Было от чего прийти в изумление, потому что могила бабы Ксени была полностью разворочена. Простой металлический крест, покрашенный когда-то давно серебряной краской, валялся на земле. Сам могильный холм был разрыт, насколько это позволял замерзший грунт. Поодаль лежали старый ржавый лом, которым, надо полагать, действовали как рычагом, чтобы свалить крест, и рваная рабочая рукавица. Вывороченная земля была совсем свежая, не успела даже как следует промерзнуть. Тетя Дуня принялась охать и ахать и возмущаться поведением неизвестных злодеев.
— Ой, да что же это, да как же? Кому понадобилось такое сотворить?
— То-то и оно! — послышался голос, это давешняя старуха-нищенка притащилась от церкви за нами в надежде на подаяние. — То-то и оно, что безобразие! — продолжала она. — Пришли ночью, могилку разрыли, до гроба, правда, не докопались, спугнул, видно, их кто-то. А может, лень стало землю-то мерзлую ковырять…
— Да зачем? — взвыла тетя Дуня. — Кому оно надо?
— Хулиганство! — припечатала старуха. — И никому дела нету.
— У Ксени-то никого не осталось, — вспомнила тетя Дуня, — был сын в городе, да, должно, спился… Сюда и при жизни ее глаз не казал…
— Давно это случилось? — спросила я нищенку. Очень мне не понравились такие совпадения: как только я собралась к нотариусу Кулешову — сразу же к нему в контору залезли неизвестные злоумышленники, ничего вроде бы не взяли, но перепортили все документы. Далее, как только я решила, руководствуясь бабушкиными указаниями из письма, отправиться на могилу Аксиньи Прохоровны, так сразу же неизвестные злоумышленники ее разоряют.
— Позапрошлой ночью это произошло, — сообщила нищенка.
Как раз после моего визита к нотариусу! И после разгрома в его конторе. Если предположить, что неизвестный злодей прочитал письмо и поверил, что в могиле может быть что-то спрятано… Однако это не очень подходило к моим представлениям о прабабке — прятать важную и ценную вещь в могиле постороннего человека. Прямо как в сказке получается — «зарыто наследство старушкино под камнем на площади Пушкина…».
Я постояла еще, поглядела на синее небо, на голые ветви деревьев. Ну, бабушка, где же твои подсказки? Обещала же за мной присмотреть!
Но Софья Алексеевна помалкивала, видно, своих дел у нее на том свете хватает. Ну и ладно. Стало быть, если злоумышленник вырыл отсюда то, что ему нужно, то меня должны оставить в покое. А вот что это такое и могло ли быть у бабули нечто ценное — я узнаю у Ивана Францевича Мюллера, как и велено в письме.
Мы с тетей Дуней вдвоем подняли крест и закопали его в землю. Надпись на нем была очень простая:
Коленкорова Аксинья Прохоровна 1912-1997
Тоже бабулька немало пожила на свете, ох и крепкая у них раньше была порода!
Проходя мимо дома бабушки Софьи, тетя Дуня остановилась.
— Зайдем? Проверим, что там и как… Заходить мне не хотелось, но отказ выглядел бы некрасиво.
Крыльцо обледенело, и вообще все казалось заброшенным, однако замок на двери висел, и сама дверь была неповрежденной.
— Это участковый Васильич на Витьку страху нагнал, — сообщила тетя Дуня, — тот теперь в сторону Софьиного полдома и глядеть боится.
— Присмирел, значит, — констатировала я.
— Чего нет, того нет, — вздохнула Дуня, — пьет и буйствует по-прежнему, только про Софьино наследство заикаться боится. Васильич-то прямо его обвинил, что это он в дом залез, и сказал, что, ежели такое повторится, он делу ход даст.
Витьки по дневному рабочему времени дома не было, выглянула только Зинаида, увидев нас, буркнула что-то нелюбезно, прикрикнула на собаку и исчезла.
Внутри было сыро и холодно, окошко на кухне Витька заколотил досками, так что там было еще и темно.
— Что будешь с домом делать? — прямо спросила тетя Дуня. — Потом, когда документы оформишь?
