– Очень, – повторил Кстин. – Еще лучше, чем в среду.
– Спасибо…
Повисла неловкая пауза, в течение которой они пытались быстро найти какую-нибудь тему, бросить ее, как спасательный круг, чтобы не дать разговору уйти на дно.
– С машиной все в порядке?
– А куда вы уезжаете?
Они сказали это одновременно и, смутившись, поторопились поскорее ответить. Получилось так же – одновременно.
– Да, все нормально…
– Домой, в Серпухов…
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Давайте говорить по очереди, – предложила Марина.
Кстин кивнул:
– Начнем?
– Да.
– С вашей машиной все в порядке?
– Да, спасибо. Ездит, и слава Богу. Мне было бы очень тяжело без машины.
– Ну конечно. Я только удивляюсь, как вы здесь ездите?
Марина пожала плечами.
– Привыкла. Ко всему рано или поздно привыкаешь… – Она отвела глаза в сторону, задумавшись о чем-то.
– Ну? – спросил Кстин.
– Что?
– Теперь ваша очередь. Спросите меня, куда я уезжаю.
– Ах да, – облачко легкой грусти, набежавшее на ее лицо, исчезло. – Куда вы уезжаете?
– Домой, в Серпухов. Я же оттуда.
– А-а-а… – Марина окинула его взглядом. – Понятно.
– Это сильно заметно, да?
– Нет, ну… В общем-то, заметно.
Цветы по-прежнему были в руках у Кстина. Он вдруг встал на одно колено и протянул ей букет.
– Это вам.
Она прыснула, и ее плечи дернулись вверх. Марина оглянулась – не наблюдает ли кто за ними? – потом взяла гвоздики и смеясь сказала:
– Ну зачем вы так? Вставайте, вставайте. Кстин встал и деловито отряхнул джинсы.
– Сразу видно, что вы ни разу не были в Серпухове.
– Почему?
– Потому что у нас дарят цветы только так.
– Что вы говорите? – она нахмурила лоб и покачала головой. – Неужели?
Кстин был очень серьезен. По крайней мере, он выглядел очень серьезным.
– Конечно. Только так. А что, в Москве по-другому? Расскажите, я сделаю, как вам привычнее.
Марина лукаво улыбнулась.
– Нет, пожалуй, не стоит. Мне нравится, как это делают в Серпухове.
– Вот видите, – назидательно сказал Кстин. – Еще немного, и вы захотите приехать ко мне в гости.
– Вы приглашаете?
– Уже пригласил.
– Спасибо. Я подумаю над вашим приглашением… Константин.
Она впервые назвала его по имени – осторожно, словно боясь чего-то. Оказалось, это совсем не страшно.
– Кстин. Можете просто Кстин. Мне так привычнее. Все в бригаде зовут меня именно так.
– В бригаде?
– Ну да, в бригаде Серпуховского МЧС. Я же спасатель.
– Как интересно… – удивилась Марина.
– Вы можете положить цветы в машину, тогда вам будет проще, – похоже, у него начал развязываться язык. Кажется, он чувствовал себя комфортнее и уже почти не смущался. – Ведь в этом месте полагается всплеснуть руками.
Марина рассмеялась.
– Да? Всплеснуть руками? – Она открыла дверцу, перегнулась через водительское сиденье и положила гвоздики на пассажирское. Она могла бы их небрежно кинуть, но Марина аккуратно положила.
Кстин не удержался и бросил быстрый взгляд на ее легкие летние брюки… И на то, что они обтягивали.
Марина выпрямилась и поправила блузку; затем заправила выбившуюся прядь золотистых волос за ухо.
– Ну, реплику!
– Какую?
– Ну-у-у… – Марина развела руками.
– Ах да! – спохватился Кстин.
Он выпятил грудь и веско повторил:
– Я же спасатель.
Марина удовлетворенно кивнула и картинно всплеснула руками:
– Что вы говорите? Как интересно. Это должно неотразимо действовать на женщин, не правда ли?
– Поэтому я и пошел туда работать.
– Немного корыстно. Но, по крайней мере, искренне…
– Я никогда не вру.
– Может быть, может быть… – То самое легкое облачко появилось снова, и, казалось, оно говорило: «Я никогда еще не встречала мужчину, который бы не врал».
