Лучше провести время в местной тюрьме. По крайней мере хоть какое-то время мы будем находиться в безопасности. В относительной. Нам вообще-то в последнее время на кутузки дико везет. Я вот что заметил. Как тюрьма, так переворот в событиях. Так что нам просто нужно стремиться при каждом удобном случае попадать в местные исправительные отделения.
Тюрьма, или попросту большой сарай с маленькими, в решетках, окнами и тяжелыми дубовыми дверями, оказался не так уж плох. Толстые тюки спрессованного сена заменяли и кровать и подушки. Контингент самый разнообразный. Дезертиры, доказывающие всем, что произошла ошибка, а они героически сражались на поле боя. Воры разных мастей, от наперсников до убийц. Проститутки, проворовавшиеся торговки и торговцы. Во общем люди интересных профессий, появившихся на заре начала развития цивилизаций.
Как заявил на несколько минут пришедший в себя Мустафа:
– Революционеры еще не родились.
Бессовестно согнав с насиженных мест нескольких правонарушителей, я уложил ребят отдохнуть.
За последнее время я так часто оказывался в различного вида застенках, что стал совершенно равнодушно воспринимать сопутствующие неудобства. Не главное это все. Вопрос в другом. Как пробраться во дворец, стянуть цветы, убраться из города не наделав шума? Задача.
Я попробовал раскрыть потаенные уголки сознания Странника, но в ответ получил только тяжелые пульсирующие удары в висках. Наверно мне никогда не понять, как действуют законы, по которым живет Странник. Меня одолевала мысль, что не хватает какой-то малости, чтобы полностью обуздать и приручить скрывающуюся во мне силу. Иногда я просто селезенкой чувствовал, вот она, возьми голыми руками. Но как только я протягивал эти руки, невидимая мощь ускользала от меня. Смеясь и издеваясь. Почему? На этот вопрос могли ответить только сами истинные Странники, а не я, заблудший из чужих миров скиталец.
Сон навалился незаметно. Словно ласковая ладонь прикрыла тяжелые веки, погладила по голове, заставляя тяжелые мысли успокоиться. Странным был этот сон.
Бушующее моря огня, раскаленные до красна камни, осыпающее пылающими шарами небо. Темные тени ждут меня.
Я падаю, обжигая кожу рук, крича от нестерпимой боли. Меня тут же подхватывают молчаливые силуэты и тащат к огромному, бушующему раскаленной лавой яме. Я пытаюсь освободиться от цепких рук. Но все тщетно.
Тени монотонно раскачивают, затем швыряют в горнило ада. Еще не долетев, оно вспыхивает огнем. Кожа лопается, обнажая живое мясо, глаза перестают видеть, тело чувствовать.
Раскаленная жидкость, получив добычу, быстро засасывает меня в глубину безудержного пожара. И нет возврата. Я задыхаюсь, захлебываюсь и погружаюсь на дно огня.
И там, в переплетении боли и страха я получаю долгожданное облегчение.
Тяжелая капля воды, соскользнула со лба, упала на скулу проделала влажный след на щеке.
Кажется, я очнулся.
На до мной сидела Зинаида, рядом, свесив на колени голову, дремал Мустафа.
Девушка сняла с моего лба мокрую тряпку, намочила в кувшине, отжала и положила на место, принося холодное облегчение разгоряченному телу.
– Мус, он очнулся.
Ангел вздрогнул, растопырил глаза, дошел до сказанного и окончательно проснулся.
– Ну и напугал ты нас, подопечный. Думали, что кранты тебе пришли. Мы то с похмелья проснулись, ни в жизнь больше пить не стану, глядим, а ты валяешься на полу. Горячий, словно кирпич из камина. Кожа пузыриться, волосы сами по себе опаливаются. Перепугались не на шутку.
Ангел аккуратно поправил под моей головой кусок соломы и продолжил, внимательно осматривая тело:
– Ты три дня без памяти провалялся. Толи помрешь, толи нет? Тут уже за нами приходили какие-то. Посмотрели на тебя, рукой махнули и ушли. Сказали, если поправишься, то счастливчик. Голову отрубят, и все.
