Ну, это его проблемы.
Они вышли на площадь, где их ждал полицейский автомобиль, и втиснулись втроем на заднее сиденье.
— А мне обязательно туда ехать? — спросил Аргайл. — Вряд ли после всего случившегося Томмазо встретит меня с распростертыми объятиями…
— Может быть, и не встретит, — ответил Боттандо, — вероятнее всего, что так. Боюсь, во всех своих бедах он винит именно вас. Если бы вы в самом начале не взяли неверный курс, ничего этого не случилось бы. Но вы можете не волноваться, я возьму вас под свою защиту.
По дороге в музей все молчали, и только Боттандо бормотал:
— Еще один Рафаэль… Блестящая находка…
— Спасибо, — поблагодарил Аргайл. Боттандо поднял руку:
— Пожалуйста, не нужно. Мы отметим это событие позже. Сейчас мы должны сосредоточиться на великой картине.
На этом разговор прекратился. В оконном отражении Флавия видела, что генерал улыбается, посматривая на людей, гуляющих по улицам Рима.
— Генерал, а что с Ферраро? — спросила она. — Я не понимаю, как он мог это сделать.
Боттандо по-отечески похлопал ее по руке:
— Вы, молодежь, все бегаете, а подумать хорошенько вам некогда. Я расскажу тебе после встречи с директором.
Подкатив к музею, водитель обошел машину, открыл дверцу, выпуская пассажиров, и взял под козырек, почтительно глядя им вслед, пока они поднимались по широкой лестнице. Войдя в музей, они быстро прошли по коридорам и направились в студию директора.
— Боюсь, директор не сможет встретиться с вами. Он занят.
Боттандо порылся в своем арсенале и нацепил на лицо самое суровое выражение.
— Что за глупости, женщина? Конечно, он ждет меня.
— У него очень важная встреча! — запротестовала секретарша, но он решительно шагнул к двери и отворил ее.
Даже Аргайл, обычно не очень чуткий к психологической атмосфере, почувствовал, что радостью здесь не пахнет. Это было вполне объяснимо, учитывая, что вокруг незажженного камина сидели с унылыми лицами Томмазо, Энрико Спелло и Эдвард Бирнес.
— Доброе утро, джентльмены. Рад видеть вас в таком прекрасном настроении. — Боттандо потирал руки, его жизнерадостность ничуть не убавилась, несмотря на явно недружелюбный прием.
С преувеличенной любезностью он представил всех друг другу, хотя отлично помнил, что все давно знакомы. Наконец генерал сел и сияющим взглядом обвел всех присутствующих.
— Ну, директор, нам нужно многое обсудить. Во-первых, как вам известно, музей получил нового Рафаэля, и теперь мы можем официально объявить первого подделкой.
Томмазо кивнул.
— Это утешает. Какая жуткая история. Я даже подумать не мог, чтобы Ферраро… — Он покачал головой, но скорее печально, чем осуждающе.
— Да, в самом деле неприятно. Но сейчас я должен исполнить еще более неприятную обязанность.
— Какую?
Боттандо вытащил из кармана листок бумаги и снова обвел взглядом присутствующих.
— Это предписание на арест, — извиняющимся тоном объявил он, но всем было ясно, что генерал наслаждается моментом.
Он прокашлялся, дабы не споткнуться на полуслове, читая документ. Он любил подобные церемонии.
— Кавалер Марко ди Томмазо, я имею предписание арестовать вас по обвинению в заговоре против государства, в заговоре с целью совершения подделки, в намерении запутать следствие и в уклонении от налогов.
ГЛАВА 15
Они сидели в кабинете Боттандо и пили кофе. Два удобных стула занимали Спелло и Бирнес, Флавия с Аргайлом примостились на металлических табуретках, которые генерал держал на всякий случай. Боттандо восседал за своим рабочим столом, излучая самодовольство; Спелло и Бирнес смотрели на него спокойно; тревога в глазах Флавии и Аргайла тоже постепенно рассеивалась, уступая место безмерному облегчению.
