он быстро ощупал себя сзади; хорошо хоть, что кишечник не подвел. Это, между прочим, удалось не всем людям и не всем лошадям. Запах был достаточно красноречив. С обонянием, значит, у него все в порядке. Он огляделся; казалось, никто ничего не замечал, а если и заметили, то им не было до него дела. Это не считалось позором. Они глубже зарывались в землю, обкладывались холмиками земли, копали с помощью ножей, жестяных тарелок, всего, что попадалось под руку. Слева от него был Райерсон; он быстро окапывался. Календар последовал его примеру и вдруг понял, что уже некоторое время слышит скрежет металла о землю, приглушенный храп лошадей, нервное постукивание копыт у него над головой. Слух возвращался, не сразу, а понемногу, и когда он достаточно успокоился, чтобы переключить внимание с себя на то, что происходит вокруг, он понял, что некоторые из окружающих его людей неподвижны, другие прижимают руки к разным частям тела и морщатся от боли, некоторые лошади лежат на земле со вздымающимися боками, истекая кровью. Он обернулся и увидел пятерых солдат, присевших на корточки вокруг шестого и что-то говорящих ему. Они отошли, и он увидел, что это майор; он был ранен в лодыжку, на синей штанине краснела кровь. Кровавое пятно расплывалось, кто-то накладывал ему жгут. Лицо майора посерело.
— Отнесите меня в такое место, где все видно, — простонал майор. Слова звучали сквозь звон в ушах, как будто сквозь вату.
Он увидел, как они пронесли майора мимо него; майор между ног лошади смотрел туда, где были индейцы. Казалось, они снова готовятся наступать, поворачиваются на лошадях, занимают позиции, оглядываются сначала назад, потом в сторону, как будто смотрят на что-то приближающееся со стороны холма. Там действительно что-то появилось — сначала кончик чего-то непонятного, потом голова, туловище — одинокий всадник приблизился к индейцам. Казалось, это принесло какие-то изменения. Индейцы загикали и помчались вперед. Первое, что увидели кавалеристы, оказалось верхушкой головного убора из перьев — длинного, широкого, развевающегося во все стороны.
— Ото, — сказал кто-то.
Он повернулся. Это был разведчик, самый старший из четверых, лысый, одетый в куртку из козлиной кожи, свисавшую лохмотьями.
Майор тоже повернулся. Они с разведчиком, вытянувшись, лежали рядом, не сводя взглядов с холма.
— Что там такое?
— Это он, — сказал разведчик, отвернувшись, и сплюнул.
— А кто он такой?
— Шейенны зовут его “Летучая мышь”. Отсюда не видно, но вблизи он очень внушительный. Здоровенный. Вы и не представляете: сплошные мускулы, морда как у статуи. Я его узнал по перьям. Они особенные. Такие перья надо заслужить.
— Не слышал о нем.
— Слышали, слышали, и не раз. Вы еще назвали его “Римский нос”.
— О Господи!
Даже Календар о нем слышал. Это был тот самый индеец, с которым все советовали ему ни при каких обстоятельствах не связываться; белые знали его по широкому крючковатому носу, который, должно быть, и напомнил разведчику о статуях. О нем ходили леденящие кровь истории. О том, как он рубит людей на части, потрошит, уродует так, что они уже и на людей не похожи. Он никогда не сдается. Если он вступает в сражение, то не прекратит его, пока противник не будет уничтожен. Пока проигрывали всегда белые.
— Боже, ну мы и влипли, — со стоном произнес майор. Обеими руками он вытащил из-под себя раненую ногу, на которой лежал. — Пусть трое солдат отправятся и залягут в той длинной траве у оконечности острова. — Он огляделся. — Вот вы трое, идите.
Календар не сразу сообразил, что майор смотрит на него, на его соседа и на Райерсона. Они переглянулись между собой, потом посмотрели на майора. Его сосед открыл рот.
— Я хочу, чтобы вы посмотрели на убитых, — продолжал майор. — И убедились, что они мертвы. Когда начнется наступление, наверняка окажется, что половина из них притворяются. Они начнут ползти к нам, и я хочу, чтобы их остановили. Здесь людей достаточно. — Он отправил еще троих солдат на другой конец острова и снова повернулся к ним. — Ну, чего вы ждете?
