– Но что может произойти?
– Перемена ветра, внезапный шквал, что угодно.
– Даже браконьеры, – добавил Бургис. – В книге написано, что везде от Гаити до Кубы можно встретить браконьеров, которые ловят омаров. Хотите верьте, хотите нет, но они могут забраться на судно и обчистить его целиком, пока ты спишь.
– У нас нет ничего такого, что им могло бы потребоваться.
– А нам неизвестно, что им может потребоваться. Но что им точно необходимо, так это репелленты от насекомых, и они могут убить за одно прысканье.
– Это основной морской закон, – сказал Ласло. – Мы каждую ночь несем дежурство, даже в портах, и просыпаемся живыми и здоровыми. Какой смысл нарушать традиции? – Он подтянул “Зодиак”, прыгнул в лодку и держал ее рядом с бортом “Пайнафора”, пока в нее не забралась Белла.
Оттолкнувшись в сторону “Пенцанса”, они услышали слова Бургиса:
– Сейчас восемь тридцать. Эллен будет дежурить с десяти тридцати, а в пол-одиннадцатого разбудит тебя, Белла.
Белла помахала рукой.
Бургис перевернул хибати, высыпав угольные брикеты за борт. Он смотрел, как щуки окружили упавшие кусочки, поплавали вокруг них и, заключив, что угли несъедобны, уплыли во тьму. Он спустился вниз и вернулся с “ремингтоном”, который зарядил тремя патронами.
– Ты действительно думаешь, что это необходимо? – спросила жена, вытирая посуду.
– Если ты стоишь на часах, так и стой на часах. Иначе какой смысл дежурить?
На небе не было облаков, которые могли бы отражать свет, поэтому, как только солнце опустилось за горизонт, небо быстро потемнело.
Эллен Бургис взглянула на часы.
– Ну что же...
– Можешь попытаться. Лучше хоть как-нибудь поспать, чем вообще не спать.
– Хорошо. – Она сошла вниз и закрыла занавеску в дверном проеме.
Бургис взял с собой чемодан, полный книг. Дома у него едва хватало времени, чтобы читать что-то еще, кроме ежедневных газет и торговых журналов, так что в течение года он откладывал на отпуск кучи книг. Они все были в мягких обложках, занимали не много места, и их можно было выкидывать с легким сердцем. Бургису нравилось, что он может бросить чтение не понравившейся ему книги, прочитав не более двадцати-тридцати страниц, и швырнуть ее в море. “Загрязнение окружающей среды прозой”, – счастливо бормотал он, наблюдая, как промокшая книжка барахтается в кильватерной струе “Пайнафора”.
Он сел на корме, положив рядом ружье, и при свете небольшого фонарика стал читать “Драконы Эдема”.
Ночь была полна звуков: на берегу беспорядочно кричали и ухали птицы, в воде плескалась рыба, а на судне, внизу, слышалось сопение Эллен.
Бургис услышал всплеск неподалеку – негромкий, но потяжелее, чем всплеск рыбы. Он с любопытством посветил туда и увидел расходящиеся круги, как будто там что-то упало. Возможно, рыба выскочила из воды целиком и нырнула обратно. Он вернулся к Карлу Сагану и функциям правого полушария мозга.
Внезапно ему показалось, что корма опустилась – чуть-чуть, всего на несколько дюймов. Бургис повернулся, но еще до того, как его глаза успели приспособиться к темноте, вокруг его шеи обвилась тонкая веревка, которая перерезала все, кроме кости.
Когда его тащили спиной вперед и выбрасывали за борт, Бургис не чувствовал боли. Мгновенное недоумение, ощущение, что произошло что-то плохое, и – все.
Мужчина стоял на кокпите и слушал. С него капала вода. Он услышал похрапывание и отвел занавеску, закрывавшую дверной проход.
Эллен Бургис лежала на спине, укрывшись простыней, и глубоко дышала носом. Капля воды упала на ее лицо, в носу зачесалось. Она пошевелилась.
– Уже? – Эллен посопела носом, чтобы его прочистить, и ощутила Запах соленой воды, и еще... какой-то ужасный запах, как будто бы в трюме лежала мертвечина. Кто-то стоял возле нее, между койкой и дверным проемом, загораживая собой звезды.
– Уолтер?
– Прочтете молитву, мадам?
– Уолтер?!