— Вот это день! Я бы отдал целое состояние за то, чтобы увидеть выражение лица нашего директора, когда я зачитал ему предписание на арест. У него даже язык начал заплетаться, — говорил Боттандо со счастливой улыбкой. — Все прошло как нельзя лучше. Я особенно горжусь тем, что прижал его с уклонением от налогов. Ах, с каким удовольствием будут читать завтрашние газеты! И это за месяц до утверждения бюджета на следующий год. Я думаю, теперь мне удастся повысить зарплату своим сотрудникам процентов на двадцать и выбить у министра пять новых ставок.
— Мне было страшно наблюдать за вашей авантюрой, — не выдержал Аргайл. — Ведь вы блефовали. А если бы он не признался? Как бы вы тогда выкручивались?
— Боже милостивый, да за кого вы меня принимаете, молодой человек? То, что я имею несколько фунтов лишнего веса и не могу носиться по всей Европе как скорый поезд, вовсе не означает, что меня следует списать в тираж. И я нисколько не блефовал: ведь вы нашли картину. В противном случае я, конечно, был бы намного осмотрительнее. Без вашей помощи я бы точно не сумел ничего доказать.
Англичанин покраснел, и Боттандо улыбнулся ему.
— У меня не оставалось сомнений, что это он. А вы так жаждали упечь за решетку бедного сэра Эдварда, что перестали замечать очевидное. Я же спокойно все обдумал в тиши своего кабинета и разгадал преступный замысел.
— Вас никогда не упрекали в бахвальстве? — ненароком поинтересовался Аргайл.
— Будьте великодушны: у меня не часто бывают такие хорошие дни.
— Вы собирались сказать про очевидное.
— Да. Прежде всего я прикинул, кто мог знать об открытии Аргайла. Он сказал, что поставил в известность только одного человека — своего университетского преподавателя, который живет на вилле друга в Тоскане, расположенной к востоку от Монтепульчано. Интересно, да?
Флавия и Аргайл скрестили руки на груди и с недоверчивым видом слушали генерала.
— Вот. А я говорил вам — Флавии точно говорил, — что Томмазо собирался уйти в следующем году на пенсию и поселиться у себя на вилле в Тоскане. На вилле недалеко от Пьенцы. Бывали там когда-нибудь? Нет? Напрасно, чудесный городок. Настоящая жемчужина. Туда очень просто добраться: сначала до Монтепульчано, а оттуда остается проехать всего несколько миль на восток. И мне показалось невероятным, — продолжил Боттандо, — что два столь увлеченных искусством человека жили в непосредственной близости друг от друга и не общались. Я сделал всего один звонок, и мои предположения подтвердились. Ваш преподаватель жил на вилле у Томмазо, когда вы послали ему наброски своей диссертации.
Это был первый кусочек мозаики. Мне не удалось найти доказательств осведомленности сэра Эдварда, зато я выяснил, что у Томмазо была возможность узнать о вашем открытии и подготовить аферу. Он провел самостоятельное расследование и обнаружил, что ваши выводы неверны. По некотором размышлении он пришел к мысли, что если под изображением Мантини нет Рафаэля, то нужно сделать так, чтобы он появился. Вспомните свои слова: если кто-нибудь обнаружит под верхним слоем картины изображение, выполненное в стиле Рафаэля, то, безусловно, поверит, что это настоящий Рафаэль.
Но Томмазо не так прост. Он понимал: публика не примет за шедевр обычную мазню под старину. Ему требовался настоящий мастер. И кого же он пригласил? Да конечно же, старого доброго профессора Морнэ, под чьим руководством он обучался премудростям художественного ремесла в Лионе. Он сделал правильный выбор: Морнэ действительно был отличным специалистом. Мошенники приобрели несколько старых полотен для практики. Затем Морнэ очистил центральную часть одной из картин, написал свою «Елизавету», покрыл ее защитным слоем, написал копию картины Мантини, затемнил и состарил ее и после этого незаметно подменил картину в церкви Святой Варвары. На этом роль Морнэ закончилась.
Конечно, я немного подозревал Томмазо, но долгое время не мог поверить, что главный куш достался не Бирнесу. К тому же у директора во всех случаях было железное алиби. Поэтому я склонялся к версии Флавии, полагавшей, что аферу организовал Бирнес.
