И еще до того, как она сообразила, что делает, Марина шагнула в кабину – вслед за сыном.
Приглушенный мягкий свет, льющийся с потолка, мигнул (легко и естественно, как кивает головой собеседник в задушевном разговоре), и затем послышалось едва уловимое жужжание – двери закрывались.
Марина резко повернулась к панели и хлопнула ладонью по светящимся кнопкам; затем она стала нажимать более целенаправленно: сначала «Стоп», потом, когда убедилась, что это не помогает, она надавила на кнопку с цифрой «1».
Кабина плавно пришла в движение, никаких рывков и подергиваний (ну а что еще можно ожидать от лифтов, установленных в ее любимой Башне?), но Марину это обстоятельство не обрадовало. Она прекрасно понимала, что все происходит совсем не так, как должно происходить.
Лифт проехал совсем немного – несколько этажей. Он выполнял последнее указание сервера: встать на прикол в самом низу Башни, подбирая по пути всех желающих. Случилось так, что единственными и последними желающими стали женщина с тридцать девятого этажа и ее двенадцатилетний сын.
Внезапно кабина сильно дернулась, будто с размаху ударилась о невидимое препятствие. Полозья, по которым скользили боковые ролики, от сотрясения Башни погнулись, и лифт намертво заклинило между тридцать четвертым и тридцать третьим этажами.
Марина и Валерик не удержались на ногах и упали на пол. Все это напоминало непрекращающийся дурной сон, который с каждой минутой становился все страшнее.
Кабина дрогнула и накренилась, женщина и мальчик перекатились по наклонному полу в угол. Сверху послышались глухие удары: что-то тяжелое методично било по потолку.
– Мама, что там? – Силы Валерика были уже на исходе. И без того перегруженный ужасом детский разум отказывался осознавать происходящее. Его губы прыгали, из глаз катились слезы…
Удары продолжались: метры прочного толстого троса и кабель, разматываясь до конца, падали на крышу лифта.
Свет мигнул в последний раз и погас, Марина с сыном оказались в полной темноте. Она уже готова была закричать, она и кричала, изо всех сил зажимая ладонью рот. Ее тело билось в беззвучном крике, но Марина понимала, что она не вправе выпускать этот рвущийся из груди вопль отчаяния на волю. «Что угодно, только не кричать! Только не кричать!»
Легче оказалось заплакать.
Что она и сделала. Марина крепко обхватила Валерика и прижала к себе, машинально подумав, как было бы хорошо, если бы он был таким же маленьким, красным, со сморщенной кожей, как тогда, когда родился.
Она бы засунула его обратно, в утробу, и тогда наверняка смогла бы защитить сына, спасти от этого злобного и грозного мира, от этой судьбы – людоедки с окровавленными клыками, чьи подарки, перевязанные алой ленточкой, всегда таят в себе что-то недоброе.
Что-то, что рано или поздно тебя убивает…
Кстин отыскал глазами указатель с надписью «МКАД – Запад» и свернул под стрелку.
МКАД – не самая удобная дорога для мотоциклиста, по крайней мере, для мотоциклиста, который едет на «ИЖ-Планете 5». Он забился во второй ряд, считая справа, и дал полный газ.
Двигатель натужно тарахтел – от «двухтактника» ничего другого ожидать не приходилось, – но он упорно работал и нес хозяина вперед.
«Суббота… Вчера… Всего лишь вчера – и так давно. „Я тебя люблю“, – вот что я должен был сказать. И не сказал. Почему? Наверное, я боялся, что она рассмеется. И может быть, это было бы правильно – с ее стороны. Где она, эта граница между „вы мне нравитесь“ и „я тебя люблю“? Где она проходит и в чем она заключается? В дрожании рук и в томительном сосании под ложечкой? Или в том, что ни о чем другом думать не можешь – все время пытаешься представить себе лицо, запах, жесты, движения, голос?
А она бы и рассмеялась. Ну может, не прямо в глаза, тихо улыбнулась бы – холодной и немного отдаляющей улыбкой, но… Что угодно – только не эта улыбка. Поэтому я и не решился. Глупо. Что плохого в том, что я ее люблю? И что плохого в том, чтобы сказать ей об этом?»