Они еще секунду смотрели на него, затем переглянулись, посмотрели вперед, потом снова друг на друга, схватили ружья и медленно поползли. Календар заторопился, пролезая под лошадью. Потом снова пополз медленно, уже оказавшись в пампасской траве, высокой, коричневой, с полосками на концах. Она была сухая, острая и трещала, когда он двигался сквозь нее. Звон у него в ушах уменьшился, и он слышал, как рядом ползут другой солдат и Райерсон. Он чувствовал, как бьется сердце в его прижатой к земле груди. Там, где трава кончилась, грунтовой берег покато сходил к реке. Он видел индейцев — одни лежали вниз лицом в мелкой воде, другие на песке, лицом вверх. Он немного отполз назад, так, чтобы перед ним была линия травы, сквозь которую он мог смотреть. Запах здесь был таким же, как в сарае у его отца.
Он перестал об этом думать, рассматривая лежащих индейцев. Ему хотелось заговорить, обратиться к Райерсону, но он знал, что нельзя. Если кто-то из них жив, они услышат голоса и проявят большую осторожность. Потом он перевел взгляд на линию индейцев на холме.
И замигал в растерянности. Их там не было. Они уже начали спускаться. В те несколько минут, что он рассматривал реку, они уже ускакали достаточно далеко, а он, должно быть, еще плохо слышал, потому что, хотя лошади мчались галопом, а индейцы размахивали руками, раскрывали рты, видимо, громко крича, он ничего не слышал. Он посмотрел на “Летучую мышь” — самого крупного индейца, у которого на голове развевались перья, он возглавлял атаку, вскидывая ружье над головой, и размахивал им так легко, как будто это было перышко. Потом Календар почувствовал, будто что-то происходит на берегу реки, и он быстро перевел взгляд на убитых.
Ничего. По крайней мере, ему так показалось. Он переводил взгляд с них на линию наступавших индейцев, потом снова на тела вдоль реки. Руки его сжимали ружье.
Некоторые солдаты позади него начали стрелять.
— Нет! — смутно расслышал он голос майора. — Только по моей команде! Убедитесь, что ружья заряжены. Стрелять залпами!
Выстрелы прекратились.
Потом начали стрелять индейцы, сначала несколько человек, потом, по мере приближения, к ним присоединились все остальные.
Один солдат, не удержавшись, выстрелил.
— Только по моей команде! — снова крикнул майор. — Помните, что я сказал! Залпами!
Индейцы, казалось, были совсем рядом. Календару не верилось, что майор подпускает их так близко. Когда же прозвучит приказ? Теперь стали видны их животы, их зубы, и он крепче стиснул ружье, держа палец на курке. А они под топот копыт стреляли — с семидесяти ярдов, потом с пятидесяти.
— Пли! — крикнул майор.
Кавалеристы только этого и ждали. Они начали стрелять, едва успела отзвучать команда. Выстрел за выстрелом перекрывали друг друга, сливаясь в оглушительный грохот, всадники останавливались, лошади переворачивались, те, что скакали впереди, падали. Казалось, упала вся передняя линия нападавших, кроме предводителя.
— Пли! — снова скомандовал майор, и вновь раздались залпы, грохоча и сбивая всадников и лошадей.
И опять то же самое. И снова всадники скакали по упавшим телам, наступали, стреляли, вопили. Календар смотрел на них: вот они уже в двадцати ярдах, вот нависли почти над головой. Внутри его так и обожгло, когда перед ним в траве появилось размалеванное лицо.
Это был один из индейцев, лежавших у реки; он притворялся мертвым и воспользовался наступлением, чтобы пробраться на остров. Они уставились друг на друга, онемев от шока. Календар отпрянул, услышав команду майора “Пли!”, и тут же спустил курок. От лица перед ним ничего не осталось. Он почувствовал что-то мокрое, но не знал, кровь это или вода из реки, потому что индейцы уже переправились через нее и выбирались на остров; с лошадей капала вода, и они уже начали проноситься мимо него. И тут он повернулся и прицелился в того, кто скакал впереди. Как будто он с отцом опять охотился на фазанов: пучок ярких перьев мелькал перед глазами. Почти в упор он выстрелил ему в спину. От силы выстрела упали и лошадь и всадник, скатившись почти к самой воде, где лошадь встала на ноги и поскакала, а индеец остался лежать лицом вниз.
Это случилось так быстро, что Календар даже не сообразил, что сделал. Но теперь он увидел, что это “Летучая мышь” — индеец, возглавлявший наступление. Индейцы замедлили ход, растерялись, загалдели; тут майор снова прокричал “Пли!”, и залп сотряс их, раскидал всадников, перепугал лошадей, разбил их ряды. Они рассеялись по острову и бросились прямо через реку, туда, откуда пришли.
Солдаты быстро перезарядили ружья и прокричали “ура”. Раненые лошади жалобно ржали. Раненые солдаты стонали. По всему острову слышался металлический звон: это вкладывали пули в магазины, щелкали затворами, снова готовили ружья к бою. Над ними плыл пороховой дым. Календар посмотрел на упавших всадников впереди, чтобы убедиться, что никто из них не подползет к нему сквозь траву. Он облизнул губы.