Она попыталась сесть, но чья-то ладонь прижала ее голову к подушке. Перед глазами мелькнула тень.
Человек повернулся, чтобы уйти. Эллен протянула к нему руку и попыталась было заговорить – и только тогда поняла, что у нее перерезано горло.
На корме мужчина подобрал ружье и осмотрел его, поворачивая, со всех сторон. Система перезарядки была ему незнакома. Он подергал затвор, отвел его назад, вздрогнул, когда патрон выскочил из патронника и, крутясь, полетел в воду. Заглянув в патронник, он сосчитал оставшиеся патроны и закрыл затвор.
Держа ружье высоко в правой руке, он соскользнул с кормы и, работая, как ножницами, своими промокшими, обернутыми в шкуры, ногами, тихо поплыл по направлению к “Пенцансу”.
Спустя несколько минут два выстрела разнеслись над тихой водой и эхом отразились от утесов на берегу.
Глава 4
– Ой! – Юстин поднял глаза от журнала “Американский стрелок”. – Мама меня убьет!
Мейнард, сидя рядом с ним, ближе к проходу, закрыл папку, в которой были собраны все вырезки из “Тудей”.
– А что ты натворил?
– Мой урок игры на фортепиано. Я про него забыл.
– Когда?
– В двенадцать часов каждую субботу. Мейнард посмотрел на часы.
– Сейчас только девять сорок. Мы позвоним твоей учительнице из аэропорта. Она не будет сердиться.
– Это “он”. Мистер Яновски. Он не верит оправданиям.
– Он поверит мне. Я скажу ему, что у тебя тяжелый случай высыпания веснушек. – Мейнард улыбнулся своим воспоминаниям. – Я воспользовался таким предлогом, когда работал в “Трибьюн”, – у меня было ужасное похмелье. Сработало. Редактор решил, что у меня рак.
Но Юстин не успокоился.
– Ей все равно придется ему заплатить.
– Я ему заплачу, хорошо? Договорились?
– Не знаю, – Юстин покраснел. – Мама говорит, что твои чеки банк возвращает не оплачивая.
– Ах, она так говорит? Один дурацкий чек ничего не означает. Я заплачу твоему учителю, и этот чек будет в порядке. Идет?
– Идет.
– Хорошо. – Мейнард нахмурился. – Она не должна говорить тебе такие вещи.
– Она говорит, что плохой пример – это лучшая проповедь. Мейнард громко рассмеялся.
– Ну, вообще-то, “хороший пример – это лучшая проповедь”. Это сказал Бенджамин Франклин.
– Я не знаю. Но так не подходило.
– Куда не подходило?
– К фразе, которую она сочиняла.
– О том, что слишком толстый волос упадет и пропадет в канаве без следа... – Мейнард снова рассмеялся.
– Что?
– Это “Гамлет”. Его известная речь о ненужности волос.
– Что такое “Гамлет”?
– Пьеса. Скоро узнаешь.
Юстин вернулся к “Американскому стрелку”.
– Слушай, у нас ведь такой был! – он показал на фотографию револьвера системы “Кольт-Фронтиер”.
– Да. Редкость, кстати. Калибр тридцать два – двадцать. Помнишь, как блестела кобура? Этой коже было лет сто.
– Здесь пишут, что “кольты” одинарного действия стреляли неточно. Очень мала была вероятность попадания.
– Им и не нужно было точно стрелять дальше двадцати футов. Тогда сражались, находясь довольно близко друг к другу.
– А как же в случае перестрелки? Ну, когда бросаются друг на друга?
– Я готов поспорить, что такого и десяти раз за десять лет не происходило. Если дело доходило до стрельбы, они убивали Друг друга любым доступным им способом. В спину, из-под стола, из-за двери.
– Это нечестно.
– Никто и не собирался делать что-то честно. Суть была в том, чтобы покончить с этим как можно быстрее, и уйти живым и невредимым. – Мейнард помолчал и посмотрел на сына. – Не бывает таких драк, которые бы имели хоть какой-то смысл, Юстин. Если ты попадаешь в драку, единственное, к чему ты должен стремиться, это закончить ее. А о “честности” пусть заботится противник.
Загорелся знак “Пристегнуть ремни”, и стюардесса объявила по интеркому, что через несколько минут они приземлятся в Национальном аэропорту.