— Да ничего! — Я пожала плечами. — Жить здесь вряд ли мне предстоит, потому что я работаю в городе. Продать эти полдома не продашь, кому они нужны, кроме Витьки, а у него денег нету. Пускай пока так все останется, бабушка велела сразу не продавать…
— Это да, это конечно! — энергично закивала тетя Дуня. — Только перед тем, как окончательно запереть, порядок навести нужно, а то все сгниет и мыши попортят. Тут мышей страсть, поскольку кота-то теперь нету… Если крупы там какие остались, то мне отдай для кур. Хотя хулиганы так все разворотили, какие уж тут остатки, — вспомнила тетя Дуня. — Вещи, может, какие Софьины — для матери моей, все же столько лет они знакомы были…
Я вспомнила глуховатую старушку, ее мать, она много рассказывала о прабабушке и мне понравилась.
— Конечно, после сорока дней берите, что хотите, — согласилась я.
Тетя Дуня тут же прошлась по комнате, окидывая небогатое имущество хозяйским глазом.
— Ну, платье вот это ситцевое, пожалуй, возьму, скатерть у Софьи была камчатая, халат матери подойдет…
Мне стало противно, и я потихоньку теснила тетю Дуню к двери.
— Еще галоши новые почти, в огород ходить! — продолжала она радостно. — И вот эти занавески!
— Занавески-то вам зачем? — не выдержала я. — Они же старые совсем!
Действительно, занавески на окне в комнате были от старости сизого цвета и засижены мухами.
— А что ты думаешь? — возразила тетя Дуня. — Они хоть и старые, да крепкие. Откипятить если, то отбелятся, да еще подсинить слегка да подкрахмалить — отлично будут выглядеть. Это коленкор, теперь уж таких материалов нету!
— Как вы сказали? — вскинулась я.
— Коленкор, материал такой хлопчатобумажный. Он прочный. — Тетя Дуня слегка подергала занавеску.
Несмотря на то что я никогда в жизни не слыхала о таком материале, слово показалось мне знакомым. Ах да, это фамилия той самой Аксиньи Прохоровны — Коленкорова! Ну и что?
— Мне идти нужно, — напомнила я, — ехать далеко.
Тетя Дуня с видимым сожалением оторвалась от окна и позволила себя увести. На прощанье я оглянулась на дом и с грустью отметила, как пусто и голо будут смотреться окна без занавесок.
Дома я достала из конверта бабушкино письмо и еще раз перечитала его.
«…То, что я оставляю тебе, ты найдешь на могиле Аксиньи Прохоровны. Ничему не удивляйся. Иван Францевич поможет тебе разобраться с ними».
Одно можно сказать с уверенностью: если что-то и было спрятано на кладбище, теперь там больше ничего нет. Кто-то посетил могилу раньше меня… И наверняка это тот же самый человек, который устроил разгром в конторе Евгения Стратилатовича. Тот же человек или те же люди. Найдя в конторе бабушкино письмо, злоумышленники прямым ходом направились на погост и не остановились перед осквернением могилы. В этом чувствуется одна рука, один почерк: и в конторе нотариуса, и на кладбище действовали с какой-то бессмысленной злобой, круша и ломая все подряд, чтобы в грубой избыточности погрома скрыть его истинную причину.
Из этого можно сделать один вывод: тот, кто совершил это кощунство, верит в прабабкину историю, относится к ней всерьез и ни перед чем не остановится, чтобы заполучить… заполучить что?
Я еще раз перечитала концовку письма.
«…Иван Францевич поможет тебе разобраться с ними…»
Стало быть, этот ювелир ответит на мои многочисленные вопросы. Во всяком случае, его телефон и адрес у меня есть…
Я нашла листок, на котором записала координаты ювелира, и набрала телефонный номер.
— Слушаю, — раздался в трубке сухой стариковский голос.
Я вспомнила слова Евгения Стратилатовича: «Он очень уважаемый человек… хотя еще довольно молод». На моих губах невольно появилась улыбка.
— Иван Францевич? — начала я. — Меня зовут Софья Голубева.
— Как? — поспешно и даже испуганно переспросил собеседник. — Как? Я не ослышался? Что за шутки!
— Нет, вы не ослышались, и это не шутка. Я правнучка Софьи Алексеевны Голубевой, и меня зовут так же, как ее. Вы, кажется, были хорошо знакомы с моей прабабушкой?