Я попытался улыбнуться, но из этого ничего путного не вышло. Губы превратились в сплошную, не растягивающуюся корку.
– Вот я про чего говорю, – хранитель набрал в ладонь воды и осторожно полил на губы. Влага медленно стекла сквозь полураскрытый рот, – Ты сейчас больше похож на рождественскую индюшку. Только яблок не хватает. Эх, сейчас бы эту индюшку, да сюда.
Голос Мустафы исчезал, проваливался в темноту, пока спокойная, прохладная ночь полностью не окутала меня.
Провалялся я довольно долго. Иногда приходил в себя, немного пил и снова забывался. Сны ко мне больше не приходили. Ровное, не тревоженное спокойствие.
По словам Мустафы, встал на ноги я ровно через неделю. Заботливая Зинаида раздобыла где-то тупую бритву и на сухую, терпеливо выслушивая мои ругательства, соскоблила с подбородка отросшую щетину.
– Вот теперь ты хороший мальчик, – довольно оглядывая окровавленное, исполосованное, но относительно чистое лицо, проговорила она, – Хоть на свадьбу.
– Или на плаху, –подшутил ей ангел. Веселые у меня друзья, нечего сказать.
Народу в тюрьме убыло. За то время, пока я находился в спячке кого-то отпустили, кого-то отправили на исправительные работы. А некоторых попросту лишили жизни. С законом шутки плохи во всех мирах и государствах.
О нас не забывали. Раз в день к нам подходили, как бы их обозвать, проверяющие, интересовались сколько мне осталось на этом свете. Потом сообразив, что я выкарабкался, интерес ко мне, как к потенциальному мертвецу исчез. Остался только чисто профессиональный. Когда парня можно вести на эшафот?
Так что скучными проведенные в городской тюрьме дни не назовешь.
И в один прекрасный день, когда я свободно, а главное самостоятельно, передвигался по помещению, за нами пришли.
– Эй, вы, трое! Следуйте за нами.
– А позвольте спросить, куда? – поинтересовался Мустафа, но вразумительного ответа не получил.
По дороге ангел поведал, что обычно всех дезертиров ведут сначала в местное отделение военного трибунала. Разбираются, что да как. А потом уже в зависимости от тяжести вины выносят приговор. Или мешок на шею и в воду, или петлю на шею и на дерево. Можно подумать, большая разница.
– А самое обидное, – говорил ангел, – Что никого не волнует, в самом деле ты дезертир или просто пьяный солдат, не вовремя попавшийся под руку городского караула.
– Выкрутимся, – небрежно отмахнулся я.
В самом то деле. Сколько раз казнили нас, вешали и рубили головы. Но всегда случалось что-нибудь, спасающее нам жизнь. Я надеялся, что и на этот раз все обойдется благополучно.
Городской военный трибунал представлял собой сидящих за просторным столом вояк всех мастей, званий и возраста.
Нас выстроили перед ними. Руки, естественно, связаны, в спину тычутся острые мечи. На всякий случай.
– На сегодня последнее дело?– седой солдат, по виду аж генерал, раскрыл толстую книгу и, приткнув ее поближе к глазам, зачитал :– Военнослужащие обязательной срочной службы второго месяца демобилизации. Количество – три. Звание – рядовые. Заслуги перед отечеством – никаких. Что скажет обвинение?
Обвинителем оказался молоденький человек с трясущимися от волнения руками.
– Побег с поля боя. Предательство города – отца. Подрывная работа против империи Ее Величества. Гнусные замыслы свержения существующего порядка. Торговля оружием и… Тут еще пятьдесят восемь пунктов. Зачитывать все?
– Не надо. Знаем. Последний, и закругляйся.
– Так. Последний… Вот. Распространение среди честных жителей города непотребных картинок.
Ангел не сдержался и сквозь зубы выругался. Что-то про желторотого засранца.
– Что скажет защита?
Толстяк, оторванный от такого важного дела, как разглядывание собственных ногтей, поднялся с недовольным видом:
– Защита снимает защиту, так как у защиты нет ничего для защиты, – и снова плюх на место.