– Как хотелось бы еще пострелять, – сказал Юстин. Вплоть до прошлого года, когда родители Мейнарда переехали в Аризону, Мейнард и Юстин часто проводили выходные дни в Пенсильвании, на небольшой ферме, принадлежавшей отцу Мейнарда, Грэмпсу, и развлекались там стрельбой. Во время Второй мировой войны Грэмпс был чемпионом Военно-Морских Сил по стрельбе, а во время войны с Кореей он испытывал оружие для Пентагона. Его каменный дом, постройки восемнадцатого века, был напичкан военными редкостями – от мушкета времен Иакова I с его монограммой до заряжавшегося с казенной частя кремневого ружья Фергюсона, пережившего битву при Кингз-Маунтин во время Английской Революции, и до редкого образца (Юстин его любил больше всего) многофункциональной штурмовой винтовки Стонера, которая превращает современного солдата в целый батальон солдат. Они прекрасно проводили там время – в тепле и уюте, радостные и возбужденные.
– Мне тоже, – сказал Мейнард, – как-нибудь постреляем.
– Когда? – Юстин смотрел на него, стремясь добиться какого-нибудь обещания.
Но Мейнард ничего не мог обещать.
– Не знаю, – он заметил, как мальчик разочарованно отвернулся. – Слушай, а помнишь, как мы стреляли тогда из мушкета? Ты здорово стрелял.
– Я выбил три очка.
– Да, но... – Зря он об этом заговорил. Мейнард вспомнил, что ствол был таким длинным, что Юстину пришлось держать его под рукой, вместо того, чтобы прижать к плечу. – Я тоже сначала выбил три очка.
– Да, но во второй раз – девятнадцать. Самолет снизился, подпрыгнул и замедлил скорость после того, как были опущены закрылки.
– Ты решил, куда хотел бы сходить?
– В это новое место – музей Авиации и Космонавтики, по-моему, оно так называется. Ты сказал, что тебе надо часа два.
– Около того. Но не тревожься, если я немного задержусь. И, Бога ради, не уходи от этого здания.
– Папа... – В голосе Юстина звучал упрек. Его рассудительность и зрелость подверглись несправедливому сомнению.
– Извини.
– Чего я все же не понимаю, так это почему ты не мог поговорить с этим типом по телефону.
– Телефон не совсем подходит для того, чтобы знакомиться с людьми. По телефону ты не сможешь им понравиться, они не смогут тебе довериться. А мне нужно, чтобы этот человек мне поверил.
– Зачем?
– Потому что я хочу, чтобы он рассказал мне то, о чем ему приказано не говорить. Я думаю, он однажды уже об этом рассказывал, и тем испортил себе карьеру.
– Тогда он больше об этом не будет говорить.
– Может быть, но я надеюсь, что будет. Надеюсь, что он разозлен.
* * *
В аэропорту они взяли такси. Мейнард высадил Юстина у Смитсоновского музея Авиации и Космонавтики, вместе с номером телефона вашингтонской редакции “Тудей”, “на случай, если музей сгорит или там еще что-нибудь”. Затем Мейнард дал шоферу адрес: рядом с вашингтонским собором.
Когда такси ехало по Рок-Крик-парквэй, Мейнард освежил в голове вопросы, которые он собирался задать Майклу Флорио, служащему Береговой Охраны, которого перевели на другую работу после того, как он заинтересовался исчезновениями судов. По телефону Флорио был с ним осторожен. Сначала он отказался говорить и настоял на том, чтобы перезвонить Мейнарду через коммутатор еженедельника “Тудей”. Это был старый, но надежный прием, позволявший убедиться в том, что звонивший – именно тот, за кого себя выдает, – или, по крайней мере, что он работает там, где и говорит. Потом Флорио завел обычную бюрократическую песню: он точно не знает, почему его перевели на другую работу; людей все время переводят на другую работу; он сделал то, что ему было приказано.
Ни один из этих ответов не удивил Мейнарда. Флорио оставалось несколько лет до пенсии. Зачем ему было рисковать своей пенсией – только ради того, чтобы увидеть свое имя напечатанным в журнале?
Такси повернуло с Коннектикут-авеню и поехало вверх по Тридцать четвертой улице в тихий, заросший кустарником район, со старыми домами средних размеров и средней стоимости. Водитель остановился перед серым оштукатуренным зданием с покривившимся деревянным крыльцом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36