Он знал что. Самое страшное – услышать в ответ: «А я вас – нет». Или главное – любить, а остальное пусть катится ко всем чертям?
Они ехали в лифте на тридцать девятый этаж, и лотки с мороженым холодили ему руки. Он думал, что эти секунды, проведенные так близко от Марины, запомнятся ему навсегда. Он чувствовал, что вряд ли они еще когда-нибудь будут так близки, разве что опять поедут вместе в лифте.
Кстин украдкой наклонился к ней и вдохнул запах, льющийся от ее мягких волнистых волос, и аромат тела, пробивавшийся из-за воротника блузки. Ему хотелось съесть эту женщину, как аппетитную булочку, и, кажется, он нашел ответы на все свои вопросы. Да, он любит ее. Просто потому, что она женщина и ОНА – это ОНА. Других причин он не видел.
От ее запаха у него начала кружиться голова, а от ее вида… Он прижимал к животу лотки с мороженым, покрытые холодными капельками воды, и от этого на футболке появлялись влажные пятна.
В тот момент ему хотелось, чтобы Башня была бесконечной; чтобы они ехали и ехали вверх не останавливаясь.
На табло появилось число «39», и лифт замер. Марина вышла первой и направилась к двери своей квартиры. Кстин отметил, что в ее движениях сквозила какая-то нервная неловкость, но… Это было пустяком по сравнению с теми кренделями, которые выделывали его ноги. Он дрожал, как от холода, но не мог отнести это на счет трех несчастных лотков с мороженым.
«Если бы можно было наброситься на нее, срывая одежду и лаская губами каждый сантиметр ее кожи… » Если бы…
Нельзя. С ней все было по-другому. Он не мог на нее наброситься – до тех пор, пока не прочел бы в ее глазах немое разрешение. Сейчас ему хотелось только любоваться этой женщиной – и ничего более. Любоваться и обожать.
Ах да! И еще – повесить занавески на кухне.
Марина достала магнитную карточку: здесь, в Башне, они заменяли ключи. Кроме того, электронный замок служил надежной сигнализацией. Марина открыла дверь, сняла телефонную трубку, набрала «О» и сообщила дежурному на пульте, что все в порядке.
«Наверное, еще и поэтому она не побоялась меня пригласить, – подумал Кстин. – Здесь хорошая охрана».
– Пойдемте сразу на кухню, – предложил он. Марина удивленно вскинула тонкие брови. – Надо положить мороженое в холодильник, – пояснил Кстин. – И потом… Знаете, я так привык: нет работы – нет еды.
– Ну, это вовсе не обязательно… – начала Марина. – Мне, честно говоря, немного неловко… Это выглядит, будто я вас использую в личных целях…
– Ну и что? – Кстин пристально посмотрел ей в глаза. – А может быть, я именно этого и хочу – чтобы вы меня использовали… В личных целях, – немного помолчав, добавил он.
Возникла пауза. Эти неловкие паузы возникали постоянно, но, по крайней мере (и Кстина это радовало), с каждым разом они становились все короче.
Марина развела руками.
– Ну, если вы…
– Да, конечно, – перебил ее Кстин. – Я настаиваю. Как и положено мужчине.
– Считаете, что мужчина всегда должен настаивать? – Кстину показалось, что в ее глазах промелькнула какая-то настороженность.
– Разумеется. Не выпрашивать же!
– Ну, не стоит так категорично. Скажем: не выпрашивать, а просить. А?
Кстин усмехнулся.
– Нет. Только настаивать. Еще лучше – требовать.
– Может быть… Но ведь это не всегда бывает уместным. В некоторых ситуациях приходится именно просить, а не требовать.
Кстин беззаботно пожал плечами. И пожалуй, в ту минуту он еще сильнее смахивал на второгодника, не до конца расставшегося с романтическими иллюзиями о взаимоотношениях полов.
– Лучше не попадать в такие ситуации… – он ненадолго замялся. – А если уж попал, то ждать.
– Ждать чего?
– Ждать подходящего момента, когда уместно будет потребовать.
Марина поджала губы. «Мороженое и занавески, – подумала она про себя. – Других точек соприкосновения я не вижу».