– Произвол, – тихо, но четко выговорила Зинаида. Я снова не успел остановить ее, – Где доказательства? Где факты? Требуем настоящего адвоката.
– Так, запишите в обвинительное постановление пункт об личном оскорблении состава военного трибунала.
Записали.
– Прокурор! Какие поступят предложения?
С места поднялся тощий, в палец человек, с бегающими глазами и трясущимися пальцами.
– Согласно закону военного времени и высоко благородному повелению Ее Величества по совокупности совершенных деяний предлагаю назначить подсудимым высшею меру наказания.
Пока судьи совещались, ко мне обратился Мустафа:
– Васильич, если на этот раз я не выкручусь, с твоей или без помощи, передай шефу о том, что я погиб геройской смертью, до конца выполняя поставленную передо мной задачу.
Я пообещал.
Совещание закончилось и генерал огласил:
– Военный трибунал Ее величества и всего королевства приговаривает виновных к высшей мере наказания.
Вопрос – падать, или не падать духом?
– Но, – мы встрепенулись, – Принимая во внимание, что обвиняемые во время следствия вели себя прилично, заменить высшую меру ингрумуляцией.
Защитник, чуть не опрокинув стол, радостно вскочил и принялся, щерясь во всю пасть, жать нам руки.
– Отлично! Просто отлично! Не забудьте, это моя заслуга. С вас по двести монет с каждого.
Чуть повеселевший Мустафа, для которого на горизонте замаячила призрачная свобода, старательно пожал потную руку защитника и поинтересовался:
– А что за штука такая – ингрумуляция. Ссылка или каторжные работы.
– Да нет, – отмахнулся защитник, – Все гораздо проще. Сначала отрубят руки, потом ноги, и только после этого голову. Поразительный успех. Так как насчет двухсот монет?
– А раков в одно место не хочешь? – ангел брезгливо вытер ладонь о камзол, – нашел успех. Какая разница, вышка или муляция.
– Ингрумуляция, молодой человек, – поправил защитник, – В первом случае вас убили бы сразу, а так еше немного поживете.
Мы послали его все вместе. Конечно, далеко. Как только могли. Жаль, что парень обиделся.
– Приговор привести в исполнении немедленно, на этом же месте.
Я не успел даже ничего сообразить. Надеялся, что есть в запасе хоть час. Во всем цивилизованном мире принято приводить приговор под утро. Не считая апелляций. Но так быстро?!
Несколько сильных, выверенных ударов по ногам поставили меня колени. Еще серия ударов по шее, и голова опущена вниз. Шея оголена, воротник оттянут на лопатки. Делай свое дело, палач.
Накаркал. Вбежало сразу трое. Долго не раздумывая выхватили тесаки.
– Давайте, ребятки, – подбодрил их прокурор, – Поздно уже.
Короткий замах, воздух застопорен в легких и…
– Клавку, мы знаем Клавку вашу. По отцу не знаю как. Королеву. Величество. Клавочку.., – Мустафа сломался. Презренный мужчина. Не выдержал героической смерти от руки палача. Позор предателям! (Между нами говоря, у меня самого возникла подобная мысль, но ангел успел быстрее реализовать ее.)
Возникло легкое замешательство. Некоторые из членов военного трибунала требовали не прекращать казни, ссылаясь на то, что простые солдаты не могут лично знать королеву. Но подавляющее большинство требовало известить Ее величество о произошедшем инценденте.
И как всегда в подобных случаях Клавдия появилась сама.
– Что за крики, – все быстренько встали по стойке «смирно», – Базар, а не трибунал. Доложить, как выполняются мои постановления от… цатого числа сего месяца?
Клавка, прелестное создание в обширных шелестящих юбках, пролетела мимо нас, облокотилась на стол и грозно уставилась на участников трибунала.
