— У вас была жена? — осведомился Фентон.
Встав с койки, он подошел к столу и, вцепившись в его края, устремил на собеседника странный взгляд.
— У меня тоже была жена, — добавил Фентон, — и она тоже умерла. Ее отравили.
— Отравили?
По испуганному выражению лица полковника было ясно, что эту тайну хорошо хранили. Властям не было о ней известно.
— В камере, — тяжело дыша, продолжал Фентон, — я много об этом думал. Я могу сказать вам, кто отравил мою жену, и даже могу доказать это! Но мне не удастся ничего сделать, если я не получу разрешения написать друзьям за пределами Тауэра или как-нибудь связаться с ними. Ко мне не пускают посетителей, не дают пера, чернил и бумаги. Почему?
— Не знаю. Это вне пределов моей власти.
Фентон так тряхнул стол, что книги посыпались на пол.
— Вы уже слышали, сэр, что я догадываюсь о характере обвинений, выдвинутых против меня. Позвольте мне кое-что добавить. Разве я не говорил мнимому французу в Весенних садах, что восхищаюсь французской нацией? Разве я не крикнул толпе, напавшей на мой дом, что мог бы стать католиком? «Вы умеете предсказывать будущее?»— спросил их предводитель. И мне пришлось ответить: «Да».
— Хм! А вы не упоминали, — спросил полковник Хауард, — о каком-нибудь договоре с дьяволом?
— Нет. Но мог бы это сделать.
— В это я охотно верю, причем без малейшего гнева.
— Полковник, выбросьте из головы эту чушь насчет измены! В этом мире я желаю только свершить правосудие над человеком, который отравил мою жену! Могу я послать отсюда письмо или хотя бы устное сообщение?
— Повторяю: это не в моей власти.
— Могу я поговорить с комендантом Тауэра?
— Вы, безусловно, можете попросить об этом, сэр Николас.
— Это должно означать, — осведомился Фентон, — что я получу отказ?
— Разрешение снова не в моей власти.
Хотя полковник Хауард ни в малейшей степени не боялся заключенного, он отодвинул стул и поднялся.
— Сожалею, — заявил он, — но мое время истекло. Впервые повысив голос, полковник позвал: — Надзиратель! Откройте мне дверь!
Снаружи послышались быстрые шаги и звяканье ключей.
— Мне доставили огромное удовольствие, — заметил полковник Хауард, — наши беседы об истории и поэзии. Я не питаю к вам никаких дурных чувств. Помните, что я вам сказал: сегодня поздно вечером вас посетит женщина, и вы должны делать то, что она говорит.
Засовы были отодвинуты, после чего щелкнул дверной замок. В приоткрывшейся на четверть двери появилось полированное лезвие протазана на фоне красного мундира надзирателя Брауна.
— Помните! — повторил полковник Хауард, подняв палец и становясь до жути похожим на Карла I на эшафоте. — У вас меньше времени, чем вы думаете.
Дверь за заместителем коменданта закрылась, засовы снова были задвинуты, а замок заперт. Надежды Фентона быстро таяли. Все эти две недели, не признаваясь самому себе, он пытался завоевать доверие полковника Хауарда.
Вернувшись к койке, Фентон опустился на нее.
Взгляд его скользил по комнате, задержавшись на кипе одежды на полу. В стене напротив находилась еще одна дверь, также закрытая на замок и засовы, за которой была винтовая лестница. Воображение Фентона последовало по ней вниз, в комнату, всегда полную тюремщиков с тяжелыми мушкетами на стенах.
Звуки снаружи вернули Фентона к действительности. Он мог даже слышать на дорожке под аркой, ведущей на другую сторону Средней башни, топот ног и веселую болтовню посетителей, которым разрешался осмотр в сопровождении надзирателя.
В зверинце послышался хохот гиены. Дневной свет за окнами сменялся сумерками. Толпа должна скоро разойтись. Игрок на двух флейтах, очевидно, уже ушел. Но трое скрипачей играли мелодию, заставившую Фентона поднять голову.
В старый город заявился
Грозный злой тиран Толпа.
В темной щели притаился,
Морду в сажу закопав…
Это не было особенным совпадением, так как песню теперь распевали во всем Сити. Но старый граф Лоустофт, сочинивший ее, успел умереть.