– Ну, не буду убеждать вас, что в Серпухове никто никогда не врет… Вы же все равно не поверите…
– Да, – согласилась Марина. – При всем уважении к вашему замечательному городу…
– Извините… Марина… – он сказал это так, словно наступил на тонкий лед, не будучи уверенным в том, что этот лед его выдержит. Кстину показалось, что Марина вздрогнула, но… Наверное, это только показалось. – Вы сейчас очень заняты?
– А… – она растерялась. Она знала, что за этим последует какое-то предложение, и сомневалась, что сможет его принять… Но и отказывать тоже не хотелось, она сама не знала почему.
Марина пожала плечами.
– Ну, не так, чтобы уж… – Она лихорадочно соображала, что же он сейчас скажет и как она должна на это отреагировать…
– Давайте поедим мороженого.
Это была домашняя заготовка – пустяковая и невинная с виду, но Кстина она часто выручала. Когда денег было совсем немного, а пригласить куда-нибудь понравившуюся девушку очень хотелось, он предлагал посидеть в кафе «Мороженое», справедливо полагая, что уж на мороженое-то всегда хватит, потому что его много не съешь. Это срабатывало во всех случаях. Но не зимой. К счастью, на дворе был июль, и довольно жаркий.
– Мороженого? – Марина выглядела обескураженной – так, словно он предложил ей Бог весть что.
Ну да. А вы что, не любите мороженое? Знаете, Александру Македонскому специальные гонцы через полмира доставляли снег с горных вершин Гималаев. Они набирали целую тонну, распихивали его по всяким сумкам, рюкзакам, чемоданам и даже набивали в карманы, а когда привозили, оставалась всего одна маленькая горсточка. Так вот он поливал эту горсточку клюквенным сиропом и ел маленькой ложкой, причмокивая от удовольствия. А потом говорил: «Еще!» И гонцы, не успев расседлать коней, снова отправлялись в Индию. Ну так что? Марина пожала плечами.
– Нет, я люблю мороженое. Может, не так сильно, как Александр Македонский… Но… Да, от мороженого я бы не отказалась.
– Отлично! Может, вы знаете какое-нибудь местечко, где нам дадут прекрасного серпуховского мороженого?
Марина улыбнулась.
– Местечко знаю, но боюсь, нам придется довольствоваться московским.
Физиономия Кстина говорила, что московское – это, конечно, не снег с вершин Гималаев и уж тем более не серпуховское, но… Ради нее он готов и на такую жертву.
– Хотите – поставьте машину и поедем на мотоцикле?
Марина укоризненно покачала головой.
– Сейчас вы, наверное, станете меня убеждать, что в Серпухове никто не ездит на машинах?
– Нет, почему же… Попадаются всякие странные личности.
– Да, с вами не соскучишься. – Марина представила себя верхом на мотоцикле, позади этого веселого парня… обнимающую его за плечи… – Нет, на мотоцикле мы не поедем.
– Я был готов к этому, – сурово сказал Кстин и надул губы. – Хорошо, я поеду за вами следом.
– Знаете… – Марина колебалась. – Мне так не хочется никуда ехать… Я как таксист, целыми днями за рулем.
Она оглянулась на большой универмаг, в виде крыла пристроенный к Башне.
– В нашем магазине продается отличное мороженое. С вишней… – она помедлила.
– Вы хотите пригласить меня в гости и колеблетесь? – это звучало чересчур прямолинейно, и Марину это слегка задело. – Не волнуйтесь, я безобидный. К тому же, – Кстин решил, что пора достать козыря – попытаться получить рабочую визу, – я помогу вам повесить занавески на кухне…
По лицу Марины он понял, что сказал что-то не то. У него против воли вырвалось нечто, чего он не должен был говорить. Он сказал это, не задумываясь, и потом сильно пожалел.
– Занавески? – переспросила Марина.
Она действительно купила занавески – наконец такие, какие хотела. Они так и лежали в пакете запечатанными, потому что сама она никак не могла их повесить. Не то чтобы они были очень нужны – проходя сквозь стекла Башни, солнечный свет становился мягким и приглушенным, – но срабатывала старая московская привычка: кухня должна быть уютной, потому что на ней проводят слишком много времени.