– Что стервецы молчите? Враг у ворот города, а вы тут резину тянете? Почему дезертиры еще живы? За что палачам деньги плотятся? Почему…
Еще минут пять мы слушали анкетный вопросник, состоящий, считал лично, из ста двадцати одного вопроса. В эти минуты я готов был расцеловать Клавку, она подарила нам несколько минут блаженной жизни. Но я, с некоторым беспокойством, думал о той минуте, когда женщина узнает всю правду. И она пришла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Тюрьма, или попросту большой сарай с маленькими, в решетках, окнами и тяжелыми дубовыми дверями, оказался не так уж плох. Толстые тюки спрессованного сена заменяли и кровать и подушки. Контингент самый разнообразный. Дезертиры, доказывающие всем, что произошла ошибка, а они героически сражались на поле боя. Воры разных мастей, от наперсников до убийц. Проститутки, проворовавшиеся торговки и торговцы. Во общем люди интересных профессий, появившихся на заре начала развития цивилизаций.
Как заявил на несколько минут пришедший в себя Мустафа:
– Революционеры еще не родились.
Бессовестно согнав с насиженных мест нескольких правонарушителей, я уложил ребят отдохнуть.
За последнее время я так часто оказывался в различного вида застенках, что стал совершенно равнодушно воспринимать сопутствующие неудобства. Не главное это все. Вопрос в другом. Как пробраться во дворец, стянуть цветы, убраться из города не наделав шума? Задача.
Я попробовал раскрыть потаенные уголки сознания Странника, но в ответ получил только тяжелые пульсирующие удары в висках. Наверно мне никогда не понять, как действуют законы, по которым живет Странник. Меня одолевала мысль, что не хватает какой-то малости, чтобы полностью обуздать и приручить скрывающуюся во мне силу. Иногда я просто селезенкой чувствовал, вот она, возьми голыми руками. Но как только я протягивал эти руки, невидимая мощь ускользала от меня. Смеясь и издеваясь. Почему? На этот вопрос могли ответить только сами истинные Странники, а не я, заблудший из чужих миров скиталец.
Сон навалился незаметно. Словно ласковая ладонь прикрыла тяжелые веки, погладила по голове, заставляя тяжелые мысли успокоиться. Странным был этот сон.
Бушующее моря огня, раскаленные до красна камни, осыпающее пылающими шарами небо. Темные тени ждут меня.
Я падаю, обжигая кожу рук, крича от нестерпимой боли. Меня тут же подхватывают молчаливые силуэты и тащат к огромному, бушующему раскаленной лавой яме. Я пытаюсь освободиться от цепких рук. Но все тщетно.
Тени монотонно раскачивают, затем швыряют в горнило ада. Еще не долетев, оно вспыхивает огнем. Кожа лопается, обнажая живое мясо, глаза перестают видеть, тело чувствовать.
Раскаленная жидкость, получив добычу, быстро засасывает меня в глубину безудержного пожара. И нет возврата. Я задыхаюсь, захлебываюсь и погружаюсь на дно огня.
И там, в переплетении боли и страха я получаю долгожданное облегчение.
Тяжелая капля воды, соскользнула со лба, упала на скулу проделала влажный след на щеке.
Кажется, я очнулся.
На до мной сидела Зинаида, рядом, свесив на колени голову, дремал Мустафа.
Девушка сняла с моего лба мокрую тряпку, намочила в кувшине, отжала и положила на место, принося холодное облегчение разгоряченному телу.
– Мус, он очнулся.
Ангел вздрогнул, растопырил глаза, дошел до сказанного и окончательно проснулся.
– Ну и напугал ты нас, подопечный. Думали, что кранты тебе пришли. Мы то с похмелья проснулись, ни в жизнь больше пить не стану, глядим, а ты валяешься на полу. Горячий, словно кирпич из камина. Кожа пузыриться, волосы сами по себе опаливаются. Перепугались не на шутку.
Ангел аккуратно поправил под моей головой кусок соломы и продолжил, внимательно осматривая тело:
– Ты три дня без памяти провалялся. Толи помрешь, толи нет? Тут уже за нами приходили какие-то. Посмотрели на тебя, рукой махнули и ушли. Сказали, если поправишься, то счастливчик. Голову отрубят, и все.
Я попытался улыбнуться, но из этого ничего путного не вышло. Губы превратились в сплошную, не растягивающуюся корку.