Отгадка начала выкристаллизовываться в моей голове только после того, как мне позвонил Бирнес. Он был страшно взволнован: Аргайл сообщил ему, что «Елизавету» признали подделкой и ему придется вернуть деньги. — Генерал повернулся к молодому англичанину. — Кстати, зачем вы это сделали?
Флавия посмотрела на Аргайла с осуждением, и он снова почувствовал себя дураком.
— Я уже говорил Флавии — я надеялся, что сэр Эдвард помчится в Сиену и попытается уничтожить картину. Тем самым он выдал бы себя, и тогда вы смогли бы его арестовать. Полагаю, мне следует перед вами извиниться, — сказал он Бирнесу. Тот примирительно кивнул.
— Что ж, неплохая идея, — одобрил Боттандо, чем несказанно удивил и Флавию, и Аргайла. — Если бы он действительно был преступником, это могло бы сработать. Честно говоря, я и сам избрал такую же тактику. В принципе вы оказали мне большую услугу, поговорив с Бирнесом, потому что именно после вашего визита он позвонил мне и рассказал, что когда-то Томмазо был учеником Морнэ. До этого момента я считал, что поджечь картину и убить Манцони мог только Аргайл. Тогда автоматически вовлеченным в преступление оказывался Бирнес, поскольку Аргайл, по моему мнению, не способен организовать аферу с подделкой картины.
— Премного благодарен, — кивнул Аргайл.
— Не обижайтесь, просто я знал, что у вас нет опыта в подобных делах. Но убить человека вы вполне способны; в то же время я не мог представить никого из этих грузноватых — прошу прощения, джентльмены — эстетов, бросающихся на Манцони с ножом. Таким образом, я зашел в тупик.
Боттандо отвинтил крышечку бутылки с минеральной водой, налил себе стакан и пустил бутылку по кругу.
— На самом деле все происходило так: Томмазо, не раскрывая своего инкогнито, поручил Бирнесу купить картину. Тем временем он подготовил почву в правительстве: нажал на министра культуры и добился от него обещания вернуть в Италию шедевр национального искусства, если вдруг представится такая возможность.
Музей покупает картину, Томмазо дает указание брать образцы краски только в тех местах, где сохранилось оригинальное изображение. К несчастью для него, этот разговор подслушала и пересказала мне его секретарша, когда я ожидал в приемной. Вот что бывает, когда заставляешь посетителей ждать.
Далее Флавия летит в Лондон, и Аргайл сообщает ей о своих подозрениях. Я передаю информацию директору, отчего он приходит в ярость. Но уничтожить картину он решился только после того, как я собрался лететь в Швейцарию по делу Морнэ. Томмазо почувствовал, что обман может раскрыться, и приступил к решительным действиям.
Был и еще один любопытный момент, после которого я начал смотреть на Томмазо как на возможного преступника. Он неожиданно объявил о намерении уйти на пенсию в следующем году и назначил своим преемником Ферраро. По меньшей мере странный поступок, учитывая его давнюю неприязнь к этому человеку. Я полагаю, Ферраро собрал какой-то компромат на Томмазо, когда управлял музеем в отсутствие Томмазо и Спелло. Директор объяснил мне свой выбор тем, что Ферраро отлично зарекомендовал себя в этот период. Возможно, он и в самом деле проявил себя хорошим управленцем, но я склонен думать, что он просто надавил на Томмазо.
Далее. Ферраро рассказывает Томмазо, что я получил доказательства того, что картина является подделкой, и предлагает свой план действий. Томмазо соглашается, и Ферраро, как более безжалостный член шайки, берется за его осуществление.
Он оказался в затруднительном положении. Если бы раскрылась афера Томмазо с картиной, репутация директора была бы навеки погублена, а Ферраро утратил бы надежду занять его пост. Если картину уничтожить, то доказать факт подделки будет невозможно, но тогда директора обвинили бы в неспособности сохранить национальное достояние.
Поразмыслив, он решил, что вину можно переложить на кого-нибудь другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30