— А лучше сражаться они могут? — услышал он позади голос майора и, обернувшись, увидел, что знакомый ему разведчик покачал головой. Потом он сказал, что за все годы, проведенные здесь, он не видел наступления, равного этому. По всем статьям от колонны должно было остаться мокрое место. Их спасло только то, что “Летучая мышь” сейчас плавает в реке. Если бы он был жив, ничто не сломило и не остановило бы индейцев.
Некоторые солдаты утверждали, что это именно их пули сразили главного врага. Календар не спорил. Он знал точно, чей это был выстрел, и не считал нужным ввязываться из-за этого в ссору. Позже, когда они поднялись и осматривали тела в реке, Календар подошел к “Летучей мыши” и перевернул его, чтобы взглянуть, как прошла пуля: прямо в основание позвоночника, потом вверх и вышла из груди. Не было сомнений, что его убил он. Календар снова перевернул тело в воде лицом вниз: вода покраснела от крови; его головной убор весь промок и почти утонул. Кто-то из солдат чуть позже схватил его. Один раненый индеец рассказывал, что их вождь не собирался участвовать в сражении. А его головной убор обладал какой-то магической силой, которая делала его неуязвимым в бою. Но магия была связана с определенным табу, которое он нарушил.
Чтобы очиститься, “Летучей мыши” нужно было много времени, и он не стал бы сражаться, если бы вождь другого племени, который ему завидовал, не оскорбил его в присутствии соплеменников. Индеец рассказывал долго и интересно, и Календару хотелось поделиться его рассказом с Райерсоном, но он не смог этого сделать. Вскоре после того как наступление было отбито, он овладел собой и чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы поминутно не озираться, он подполз к Райерсону и увидел, что один из кавалеристов склонился над ним, потому что тот был ранен. Рана сильно кровоточила. Возбуждение мигом покинуло Календаря. Он подполз к Райерсону, обнял его и пытался заговорить. Хотя глаза его несколько раз мигнули, и, казалось, он даже узнал его, Райерсон так и не произнес ни слова, а просто потерял сознание. И как бы это ни было несправедливо, умирал весь день и всю ночь. Кален-дар не отходил от него, сжимал его в объятиях и плакал. Поэтому он и не стал разбираться, кто убил индейца. Горе переполнило сердце, где не осталось места ни для злости, ни даже для гордости.
Индейцы не ушли. Но они не стали больше наступать, а начали осаду лагеря. Все лошади кавалеристов были убиты. Второй командир, лейтенант Бичер, тоже погиб, и именно в его честь потом назвали остров. Майора еще дважды ранили — у него была оцарапана голова, и пуля попала в бедро около артерии. Он лежал четыре дня, пока не решил, что нужно извлечь пулю, но их врача тоже убили, а никто не решался делать операцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Отнесите меня в такое место, где все видно, — простонал майор. Слова звучали сквозь звон в ушах, как будто сквозь вату.
Он увидел, как они пронесли майора мимо него; майор между ног лошади смотрел туда, где были индейцы. Казалось, они снова готовятся наступать, поворачиваются на лошадях, занимают позиции, оглядываются сначала назад, потом в сторону, как будто смотрят на что-то приближающееся со стороны холма. Там действительно что-то появилось — сначала кончик чего-то непонятного, потом голова, туловище — одинокий всадник приблизился к индейцам. Казалось, это принесло какие-то изменения. Индейцы загикали и помчались вперед. Первое, что увидели кавалеристы, оказалось верхушкой головного убора из перьев — длинного, широкого, развевающегося во все стороны.
— Ото, — сказал кто-то.
Он повернулся. Это был разведчик, самый старший из четверых, лысый, одетый в куртку из козлиной кожи, свисавшую лохмотьями.
Майор тоже повернулся. Они с разведчиком, вытянувшись, лежали рядом, не сводя взглядов с холма.
— Что там такое?
— Это он, — сказал разведчик, отвернувшись, и сплюнул.
— А кто он такой?
— Шейенны зовут его “Летучая мышь”. Отсюда не видно, но вблизи он очень внушительный. Здоровенный. Вы и не представляете: сплошные мускулы, морда как у статуи. Я его узнал по перьям. Они особенные. Такие перья надо заслужить.
— Не слышал о нем.
— Слышали, слышали, и не раз. Вы еще назвали его “Римский нос”.
— О Господи!