– Вот я про чего говорю, – хранитель набрал в ладонь воды и осторожно полил на губы. Влага медленно стекла сквозь полураскрытый рот, – Ты сейчас больше похож на рождественскую индюшку. Только яблок не хватает. Эх, сейчас бы эту индюшку, да сюда.
Голос Мустафы исчезал, проваливался в темноту, пока спокойная, прохладная ночь полностью не окутала меня.
Провалялся я довольно долго. Иногда приходил в себя, немного пил и снова забывался. Сны ко мне больше не приходили. Ровное, не тревоженное спокойствие.
По словам Мустафы, встал на ноги я ровно через неделю. Заботливая Зинаида раздобыла где-то тупую бритву и на сухую, терпеливо выслушивая мои ругательства, соскоблила с подбородка отросшую щетину.
– Вот теперь ты хороший мальчик, – довольно оглядывая окровавленное, исполосованное, но относительно чистое лицо, проговорила она, – Хоть на свадьбу.
– Или на плаху, –подшутил ей ангел. Веселые у меня друзья, нечего сказать.
Народу в тюрьме убыло. За то время, пока я находился в спячке кого-то отпустили, кого-то отправили на исправительные работы. А некоторых попросту лишили жизни. С законом шутки плохи во всех мирах и государствах.
О нас не забывали. Раз в день к нам подходили, как бы их обозвать, проверяющие, интересовались сколько мне осталось на этом свете. Потом сообразив, что я выкарабкался, интерес ко мне, как к потенциальному мертвецу исчез. Остался только чисто профессиональный. Когда парня можно вести на эшафот?
Так что скучными проведенные в городской тюрьме дни не назовешь.
И в один прекрасный день, когда я свободно, а главное самостоятельно, передвигался по помещению, за нами пришли.
– Эй, вы, трое! Следуйте за нами.
– А позвольте спросить, куда? – поинтересовался Мустафа, но вразумительного ответа не получил.
По дороге ангел поведал, что обычно всех дезертиров ведут сначала в местное отделение военного трибунала. Разбираются, что да как. А потом уже в зависимости от тяжести вины выносят приговор. Или мешок на шею и в воду, или петлю на шею и на дерево. Можно подумать, большая разница.
– А самое обидное, – говорил ангел, – Что никого не волнует, в самом деле ты дезертир или просто пьяный солдат, не вовремя попавшийся под руку городского караула.
– Выкрутимся, – небрежно отмахнулся я.
В самом то деле. Сколько раз казнили нас, вешали и рубили головы. Но всегда случалось что-нибудь, спасающее нам жизнь. Я надеялся, что и на этот раз все обойдется благополучно.
Городской военный трибунал представлял собой сидящих за просторным столом вояк всех мастей, званий и возраста.
Нас выстроили перед ними. Руки, естественно, связаны, в спину тычутся острые мечи. На всякий случай.
– На сегодня последнее дело?– седой солдат, по виду аж генерал, раскрыл толстую книгу и, приткнув ее поближе к глазам, зачитал :– Военнослужащие обязательной срочной службы второго месяца демобилизации. Количество – три. Звание – рядовые. Заслуги перед отечеством – никаких. Что скажет обвинение?
Обвинителем оказался молоденький человек с трясущимися от волнения руками.
– Побег с поля боя. Предательство города – отца. Подрывная работа против империи Ее Величества. Гнусные замыслы свержения существующего порядка. Торговля оружием и… Тут еще пятьдесят восемь пунктов. Зачитывать все?
– Не надо. Знаем. Последний, и закругляйся.
– Так. Последний… Вот. Распространение среди честных жителей города непотребных картинок.
Ангел не сдержался и сквозь зубы выругался. Что-то про желторотого засранца.
– Что скажет защита?
Толстяк, оторванный от такого важного дела, как разглядывание собственных ногтей, поднялся с недовольным видом:
– Защита снимает защиту, так как у защиты нет ничего для защиты, – и снова плюх на место.
– Произвол, – тихо, но четко выговорила Зинаида. Я снова не успел остановить ее, – Где доказательства? Где факты? Требуем настоящего адвоката.