Кстин снова пожал широкими плечами, но на этот раз в его движениях сквозила какая-то жалкая обреченность.
Первый раунд закончился вничью. Для него это означало – проигрыш.
( «Бойся разведенных женщин, – говорил отец. – Особенно если они с детьми. Они только кажутся легкой добычей, но на самом деле… В брошенной женщине есть что-то нехорошее… ущербное, иначе она не была бы одинокой. Рано или поздно ты поймешь это, но потеряешь время. А время – это единственное, что дает нам Господь. Только время – и ничего больше».
В последний год жизни отец выглядел похудевшим и усталым. Он часто разражался приступами мучительного кашля, и потом сплевывал в платок розовую от крови слюну.
Было еще кое-что: в этот год Кстин постоянно видел его с Библией в руках. Это казалось странным: в застойные годы отец был героем коммунистического труда, никогда не ходил в церковь и даже не был крещеным. Но сейчас он целыми днями листал потрепанную книжку карманного формата и часто одобрительно усмехался – будто читал увлекательный детектив и был очарован неожиданным поворотом сюжета. Он словно хвалил изобретательного автора. )
– Итак? – спросил Кстин.
– Что «итак»? – не поняла Марина.
– Я хочу вам помочь. Хочу повесить занавески, а потом съесть мороженое. Хочу и могу это сделать. Почему бы вам просто не согласиться?
«Действительно, почему? – подумала Марина. – Зачем я упрямлюсь? Потому что боюсь оказаться ему чем-то обязанной? Чушь! Я могла бы вызвать техника, и за небольшую плату он сделал бы то же самое. Эти обязательства стоят рублей триста, не больше. Или потому, что я давно привыкла решать все самостоятельно и мое ежевечернее нытье в подушку, мол, когда же найдется человек, готовый снять с меня часть проблем, – не более, чем нытье? Что-то вроде обязательной бабьей жалобы? Или, может быть, дело в том, что мне НРАВИТСЯ быть упрямой, и я хочу, чтобы он именно ПРОСИЛ меня разрешить ему повесить эти дурацкие занавески?» Как бы то ни было, но веской причины упрямиться не находилось.
– Я соглашаюсь, – сказала Марина, с удивлением обнаружив в собственном голосе почти забытую покорность.
– Отлично. Где у вас стремянка?
– В кладовке, – Марина неопределенно махнула рукой за спину.
– А инструменты найдутся?
– Какие-то есть… В большом ящике, посмотрите сами. Я ничего не выбрасывала, надеясь, что Валерик… – она замолчала, осознав, как глупо могли прозвучать ее слова. Надеяться, что, живя в Башне – этом средоточии комфорта и порождаемой им праздности, Валерик когда-нибудь заинтересуется содержимым ящика с инструментами, было по меньшей мере глупо.
Но Кстин сделал вид, что ничего не понял, и не стал дожидаться конца фразы.
– Осталось только узнать, где кладовка?
– По коридору, налево и до конца. Выключатель на стене справа.
– Угу, понял… Где карниз?
– Пойдемте, – она повела его в большую комнату. Там, на полу, лежал разобранный карниз в магазинной упаковке и полиэтиленовый пакетик с крепежом. Кстин осмотрел его и удовлетворенно кивнул.
– Тут у меня беспорядок… – смущенно сказала Марина, хотя комната находилась в чистоте, весьма близкой к идеальной. – Я не всегда успеваю убираться…
– О, не волнуйтесь! – бодро отозвался Кстин. – Это просто вопрос терминологии. То, что вы называете беспорядком, для меня является недостижимой степенью порядка. Я ведь живу один, – пояснил он. – И тоже не всегда успеваю… Ну, если быть откровенным, то всегда не успеваю. Но, когда вы приедете ко мне в гости…
– Я не обещала, – быстро вставила Марина.
– Вы сказали, что подумаете.
– Это не одно и то же.
– Конечно… Я буду ждать.
Ей захотелось сказать что-нибудь язвительное.
– Ждать момента, когда вы сможете это потребовать?