Даже Календар о нем слышал. Это был тот самый индеец, с которым все советовали ему ни при каких обстоятельствах не связываться; белые знали его по широкому крючковатому носу, который, должно быть, и напомнил разведчику о статуях. О нем ходили леденящие кровь истории. О том, как он рубит людей на части, потрошит, уродует так, что они уже и на людей не похожи. Он никогда не сдается. Если он вступает в сражение, то не прекратит его, пока противник не будет уничтожен. Пока проигрывали всегда белые.
— Боже, ну мы и влипли, — со стоном произнес майор. Обеими руками он вытащил из-под себя раненую ногу, на которой лежал. — Пусть трое солдат отправятся и залягут в той длинной траве у оконечности острова. — Он огляделся. — Вот вы трое, идите.
Календар не сразу сообразил, что майор смотрит на него, на его соседа и на Райерсона. Они переглянулись между собой, потом посмотрели на майора. Его сосед открыл рот.
— Я хочу, чтобы вы посмотрели на убитых, — продолжал майор. — И убедились, что они мертвы. Когда начнется наступление, наверняка окажется, что половина из них притворяются. Они начнут ползти к нам, и я хочу, чтобы их остановили. Здесь людей достаточно. — Он отправил еще троих солдат на другой конец острова и снова повернулся к ним. — Ну, чего вы ждете?
Они еще секунду смотрели на него, затем переглянулись, посмотрели вперед, потом снова друг на друга, схватили ружья и медленно поползли. Календар заторопился, пролезая под лошадью. Потом снова пополз медленно, уже оказавшись в пампасской траве, высокой, коричневой, с полосками на концах. Она была сухая, острая и трещала, когда он двигался сквозь нее. Звон у него в ушах уменьшился, и он слышал, как рядом ползут другой солдат и Райерсон. Он чувствовал, как бьется сердце в его прижатой к земле груди. Там, где трава кончилась, грунтовой берег покато сходил к реке. Он видел индейцев — одни лежали вниз лицом в мелкой воде, другие на песке, лицом вверх. Он немного отполз назад, так, чтобы перед ним была линия травы, сквозь которую он мог смотреть. Запах здесь был таким же, как в сарае у его отца.
Он перестал об этом думать, рассматривая лежащих индейцев. Ему хотелось заговорить, обратиться к Райерсону, но он знал, что нельзя. Если кто-то из них жив, они услышат голоса и проявят большую осторожность. Потом он перевел взгляд на линию индейцев на холме.
И замигал в растерянности. Их там не было. Они уже начали спускаться. В те несколько минут, что он рассматривал реку, они уже ускакали достаточно далеко, а он, должно быть, еще плохо слышал, потому что, хотя лошади мчались галопом, а индейцы размахивали руками, раскрывали рты, видимо, громко крича, он ничего не слышал. Он посмотрел на “Летучую мышь” — самого крупного индейца, у которого на голове развевались перья, он возглавлял атаку, вскидывая ружье над головой, и размахивал им так легко, как будто это было перышко. Потом Календар почувствовал, будто что-то происходит на берегу реки, и он быстро перевел взгляд на убитых.
Ничего. По крайней мере, ему так показалось. Он переводил взгляд с них на линию наступавших индейцев, потом снова на тела вдоль реки. Руки его сжимали ружье.
Некоторые солдаты позади него начали стрелять.
— Нет! — смутно расслышал он голос майора. — Только по моей команде! Убедитесь, что ружья заряжены. Стрелять залпами!
Выстрелы прекратились.
Потом начали стрелять индейцы, сначала несколько человек, потом, по мере приближения, к ним присоединились все остальные.
Один солдат, не удержавшись, выстрелил.
— Только по моей команде! — снова крикнул майор. — Помните, что я сказал! Залпами!
Индейцы, казалось, были совсем рядом. Календару не верилось, что майор подпускает их так близко. Когда же прозвучит приказ? Теперь стали видны их животы, их зубы, и он крепче стиснул ружье, держа палец на курке. А они под топот копыт стреляли — с семидесяти ярдов, потом с пятидесяти.
— Пли! — крикнул майор.
Кавалеристы только этого и ждали. Они начали стрелять, едва успела отзвучать команда. Выстрел за выстрелом перекрывали друг друга, сливаясь в оглушительный грохот, всадники останавливались, лошади переворачивались, те, что скакали впереди, падали. Казалось, упала вся передняя линия нападавших, кроме предводителя.
— Пли! — снова скомандовал майор, и вновь раздались залпы, грохоча и сбивая всадников и лошадей.
И опять то же самое. И снова всадники скакали по упавшим телам, наступали, стреляли, вопили. Календар смотрел на них: вот они уже в двадцати ярдах, вот нависли почти над головой. Внутри его так и обожгло, когда перед ним в траве появилось размалеванное лицо.