– Так, запишите в обвинительное постановление пункт об личном оскорблении состава военного трибунала.
Записали.
– Прокурор! Какие поступят предложения?
С места поднялся тощий, в палец человек, с бегающими глазами и трясущимися пальцами.
– Согласно закону военного времени и высоко благородному повелению Ее Величества по совокупности совершенных деяний предлагаю назначить подсудимым высшею меру наказания.
Пока судьи совещались, ко мне обратился Мустафа:
– Васильич, если на этот раз я не выкручусь, с твоей или без помощи, передай шефу о том, что я погиб геройской смертью, до конца выполняя поставленную передо мной задачу.
Я пообещал.
Совещание закончилось и генерал огласил:
– Военный трибунал Ее величества и всего королевства приговаривает виновных к высшей мере наказания.
Вопрос – падать, или не падать духом?
– Но, – мы встрепенулись, – Принимая во внимание, что обвиняемые во время следствия вели себя прилично, заменить высшую меру ингрумуляцией.
Защитник, чуть не опрокинув стол, радостно вскочил и принялся, щерясь во всю пасть, жать нам руки.
– Отлично! Просто отлично! Не забудьте, это моя заслуга. С вас по двести монет с каждого.
Чуть повеселевший Мустафа, для которого на горизонте замаячила призрачная свобода, старательно пожал потную руку защитника и поинтересовался:
– А что за штука такая – ингрумуляция. Ссылка или каторжные работы.
– Да нет, – отмахнулся защитник, – Все гораздо проще. Сначала отрубят руки, потом ноги, и только после этого голову. Поразительный успех. Так как насчет двухсот монет?
– А раков в одно место не хочешь? – ангел брезгливо вытер ладонь о камзол, – нашел успех. Какая разница, вышка или муляция.
– Ингрумуляция, молодой человек, – поправил защитник, – В первом случае вас убили бы сразу, а так еше немного поживете.
Мы послали его все вместе. Конечно, далеко. Как только могли. Жаль, что парень обиделся.
– Приговор привести в исполнении немедленно, на этом же месте.
Я не успел даже ничего сообразить. Надеялся, что есть в запасе хоть час. Во всем цивилизованном мире принято приводить приговор под утро. Не считая апелляций. Но так быстро?!
Несколько сильных, выверенных ударов по ногам поставили меня колени. Еще серия ударов по шее, и голова опущена вниз. Шея оголена, воротник оттянут на лопатки. Делай свое дело, палач.
Накаркал. Вбежало сразу трое. Долго не раздумывая выхватили тесаки.
– Давайте, ребятки, – подбодрил их прокурор, – Поздно уже.
Короткий замах, воздух застопорен в легких и…
– Клавку, мы знаем Клавку вашу. По отцу не знаю как. Королеву. Величество. Клавочку.., – Мустафа сломался. Презренный мужчина. Не выдержал героической смерти от руки палача. Позор предателям! (Между нами говоря, у меня самого возникла подобная мысль, но ангел успел быстрее реализовать ее.)
Возникло легкое замешательство. Некоторые из членов военного трибунала требовали не прекращать казни, ссылаясь на то, что простые солдаты не могут лично знать королеву. Но подавляющее большинство требовало известить Ее величество о произошедшем инценденте.
И как всегда в подобных случаях Клавдия появилась сама.
– Что за крики, – все быстренько встали по стойке «смирно», – Базар, а не трибунал. Доложить, как выполняются мои постановления от… цатого числа сего месяца?
Клавка, прелестное создание в обширных шелестящих юбках, пролетела мимо нас, облокотилась на стол и грозно уставилась на участников трибунала.
– Что стервецы молчите? Враг у ворот города, а вы тут резину тянете? Почему дезертиры еще живы? За что палачам деньги плотятся? Почему…
Еще минут пять мы слушали анкетный вопросник, состоящий, считал лично, из ста двадцати одного вопроса. В эти минуты я готов был расцеловать Клавку, она подарила нам несколько минут блаженной жизни. Но я, с некоторым беспокойством, думал о той минуте, когда женщина узнает всю правду. И она пришла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58