Кстин подбросил на руке пакетик с крепежом. Он улыбнулся и пошел в коридор. В дверях комнаты обернулся и кивнул:
– Угу…
– Я… должна еще погладить занавески. – Марина вспомнила, что они так и лежат в пакете нераспечатанными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Приглушенный мягкий свет, льющийся с потолка, мигнул (легко и естественно, как кивает головой собеседник в задушевном разговоре), и затем послышалось едва уловимое жужжание – двери закрывались.
Марина резко повернулась к панели и хлопнула ладонью по светящимся кнопкам; затем она стала нажимать более целенаправленно: сначала «Стоп», потом, когда убедилась, что это не помогает, она надавила на кнопку с цифрой «1».
Кабина плавно пришла в движение, никаких рывков и подергиваний (ну а что еще можно ожидать от лифтов, установленных в ее любимой Башне?), но Марину это обстоятельство не обрадовало. Она прекрасно понимала, что все происходит совсем не так, как должно происходить.
Лифт проехал совсем немного – несколько этажей. Он выполнял последнее указание сервера: встать на прикол в самом низу Башни, подбирая по пути всех желающих. Случилось так, что единственными и последними желающими стали женщина с тридцать девятого этажа и ее двенадцатилетний сын.
Внезапно кабина сильно дернулась, будто с размаху ударилась о невидимое препятствие. Полозья, по которым скользили боковые ролики, от сотрясения Башни погнулись, и лифт намертво заклинило между тридцать четвертым и тридцать третьим этажами.
Марина и Валерик не удержались на ногах и упали на пол. Все это напоминало непрекращающийся дурной сон, который с каждой минутой становился все страшнее.
Кабина дрогнула и накренилась, женщина и мальчик перекатились по наклонному полу в угол. Сверху послышались глухие удары: что-то тяжелое методично било по потолку.
– Мама, что там? – Силы Валерика были уже на исходе. И без того перегруженный ужасом детский разум отказывался осознавать происходящее. Его губы прыгали, из глаз катились слезы…
Удары продолжались: метры прочного толстого троса и кабель, разматываясь до конца, падали на крышу лифта.
Свет мигнул в последний раз и погас, Марина с сыном оказались в полной темноте. Она уже готова была закричать, она и кричала, изо всех сил зажимая ладонью рот. Ее тело билось в беззвучном крике, но Марина понимала, что она не вправе выпускать этот рвущийся из груди вопль отчаяния на волю. «Что угодно, только не кричать! Только не кричать!»
Легче оказалось заплакать.
Что она и сделала. Марина крепко обхватила Валерика и прижала к себе, машинально подумав, как было бы хорошо, если бы он был таким же маленьким, красным, со сморщенной кожей, как тогда, когда родился.
Она бы засунула его обратно, в утробу, и тогда наверняка смогла бы защитить сына, спасти от этого злобного и грозного мира, от этой судьбы – людоедки с окровавленными клыками, чьи подарки, перевязанные алой ленточкой, всегда таят в себе что-то недоброе.
Что-то, что рано или поздно тебя убивает…
Кстин отыскал глазами указатель с надписью «МКАД – Запад» и свернул под стрелку.
МКАД – не самая удобная дорога для мотоциклиста, по крайней мере, для мотоциклиста, который едет на «ИЖ-Планете 5». Он забился во второй ряд, считая справа, и дал полный газ.
Двигатель натужно тарахтел – от «двухтактника» ничего другого ожидать не приходилось, – но он упорно работал и нес хозяина вперед.
«Суббота… Вчера… Всего лишь вчера – и так давно. „Я тебя люблю“, – вот что я должен был сказать. И не сказал. Почему? Наверное, я боялся, что она рассмеется. И может быть, это было бы правильно – с ее стороны. Где она, эта граница между „вы мне нравитесь“ и „я тебя люблю“? Где она проходит и в чем она заключается? В дрожании рук и в томительном сосании под ложечкой? Или в том, что ни о чем другом думать не можешь – все время пытаешься представить себе лицо, запах, жесты, движения, голос?
А она бы и рассмеялась. Ну может, не прямо в глаза, тихо улыбнулась бы – холодной и немного отдаляющей улыбкой, но… Что угодно – только не эта улыбка. Поэтому я и не решился. Глупо. Что плохого в том, что я ее люблю? И что плохого в том, чтобы сказать ей об этом?»
