Информацию о мозолях он держал при себе, полагая, что его недуг не вяжется с генеральской должностью. И мирился с острословами, которые высказывались по поводу его модничанья. По дороге в фонд Чини, на острове Сан-Джорджо, ботинки моментально превратились в месиво, и Боттандо вовсю костерил итальянскую обувную промышленность. Но тревожили не только ноги — беспокоило все дело, в которое он ввязался.
Собрание организовывалось в большой спешке, но, кажется, все согласились прийти. Боттандо не любил подобных представлений, но не отрицал, что Флавия права — скорость превыше всего, если он не хотел, чтобы в понедельник утром римские бюрократы всадили ему в спину ножи.
— Надо было заранее обо всем подумать, — гудела ему в ухо помощница, явно радуясь, что сама проявила предусмотрительность.
— Купить ботинки понадежнее, — вторил ей Аргайл, не менее Флавии довольный собой.
Генерал подавил, надо признаться, не безмерно безумное желание ответить им обоим и, пока вся троица грузилась в катер-такси, и потом, когда суденышко, все сильнее раскачиваясь, выходило в устье Большого канала, хранил недовольное молчание.
— Надеюсь, им всем удастся туда добраться, — заметил он, хмуро поглядывая на небо, словно его недовольство могло разогнать облака.
— Доберутся, — обнадежила его Флавия. — В конце концов, в этом деле у каждого свой интерес.
Снова воцарилось молчание. Боттандо что было сил поджимал на ногах пальцы. Теперь от его ботинок целыми остались только имитирующие золото пряжки, и он чувствовал, как внутри хлюпает соленая вода. Он торжественно пообещал себе больше никогда в жизни не появляться в этом ужасном месте и повторил клятву, когда сходил с катера на остров. Здесь в помине не было даже примитивных мостков, и до входа в монастырь пришлось шлепать через дамбу по воде.
Внутри они ненадолго разлучились, отыскали полотенца и, насколько возможно, подсушились. А потом вновь встретились в комнате заседаний. Боттандо заметил в другом конце помещения молча сидевших маркизу и синьору Пианту. Маркиза обвела всех любопытным взглядом. Она вела себя так, словно была здесь хозяйкой и больше ее ничто не интересовало.
Аргайл косился на приходящих и здоровающихся друг с другом людей и пытался сравнить их внешность с описаниями Флавии. Он должен был признать, что она проделала отличную работу. Вот появился грузный Ван Хеттерен. Чувствовалось, что он был угнетен и встревожен. Затем немного полноватый щеголь Миллер, чье взволнованное выражение лица свидетельствовало о том, что он не переставал думать о работе. Бесцветный неряха Коллман. По-дикому элегантный Лоренцо, который подчеркнуто изысканно поздоровался с тетей и был удостоен презрительного кивка, свидетельствовавшего хотя бы о том, что его узнали, и нервного подергивания плечами синьоры Пианты.
Однако Боволо не показывался. «Куда он запропастился?» — размышлял генерал: он не хотел начинать без него. Боттандо чувствовал, как в переполненной, душной комнате в нем самом образуется пар, и сел на незанятый стул. Флавия устроилась рядом, а Аргайл, всеми силами стараясь раствориться на заднем плане, плюхнулся в дальнем углу.
— Позвольте поблагодарить вас за то, что в такой ужасный вечер откликнулись на мое приглашение, — приступил к делу генерал, когда увидел, что все расселись и приготовились слушать. Пришлось начинать без Боволо. Оставалось надеяться, что он подойдет позже. Сначала Боттандо хотел, чтобы говорила Флавия, поскольку идея была ее. Но помощница убедила босса, что его вес придаст ситуации солидности. Это была шутка, и она доказывала, что у Флавии прекрасное настроение. Флавия обрисовала положение. Не в мельчайших деталях, но достаточно подробно, чтобы быстро завершить работу и успеть на последний самолет в Рим.
Прошу прощения, что организовал обсуждение по следам событий прошедшей недели, но надеюсь, что оно окажется всем на пользу. Все вы были под подозрением или считали, что находились под подозрением. Совершенно очевидно, что в большинстве случаев оно оказалось ошибочным. Я представляю, что такое академические круги и какой вред репутации ученого может нанести нескромный слух. Поэтому считаю, что полиция обязана дать ясный отчет обо всех происшествиях с тем, чтобы очистить невиновных от подозрений в… недостойном поведении.
