколько ее увеличить. Вы говорите, что у вас пропали все деньги, а я говорю вам, что у меня теперь хватит на двоих. Так что скажите, что вы согласны, сердце мое, — и по рукам.
— Как! Даже если без денег?
— К черту деньги! — воскликнул майор Тобиас Клаттербек, и его рука вторично обвила талию дамы, и на этот раз так и осталась там. Что произошло потом — это уже меня не касается да и читателя тоже. Парочки, пережившие свою первую молодость, так же имеют право на счастье, как и более юные создания, и порой их чувства бывают даже более пылки.
— Гадкий мальчишка, как вы смеете так ругаться! — промолвила наконец вдова. — Теперь я должна воспользоваться случаем и прочитать вам нотацию.
— Нет, вы поглядите только на эти лукавые глазки! — воскликнул майор, сияя от восторга. — Да бога ради, читайте мне нотации, пока не надоест.
— Вы должны быть умником, Тоби, если хотите стать моим мужем. Вы не должны больше играть в бильярд на деньги.
— Не играть в бильярд? Это как же так? Бильярд приносит мне три-четыре фунта в неделю.
— Все равно. Никаких бильярдов, никаких карт, никаких бегов и никаких пари. Тоби должен быть паинькой и вести себя, как подобает почтенному, заслуженному воину.
— Да что это вы такое выдумали? — вскричал майор. — Если я откажусь от бильярда и от виста, так на какие же средства такой заслуженный воин, а главное, жена такого заслуженного воина, будет существовать?
— Ну, как-нибудь проживем, мой милый, — сказала вдова, шаловливо заглядывая ему в глаза. — Я ведь говорила вам, что все мои деньги были помещены в банк Агра, который лопнул.
— Говорили, и очень жаль, что вам так не повезло!
— Да, но только я не сказала, что взяла оттуда все деньги, еще до того, как банк лопнул, мой милый Тоби. Вероятно, это очень скверно — подвергать вас такому испытанию, но я не могла устоять против соблазна. Тоби не нужно играть в азартные игры — у него и без этого будет достаточно денег, и он может сидеть себе спокойненько, рассказывать свои истории и вообще делать все, что ему заблагорассудится, и не беспокоиться ни о чем.
— Да благословит вас небо! — с жаром воскликнул майор. Наконец-то после стольких лет бурных скитаний по свету он был у тихой пристани! И когда этот, уже потрепанный жизнью старый холостяк наклонился, чтобы поцеловать вдову, он почувствовал, как слезы прихлынули к его глазам.
— Итак, никаких бильярдов, никаких карт на три месяца, — сказала эта маленькая женщина твердо, сжимая в руках его большую руку. — Ничего, запомните, друг мой! Я отправляюсь в Хампшир, в деревню, навестить мою кузину, и нам придется расстаться на это время, но я разрешаю вам писать мне. Если после моего возвращения вы сможете заверить меня честью, что бросили свои гадкие привычки… ну, тогда…
— Что тогда?
— Подождем до тех пор, и вы увидите, — лукаво рассмеявшись, отвечала вдова. — Нет, нет, ни секунды я здесь больше не останусь. Что скажут гости? Право же, Тоби, я должна… Нет, в самом деле, я должна…
И она ускользнула, а майор остался один, и ему показалось, что его душа очистилась от всего дурного, что могло загрязнить ее с тех пор, когда он еще юным прапорщиком в последний раз поцеловал на прощание свою мать в Портсмутской гавани, перед тем как сесть на большой транспортный корабль, отплывавший в Индию.
Но все на свете рано или поздно приходит к концу, и бал миссис Скэлли не был исключением из правил. Впрочем, уже занималась заря, когда последние гости закутывались в шали и последний кабриолет отъезжал от крыльца. Майор задержался дольше других, он попрощался с хозяйкой последним, затем присоединился к своему приятелю, который, не имея ключа от двери, вынужден был его дожидаться.
— Послушайте, майор, — сказал немец, когда они поднялись к себе в комнату, — хорошо ли это, прусского офицера к черту посылать? Вы меня крепко обидели. Честное слово, я поражен, что вы могли такое произносить!
— Мой дорогой друг, — сказал старый вояка, пожимая ему руку, — ни за какие сокровища в мире не хотел бы я вас обидеть! Ей-богу, если я только сунусь в комнату в тот момент, когда вы будете там делать предложение даме, можете припечатать меня самым крепким немецким словцом, какое только подвернется вам на язык!
— Так вы ей предложение сделали? — воскликнул добродушный немец, тотчас забывая все свои обиды.
— Да, сделал.
— И она его взяла… приняла его?
— Да.
— Так это же великолепно! — воскликнул фон Баумсер и даже захлопал в ладоши. — Ура, ура, ура, фрау Скэлли, и еще раз ура, фрау Клаттербек! Надо же выпить по этому случаю, непременно надо!
— И мы обязательно выпьем, дружище, но сейчас пора на боковую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65