Он знал что. Самое страшное – услышать в ответ: «А я вас – нет». Или главное – любить, а остальное пусть катится ко всем чертям?
Они ехали в лифте на тридцать девятый этаж, и лотки с мороженым холодили ему руки. Он думал, что эти секунды, проведенные так близко от Марины, запомнятся ему навсегда. Он чувствовал, что вряд ли они еще когда-нибудь будут так близки, разве что опять поедут вместе в лифте.
Кстин украдкой наклонился к ней и вдохнул запах, льющийся от ее мягких волнистых волос, и аромат тела, пробивавшийся из-за воротника блузки. Ему хотелось съесть эту женщину, как аппетитную булочку, и, кажется, он нашел ответы на все свои вопросы. Да, он любит ее. Просто потому, что она женщина и ОНА – это ОНА. Других причин он не видел.
От ее запаха у него начала кружиться голова, а от ее вида… Он прижимал к животу лотки с мороженым, покрытые холодными капельками воды, и от этого на футболке появлялись влажные пятна.
В тот момент ему хотелось, чтобы Башня была бесконечной; чтобы они ехали и ехали вверх не останавливаясь.
На табло появилось число «39», и лифт замер. Марина вышла первой и направилась к двери своей квартиры. Кстин отметил, что в ее движениях сквозила какая-то нервная неловкость, но… Это было пустяком по сравнению с теми кренделями, которые выделывали его ноги. Он дрожал, как от холода, но не мог отнести это на счет трех несчастных лотков с мороженым.
«Если бы можно было наброситься на нее, срывая одежду и лаская губами каждый сантиметр ее кожи… » Если бы…
Нельзя. С ней все было по-другому. Он не мог на нее наброситься – до тех пор, пока не прочел бы в ее глазах немое разрешение. Сейчас ему хотелось только любоваться этой женщиной – и ничего более. Любоваться и обожать.
Ах да! И еще – повесить занавески на кухне.
Марина достала магнитную карточку: здесь, в Башне, они заменяли ключи. Кроме того, электронный замок служил надежной сигнализацией. Марина открыла дверь, сняла телефонную трубку, набрала «О» и сообщила дежурному на пульте, что все в порядке.
«Наверное, еще и поэтому она не побоялась меня пригласить, – подумал Кстин. – Здесь хорошая охрана».
– Пойдемте сразу на кухню, – предложил он. Марина удивленно вскинула тонкие брови. – Надо положить мороженое в холодильник, – пояснил Кстин. – И потом… Знаете, я так привык: нет работы – нет еды.
– Ну, это вовсе не обязательно… – начала Марина. – Мне, честно говоря, немного неловко… Это выглядит, будто я вас использую в личных целях…
– Ну и что? – Кстин пристально посмотрел ей в глаза. – А может быть, я именно этого и хочу – чтобы вы меня использовали… В личных целях, – немного помолчав, добавил он.
Возникла пауза. Эти неловкие паузы возникали постоянно, но, по крайней мере (и Кстина это радовало), с каждым разом они становились все короче.
Марина развела руками.
– Ну, если вы…
– Да, конечно, – перебил ее Кстин. – Я настаиваю. Как и положено мужчине.
– Считаете, что мужчина всегда должен настаивать? – Кстину показалось, что в ее глазах промелькнула какая-то настороженность.
– Разумеется. Не выпрашивать же!
– Ну, не стоит так категорично. Скажем: не выпрашивать, а просить. А?
Кстин усмехнулся.
– Нет. Только настаивать. Еще лучше – требовать.
– Может быть… Но ведь это не всегда бывает уместным. В некоторых ситуациях приходится именно просить, а не требовать.
Кстин беззаботно пожал плечами. И пожалуй, в ту минуту он еще сильнее смахивал на второгодника, не до конца расставшегося с романтическими иллюзиями о взаимоотношениях полов.
– Лучше не попадать в такие ситуации… – он ненадолго замялся. – А если уж попал, то ждать.
– Ждать чего?
– Ждать подходящего момента, когда уместно будет потребовать.
Марина поджала губы. «Мороженое и занавески, – подумала она про себя. – Других точек соприкосновения я не вижу».
Кстин снова пожал широкими плечами, но на этот раз в его движениях сквозила какая-то жалкая обреченность.