«Почему он сказал про занавески?» – подумала Марина. Скорее всего это было просто совпадение, и все же…
– Разве я вам что-нибудь говорила про занавески?
– Нет, это я говорил про занавески.
– А почему именно про занавески?
Ну… Не знаю… Наверное, потому, что моя мама любила повторять, что занавески на кухне – это все равно что передник для хозяйки. Поэтому…
– Да? Ну что ж… Передайте вашей маме, что я с ней согласна.
– Она умерла… – отозвался Кстин.
– Простите, я не знала.
– Даже если б знали, это ничего бы не изменило, правда? Так что не извиняйтесь… – Он приободрился и сказал нарочито веселым голосом: – Так вы говорите, с вишней? По-моему, это здорово.
Они заехали в гараж и поставили машину. Верный «ИЖ» скромно притулился рядом. Потом они снова вышли на улицу и зашли в магазин.
Кстин купил два пластмассовых контейнера мороженого с вишней, а потом не удержался и купил еще один – с персиком. Во-первых, он был голоден, а во-вторых, он действительно любил мороженое.
Стык на асфальтовом полотне заставил мотоцикл подпрыгнуть, Кстин едва удержал его на дороге.
«Замечтался! Следи за трассой, а то попадешь в больницу».
Нет, в больницу ему никак нельзя. Ему нужно к Башне. Кстин поежился и поехал дальше. Впереди белыми громадами многоэтажек вставала Белокаменная.
«Эй, Москва! На полтона ниже, пожалуйста. Белопанельная».
Сон… Этот проклятый сон… Он все время повторялся. Он преследовал его, как полночный убийца преследует свою жертву в темном переулке, размахивая острым загнутым ножом.
Метафора с полночным убийцей Бекетову нравилась, он ее считал очень удачной и, главное, точной. Все так и было: сон преследовал его, но почему-то не торопился нанести последний, завершающий удар. Он растягивал муки жертвы, получая от этого несомненное удовольствие. Он преследовал и мучил несчастного Бекетова.
Метафора ему нравилась.
Ему не нравилось все остальное.
Например, ему не нравилось, что человек в его возрасте (в апреле Бекетову исполнилось пятьдесят четыре) просыпается от собственных криков в половине четвертого утра, а потом лежит до восьми в кровати и нервно курит, боясь вновь задремать. Ему не нравилось, что известный автор детективов, продавший за двенадцать лет работы шесть с лишним миллионов экземпляров, слоняется вокруг компьютера, постепенно суживая круги, и все никак не может заставить себя сесть за работу. Ну и конечно, больше всего ему не нравилось, что он, Сергей Петрович Бекетов, автор модных детективов и немолодой уже человек, оттягивает время, чтобы как можно дольше не ложиться спать.
Потому что он боялся спать.
Любую проблему можно решить, достаточно лишь четко ее сформулировать. Раньше ему это всегда удавалось. И Бекетов пытался сформулировать: чего же он боится на самом деле.
Во-первых, он боялся своего сна. Так. Во-вторых, он боялся спать, потому что сон повторялся каждую ночь во всех деталях и подробностях, и это уже казалось ненормальным. А втретьих (именно это «в-третьих» пугало его больше всего), он уже боялся бояться.
Бекетов злился на себя за расплывчатую формулировку: ведь он зарабатывал на жизнь тем, что облекал мысленные зрительные образы в точные слова, но ничего лучше придумать не мог. Он боялся своего страха перед сном, потому что этот страх нарастал день ото дня. Точнее, от ночи к ночи, и это тоже было очень странным и пугающим.
Вроде бы сон оставался неизменным, но реакция Бекетова менялась – от легкого испуга в первый раз до леденящего ужаса, из которого он с трудом вырвался позавчера.
Вот так, шаг за шагом, Бекетов наконец понял, чего же он больше всего боится – однажды не проснуться. Ночной кошмар затягивал его, как зыбучий песок. Он стоял уже по грудь в этом песке и опасался сделать лишнее движение; иначе – конец. И он не видел выхода.
Снотворное… Мысль о снотворном он отмел сразу, потому что любые успокаивающие препараты только увеличивали время его пребывания на территории сна, чего Бекетову совсем не хотелось.
Обратиться к врачу?
– Хм, хм… – он пожевал губами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43