Пусть же он спит спокойно. Лидия, ни на минуту не исчезавшая из мыслей Фентона, явилась успокоить его. Как правило, он видел ее, как во время последнего ужина, среди серебра и свечей, в то время как мистер Рив напевал в сопровождении лиры старую любовную песню на слова Бена Джонсона.
Фентон знал, что видит Лидию только в воображении, иначе он бы сошел с ума. Лидия сидела в кресле, недавно занимаемом полковником Хауардом. Ее голубые глаза были печальны. Свет играл в каштановых волосах. Полуоткрытые губы пытались улыбнуться. Сплетенные кисти рук были слегка приподняты.
Фентон заговорил с ней вслух:
— Сегодня у меня был тяжелый день. Я пытался убедить заместителя коменданта, но потерпел неудачу. Ничего! Я еще не побежден! Так как я знаю имя отравителя…
Фентон сделал паузу, сожалея о своих словах. Лидия, несмотря на, казалось, отчаянные попытки притронуться к его руке, отшатнулась от него при слове «отравитель», как, наверное, отшатнулась бы и в реальной жизни. Когда он думал о яде, то не мог видеть Лидию.
Отравителем, разумеется, была Китти Софткавер, бывшая кухарка Фентона.
Китти, эльзасская шлюха, несомненно, была жива. Тем не менее Фентон попытался представить ее, подобно Лидии, стоящей перед ним, маленькую, неряшливо одетую, с великолепными волосами и белоснежной кожей, но плохими зубами и алчными глазами, мечущимися в поисках добычи.
— Тебя, любезная потаскуха, — заговорил Фентон, — я подозревал с самого начала и высказал свое мнение Джайлсу. Я нашел в замке парадной двери следы мыла от сделанного тобой отпечатка и сразу же распорядился поставить засов с внутренней стороны. Однако кое-кто позабыл об этом. Когда капитан О'Кэллахан арестовывал меня, я увидел, что на двери нет засова.
Китти, казалось, приподняла верхнюю губу, ненавидя его и все еще пытаясь одурачить.
— Но где, достойная шлюха, ты могла снова найти кучу мышьяка, чтобы отравить миледи? Здесь, в Тауэре, я вспомнил об аптеке Уильяма Уиннела на Аллее Мертвеца и о том, как я побывал там вместе с лордом Джорджем Харуэллом.
Воображаемая Китти разразилась хохотом.
— Я не сказал аптекарю о тебе ничего плохого, — продолжал Фентон. — Даже когда Джордж заговорил об убийстве, я велел ему замолчать и успокоил аптекаря несколькими гинеями. Ясно, что старик до безумия влюбился в тебя. Если бы ты пришла к нему снова, он бы дал тебе столько яда, сколько ты бы потребовала. Ты ненавидела и меня, и мою жену. Разве ты на моих глазах не отравила поссет мышьяком в сахаре? Вечером 10 июня ты прокралась в мой дом и осталась там, чтобы совершить убийство. Моим друзьям следует только схватить мастера Уиннела и вырвать у него правду — тогда тебе не спастись от правосудия.
Но Китти исчезла, прежде чем поток мыслей Фентона остановился.
Он приложил ладонь к влажному лбу. Скрипачи смолкли, их время истекло. Фентон, снова присев на койку, облокотился головой о стену.
Духота спадала, хотя в комнате оставался дурной запах, исходящий от западного рва. Склонив голову, Фентон попытался вновь сосредоточиться.
Почти немедленно в голове у него прозвучал беззвучный крик:
— Осторожнее!
Фентон выпрямился, ощущая резкую боль в сведенных судорогой плечах. На миг ему показалось, что он находится в кромешной тьме. Моргнув, он увидел, что комната освещена сиянием полной луны сквозь зарешеченные окна. Он понял, что все это время спал, словно запасаясь энергией для предстоящей битвы. Во всем Тауэре не было слышно ни звука, кроме слабого плеска воды внизу.
В этой тишине наступал поздний вечер. Фентон не слышал шагов на дорожке для часовых и церемонии опускания решетки у Боковой башни, не слышал рокота барабанов на учебном плацу, не слышал ничего.
Сохраняя полное спокойствие, непонятное ему самому, Фентон поднялся и на цыпочках зашагал по комнате, как будто какой-нибудь враг мог подкрасться к нему в полумраке.