Вслед за этим вступлением послышались слова признательности, но людям явно не терпелось узнать, что последует дальше.
— Каждый из вас по разным причинам имеет право узнать, что произошло на самом деле. Поэтому мы решили сэкономить время и объяснить всем сразу. Мы и так слишком долго возились с этим делом, хотя расследования убийств вообще не входят в компетенцию нашего управления. — Кивок в сторону судьи, который явно успокоился, хотя все еще смотрел подозрительно. — Вас, естественно, не интересует наша внутренняя кухня. Дело началось с раскрытия убийства Луизы Мастерсон, которую вечером в прошлую пятницу зарезали в общественном парке неподалеку от площади Сан-Марко и тело которой на следующее утро было обнаружено в теплице. Через четыре дня при загадочных обстоятельствах умер ее коллега по комитету профессор Робертс, и в тот же вечер исчезли несколько принадлежавших маркизе ди Мулино картин. И как было установлено позднее, за несколько дней до этих событий в собственном доме во Франции был задушен основатель комитета Жорж Бралль. Даже недоумок способен понять, что эта цепочка смертей и злодеяний как-то связана с деятельностью комитета. — Может, и хорошо, что Боволо еще не подошел, но судья снова насупился. — Теперь остается решить, с каким именно ее аспектом.
Боттандо сознавал, что этот разговор начинает его забавлять. Он сделал паузу и присмотрелся к лицам собравшихся: они выражали самые разные чувства — мучительную боль у Ван Хеттерена и Миллера и любопытство у маркизы.
— Не могу похвастаться, что мы ощутили благожелательную поддержку со стороны ученых-единомышленников, и тем не менее удалось установить, что Тициановский комитет превратился в рассадник недоверия и раздора. Жорж Бралль внедрил в жизнь принцип «разделяй и властвуй» и сам стал его жертвой, когда профессор Робертс выжил его благодаря тому, что добился правительственного гранта, хотя понимал, что Бралль считал это неприемлемым. То, что начал Бралль, продолжилось после его ухода. Например, от Мастерсон ожидали в высшей степени критического отзыва о докторе Коллмане, и у доктора Лоренцо возникал предлог его заменить.
Когда Луиза Мастерсон появилась в прошлом году, у нее было явное желание произвести хорошее впечатление. Но это продолжалось недолго. На втором заседании она стала возражать против выводов доктора Коллмана по поводу миланского полотна и заявила, что намерена повторно его осмотреть. И тут же приступила к делу: написала Жоржу Браллю, навела у него справки, и он ответил, что, по его мнению, доктор Коллман не ошибался. Почему он так сказал, если сам предоставил доказательства того, что доктор Коллман был не прав?
В этом году Мастерсон летала в Цюрих, откуда ездила на поезде в Санкт-Галлен, где Бралль встречался с неким человеком, который четыре года назад продал «Мадонну» Тициана. Мастерсон отправилась в Милан осмотреть заинтересовавшую ее картину и пропустила заседание комитета, поскольку решила побывать в Падуе. Она послала письмо человеку, который два года назад тоже продал полотно Тициана. И наконец, в высшей степени взволнованная, она принялась переписывать доклад о своих находках, но не успела его подать, поскольку была убита.
Ей удалось обнаружить неофициальную составляющую работы комитета, которая сформировалась в последние годы. Во всех трех случаях действовала одна и та же схема: эксперт по стилю Робертс производил осмотр, а архивариус Коллман работал с документацией и писал отчеты. Два полотна были проданы, и Робертс постарался заработать на всех операциях.
В первых двух случаях это оказалось просто. При старом режиме Тициановский комитет работал неповоротливо. Коллман закапывался в архивах и проверял факты до полутора лет, что нарушало планы владельцев, которые хотели продать картины и нуждались в авторитетном свидетельстве подлинности, чтобы максимально поднять цену.
В первом случае инициатором идеи был даже не Робертс. Владелец полотна из Санкт-Галлена предложил пятипроцентные комиссионные от продажной цены в обмен на его личное свидетельство подлинности. В результате Робертс получил солидный чек на сумму в сто двадцать тысяч долларов и, кстати, ничем не поделился с Коллманом. Во втором раунде с инициативой выступил он сам и предложил все устроить.