— Да, когда-то я был с ней хорошо знаком, — ответил старик после продолжительного молчания, — хотя мы не виделись очень давно… Я правильно понимаю, что Софья Алексеевна скончалась?
— Да, она умерла примерно месяц назад. Я хотела бы поговорить с вами… она оставила мне письмо…
— Откуда у вас мой телефон? — спросил он с неожиданной подозрительностью. — С тех пор как мы с покойной последний раз встречались, мой номер изменился.
— Мне дач ваши адрес и телефон Евгений Стратилатович Кулешов.
— Хорошо, — ответил старик после новой паузы, — приезжайте.
Я повесила трубку и пожала плечами. Старик не выразил особой готовности со мной общаться. Ну да ведь и мне от него нужны только ответы на вопросы, на дружбу набиваться не собираюсь. Следует только одеться поприличнее и говорить с ним по-деловому.
Но когда я открыла шкаф, то сообразила, что моим намерениям одеться поприличнее не суждено осуществиться. Если говорить прямо, в моем гардеробе не было ну ни одной приличной дорогой вещи. Раньше меня это как-то не особенно волновало, а теперь вдруг больно резануло по сердцу. Ни одежды, ни косметики, ни денег, чтобы в салон красоты сходить. Квартиры собственной и той нету, за стенкой сидит Маргарита и злобствует. По утрам маячит отчим с кривой физиономией, как будто у него флюс. Внезапно я осознала, как они мне все надоели.
Меня потрогали мягкой лапой без когтей, это Багратион напомнил, что не худо бы прогуляться. Мы пошли по старому маршруту, все к той же куче песка в подвале. Я присела на ящик и подумала, что все мои проблемы могли бы решиться очень просто, вот же оно, решение, лежит под кучей песка в люке. Там на все хватит — купить дорогую и красивую одежду, привести в порядок свою внешность, а потом улететь к теплому морю. Уж там-то, надо думать, неизвестный убийца меня не найдет. Таким образом я уйду от проблем хотя бы на время.
Я посидела, подумала и поняла, что не могу взять эти деньги сейчас. Во-первых, я боюсь. Во-вторых, получается, что я как бы уподобляюсь Никите и остальным бандитам. Деньги эти криминальные, неизвестно, сколько на них крови. И наконец, в-третьих, не в моих правилах прятать голову в лесок, как страус, и бросать дело на полдороге, я имею в виду наследство прабабушки Софьи. Нужно все-таки внести в этот вопрос ясность.
Я нажала кнопку звонка. Некоторое время ничего не происходило, и я уже снова потянулась к звонку, но тут раздался лязг замков, и массивная металлическая дверь медленно отворилась.
На пороге стоял рослый, немного сутулый мужчина явно весьма преклонного возраста, однако я не решилась бы назвать его стариком — такой силой и энергией дышала вся его мощная, подтянутая фигура. Левой рукой он придерживал за ошейник огромного косматого пса — кавказскую овчарку. Густая шерсть кавказца угрожающе дыбилась на затылке, мощная грудь тяжело и ровно вздымалась.
— Вы — Иван Францевич? — удивленно спросила я.
Облик этого человека был вовсе не таким, как я ожидала.
— Нет. — Мужчина усмехнулся, будто я сморозила редкостную глупость.
Овчарка приоткрыла пасть, обнажив страшные желтоватые клыки, и осклабилась, словно тоже смеясь над моими словами.
— Спокойно, Шторм, спокойно, — велел мужчина, крепче прихватывая поводок.
— Кто там, Парфеныч? — раздался голос из глубины квартиры.
— Дамочка какая-то пришла! — крикнул Парфеныч через плечо. — Шторма боится, меня за вас приняла…
. — И ничего я не боюсь! — Я обиделась и протянула руку, собираясь погладить собаку. Однако Шторм так низко и грозно зарычал, что я невольно подалась назад и убрана руку за спину.
— То-то. — Парфеныч усмехнулся. — Шторм — собака серьезная, баловства не уважает.
— Я Софья Голубева, — наконец представилась я, окончательно смешавшись.
— Проходи, Софья Голубева, — огромный старик посторонился, освобождая проход и оттаскивая Шторма еще немного в «сторону, — Иван Францевич тебя поджидает.
Пройдя длинным полутемным коридором, я вошла в просторный, старомодно обставленный кабинет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40