«Осторожнее! Осторожнее! Осторожнее!»
В комнате было три окна: западное, южное над рекой и северо-восточное над дорожкой для часовых вдоль зубцов стены. Воздух стал прохладным. Фентон бесшумно приблизился к северо-восточному окну.
Фентон видел внизу дорожку, но не замечал фонаря-светлячка, болтавшегося в руке часового. Он разглядел Колокольную башню в углу внутренней стены, ряд зубцов, ведущих к Кровавой башне, и башню Уэйкфилда, где проживал комендант.
В призрачном свете луны старые камни казались черно-белыми. Даже вороны, казалось, спали на деревьях. Над всем возвышалась башня Юлия Цезаря, словно не изменившаяся с тех давних пор, когда над ее сторожевыми башенками развевалось красное с леопардами знамя Нормандии.
Фентон поежился. Так же бесшумно он направился к южному окну над рекой. Даже Темза казалась пустой, если не считать нескольких суденышек и большого корабля, стоящих на якоре на противоположном берегу на расстоянии около трехсот ярдов. На рее грот-мачты корабля светили два зеленых фонаря. Теперь Фентон слышал плеск воды под причалом и у стены, но ничего более…
Внезапно послышался еще один звук.
Кто-то очень тихо шел к двери по дорожке для часовых.
Глава 22. Женщина в полночь и имя отравителя
На столе у Фентона находился поднос с едой и бутылка вина, очевидно, оставленные для него, пока он спал, так как еда успела остыть. Фентон поднял тяжелый стул и взвесил его в руках, решив использовать в качестве оружия.
Подойдя на цыпочках к полутени у западного окна, он стал ждать, поставив рядом стул.
Кто-то, явно стараясь не шуметь, начал отодвигать засовы…
«Спокойнее!»— подумал Фентон, вцепившись в стул.
Первая его мысль была о том, что его решили втихомолку прикончить. Все же, хотя он и пребывал в прошлом, но это было царствование Карла II, а не Ричарда III. В темницах под башней Юлия Цезаря не слышалось криков несчастных, у которых дыба со скрипом рвала суставы. Люди с лицами, закрытыми черными капюшонами с прорезями для глаз и рта, не крались по узким лестницам Кровавой башни.
Загремел ключ, медленно поворачиваясь в замке, который щелкнул, как курок незаряженного мушкета.
Перед Фентоном на миг мелькнула вертикальная полоса лунного света, когда дверь открылась и закрылась вновь. Он мог слышать дыхание своего посетителя. Этим посетителем была женщина в длинном черном плаще с круглым капюшоном, обрамлявшим прекрасное лицо.
Фентон отпустил стул. Он должен был догадаться о том, кто собирается его навестить.
Это была Мег Йорк, хотя она и казалась слегка изменившейся — быть может, благодаря лунному свету. Положив ключ на стол, она откинула капюшон. Ее волосы, причесанные по последней моде, опускались на плечи длинными черными локонами. Лицо, лишенное выражения жестокости и иронии, было лицом Мэри Гренвилл.
Фентон ощутил озноб, догадываясь, что это маска. Одну руку Мег прятала под плащом, словно держа там оружие. Руки Фентона вновь потянулись к стулу. В отличие от его недавних видений, Мег, несомненно, была из плоти и крови.
Бесшумно подойдя к Фентону, она остановилась рядом с ним. На ее лице отразились жалость и сострадание, по мнению Фентона, безусловно, притворные.
— В твоем сердце нет любви ко мне, — прошептала Мег. — Но ты должен делать то, что я прикажу, потому что я пришла помочь тебе.
Фентон молча смотрел на нее.
— Надо спешить! — Мег топнула ногой. — Ты не можешь ждать ни эту ночь, ни даже один час, иначе ты погибнешь! Клянусь тебе в этом!
— Не думаю. Правда, меня арестовали по обвинению в измене, но, учитывая высокое положение и знатность сэра Ника, а также его членство в парламенте, они не могут отправить меня в Ньюгейт, как обычного преступника. Им придется провести в палате общин парламентское осуждение виновного в государственной измене. А парламент, моя дорогая, не будет созван до 1677 года.
— Если ты не спасешься в течение часа, — сказала Мег, — то все пропало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55