Это был один из индейцев, лежавших у реки; он притворялся мертвым и воспользовался наступлением, чтобы пробраться на остров. Они уставились друг на друга, онемев от шока. Календар отпрянул, услышав команду майора “Пли!”, и тут же спустил курок. От лица перед ним ничего не осталось. Он почувствовал что-то мокрое, но не знал, кровь это или вода из реки, потому что индейцы уже переправились через нее и выбирались на остров; с лошадей капала вода, и они уже начали проноситься мимо него. И тут он повернулся и прицелился в того, кто скакал впереди. Как будто он с отцом опять охотился на фазанов: пучок ярких перьев мелькал перед глазами. Почти в упор он выстрелил ему в спину. От силы выстрела упали и лошадь и всадник, скатившись почти к самой воде, где лошадь встала на ноги и поскакала, а индеец остался лежать лицом вниз.
Это случилось так быстро, что Календар даже не сообразил, что сделал. Но теперь он увидел, что это “Летучая мышь” — индеец, возглавлявший наступление. Индейцы замедлили ход, растерялись, загалдели; тут майор снова прокричал “Пли!”, и залп сотряс их, раскидал всадников, перепугал лошадей, разбил их ряды. Они рассеялись по острову и бросились прямо через реку, туда, откуда пришли.
Солдаты быстро перезарядили ружья и прокричали “ура”. Раненые лошади жалобно ржали. Раненые солдаты стонали. По всему острову слышался металлический звон: это вкладывали пули в магазины, щелкали затворами, снова готовили ружья к бою. Над ними плыл пороховой дым. Календар посмотрел на упавших всадников впереди, чтобы убедиться, что никто из них не подползет к нему сквозь траву. Он облизнул губы.
— А лучше сражаться они могут? — услышал он позади голос майора и, обернувшись, увидел, что знакомый ему разведчик покачал головой. Потом он сказал, что за все годы, проведенные здесь, он не видел наступления, равного этому. По всем статьям от колонны должно было остаться мокрое место. Их спасло только то, что “Летучая мышь” сейчас плавает в реке. Если бы он был жив, ничто не сломило и не остановило бы индейцев.
Некоторые солдаты утверждали, что это именно их пули сразили главного врага. Календар не спорил. Он знал точно, чей это был выстрел, и не считал нужным ввязываться из-за этого в ссору. Позже, когда они поднялись и осматривали тела в реке, Календар подошел к “Летучей мыши” и перевернул его, чтобы взглянуть, как прошла пуля: прямо в основание позвоночника, потом вверх и вышла из груди. Не было сомнений, что его убил он. Календар снова перевернул тело в воде лицом вниз: вода покраснела от крови; его головной убор весь промок и почти утонул. Кто-то из солдат чуть позже схватил его. Один раненый индеец рассказывал, что их вождь не собирался участвовать в сражении. А его головной убор обладал какой-то магической силой, которая делала его неуязвимым в бою. Но магия была связана с определенным табу, которое он нарушил.
Чтобы очиститься, “Летучей мыши” нужно было много времени, и он не стал бы сражаться, если бы вождь другого племени, который ему завидовал, не оскорбил его в присутствии соплеменников. Индеец рассказывал долго и интересно, и Календару хотелось поделиться его рассказом с Райерсоном, но он не смог этого сделать. Вскоре после того как наступление было отбито, он овладел собой и чувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы поминутно не озираться, он подполз к Райерсону и увидел, что один из кавалеристов склонился над ним, потому что тот был ранен. Рана сильно кровоточила. Возбуждение мигом покинуло Календаря. Он подполз к Райерсону, обнял его и пытался заговорить. Хотя глаза его несколько раз мигнули, и, казалось, он даже узнал его, Райерсон так и не произнес ни слова, а просто потерял сознание. И как бы это ни было несправедливо, умирал весь день и всю ночь. Кален-дар не отходил от него, сжимал его в объятиях и плакал. Поэтому он и не стал разбираться, кто убил индейца. Горе переполнило сердце, где не осталось места ни для злости, ни даже для гордости.
Индейцы не ушли. Но они не стали больше наступать, а начали осаду лагеря. Все лошади кавалеристов были убиты. Второй командир, лейтенант Бичер, тоже погиб, и именно в его честь потом назвали остров. Майора еще дважды ранили — у него была оцарапана голова, и пуля попала в бедро около артерии. Он лежал четыре дня, пока не решил, что нужно извлечь пулю, но их врача тоже убили, а никто не решался делать операцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30