Первый раунд закончился вничью. Для него это означало – проигрыш.
( «Бойся разведенных женщин, – говорил отец. – Особенно если они с детьми. Они только кажутся легкой добычей, но на самом деле… В брошенной женщине есть что-то нехорошее… ущербное, иначе она не была бы одинокой. Рано или поздно ты поймешь это, но потеряешь время. А время – это единственное, что дает нам Господь. Только время – и ничего больше».
В последний год жизни отец выглядел похудевшим и усталым. Он часто разражался приступами мучительного кашля, и потом сплевывал в платок розовую от крови слюну.
Было еще кое-что: в этот год Кстин постоянно видел его с Библией в руках. Это казалось странным: в застойные годы отец был героем коммунистического труда, никогда не ходил в церковь и даже не был крещеным. Но сейчас он целыми днями листал потрепанную книжку карманного формата и часто одобрительно усмехался – будто читал увлекательный детектив и был очарован неожиданным поворотом сюжета. Он словно хвалил изобретательного автора. )
– Итак? – спросил Кстин.
– Что «итак»? – не поняла Марина.
– Я хочу вам помочь. Хочу повесить занавески, а потом съесть мороженое. Хочу и могу это сделать. Почему бы вам просто не согласиться?
«Действительно, почему? – подумала Марина. – Зачем я упрямлюсь? Потому что боюсь оказаться ему чем-то обязанной? Чушь! Я могла бы вызвать техника, и за небольшую плату он сделал бы то же самое. Эти обязательства стоят рублей триста, не больше. Или потому, что я давно привыкла решать все самостоятельно и мое ежевечернее нытье в подушку, мол, когда же найдется человек, готовый снять с меня часть проблем, – не более, чем нытье? Что-то вроде обязательной бабьей жалобы? Или, может быть, дело в том, что мне НРАВИТСЯ быть упрямой, и я хочу, чтобы он именно ПРОСИЛ меня разрешить ему повесить эти дурацкие занавески?» Как бы то ни было, но веской причины упрямиться не находилось.
– Я соглашаюсь, – сказала Марина, с удивлением обнаружив в собственном голосе почти забытую покорность.
– Отлично. Где у вас стремянка?
– В кладовке, – Марина неопределенно махнула рукой за спину.
– А инструменты найдутся?
– Какие-то есть… В большом ящике, посмотрите сами. Я ничего не выбрасывала, надеясь, что Валерик… – она замолчала, осознав, как глупо могли прозвучать ее слова. Надеяться, что, живя в Башне – этом средоточии комфорта и порождаемой им праздности, Валерик когда-нибудь заинтересуется содержимым ящика с инструментами, было по меньшей мере глупо.
Но Кстин сделал вид, что ничего не понял, и не стал дожидаться конца фразы.
– Осталось только узнать, где кладовка?
– По коридору, налево и до конца. Выключатель на стене справа.
– Угу, понял… Где карниз?
– Пойдемте, – она повела его в большую комнату. Там, на полу, лежал разобранный карниз в магазинной упаковке и полиэтиленовый пакетик с крепежом. Кстин осмотрел его и удовлетворенно кивнул.
– Тут у меня беспорядок… – смущенно сказала Марина, хотя комната находилась в чистоте, весьма близкой к идеальной. – Я не всегда успеваю убираться…
– О, не волнуйтесь! – бодро отозвался Кстин. – Это просто вопрос терминологии. То, что вы называете беспорядком, для меня является недостижимой степенью порядка. Я ведь живу один, – пояснил он. – И тоже не всегда успеваю… Ну, если быть откровенным, то всегда не успеваю. Но, когда вы приедете ко мне в гости…
– Я не обещала, – быстро вставила Марина.
– Вы сказали, что подумаете.
– Это не одно и то же.
– Конечно… Я буду ждать.
Ей захотелось сказать что-нибудь язвительное.
– Ждать момента, когда вы сможете это потребовать?
Кстин подбросил на руке пакетик с крепежом. Он улыбнулся и пошел в коридор. В дверях комнаты обернулся и кивнул:
– Угу…
– Я… должна еще погладить занавески. – Марина вспомнила, что они так и лежат в пакете нераспечатанными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43