А почему бы и нет? Полотно скорее всего подлинное. И Робертс был уверен, что в случае чего сумеет надавить на Коллмана. Но с другой стороны, его поведение никто бы не назвал вполне этичным. И если бы выплыли факты, что великий Энтони Робертс торгует услугами, это бы катастрофически скомпрометировало комитет. И конечно, повредило бы репутации самого Робертса, которую потребовалось спасать, что и привело к печальной цепи событий. Засветиться в роли человека, который склоняется к тому или иному мнению в зависимости от того, сколько ему предложат, привело бы к ужасным последствиям. Не простили бы даже такие люди, как Коллман, и Робертс превратился бы в легкую добычу для Лоренцо.
Все шло гладко, пока не возникло миланское полотно. Бенедетти хотел продать картину, и Робертс не мог устоять перед соблазном, хотя и не нуждался в деньгах и куш был относительно невелик. Но при новом режиме Лоренцо комитет оборачивался быстрее, и Коллману приходилось шевелиться. Время между осмотром картины и вынесением окончательного суждения слишком сократилось, тем более что в данном случае Жорж Бралль уже откопал большинство доказательств.
Но Робертс просто-напросто их скрывает и намекает Коллману, что полотно немногого стоит. Коллман намеревается отказать владельцу в установлении подлинности, а Робертс тем временем предлагает свои услуги на обычных условиях. Он планирует, когда продажа зайдет достаточно далеко, объявить о доказательствах Бралля и тем самым повлиять на решение комитета в обратную сторону.
Вроде бы просто, но тут он совершил прокол: нарушил все допустимые рамки этических норм и попался. Решающим фактом стало то, что Бенедетти консультировался с Браллем, тот понял, что к чему, и вышел из себя. Вот почему он заявил, что Коллман не ошибался. Бралль подумал, что Коллман — часть всей неприглядной схемы, и начал искать, не случалось ли подобного в прошлом.
Коллман покраснел от ярости и громко запротестовал:
— Это неслыханно! Предположить, что человек в положении Робертса поведет себя настолько бессовестно…
Боттандо собирался его оборвать, но не успел: за него это сделали другие.
— Заткнись, надутый старый дурак! — осадила Коллмана жена. Она говорила по-немецки, но смысл ее слов ни от кого не ускользнул. — Нечего выставлять себя полным идиотом!
— Спасибо, фрау, — улыбнулся ей Боттандо. — Дело в том, — продолжал он, — что Робертс сообщил синьорине ди Стефано, что он не составил особого мнения по поводу достоинств полотна, а Коллману сказал, что оно ничего не стоит. Почему он противоречил самому себе? Есть только одно объяснение: он хотел, чтобы его имя связывали с определенной оценкой картины и таким образом взвалить всю ответственность за принятие решения на доктора Коллмана.
Терпеливо объяснив немцу, что тому вовсе не разумно защищать своего бывшего патрона, Боттандо поспешил вернуться к основной теме: он немного опасался, как бы не забыть, в чем суть его роли.
— Итак, Мастерсон решает самостоятельно исследовать полотно, и Робертс начинает беспокоиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Собрание организовывалось в большой спешке, но, кажется, все согласились прийти. Боттандо не любил подобных представлений, но не отрицал, что Флавия права — скорость превыше всего, если он не хотел, чтобы в понедельник утром римские бюрократы всадили ему в спину ножи.
— Надо было заранее обо всем подумать, — гудела ему в ухо помощница, явно радуясь, что сама проявила предусмотрительность.
— Купить ботинки понадежнее, — вторил ей Аргайл, не менее Флавии довольный собой.
Генерал подавил, надо признаться, не безмерно безумное желание ответить им обоим и, пока вся троица грузилась в катер-такси, и потом, когда суденышко, все сильнее раскачиваясь, выходило в устье Большого канала, хранил недовольное молчание.
— Надеюсь, им всем удастся туда добраться, — заметил он, хмуро поглядывая на небо, словно его недовольство могло разогнать облака.
— Доберутся, — обнадежила его Флавия. — В конце концов, в этом деле у каждого свой интерес.
Снова воцарилось молчание. Боттандо что было сил поджимал на ногах пальцы. Теперь от его ботинок целыми остались только имитирующие золото пряжки, и он чувствовал, как внутри хлюпает соленая вода. Он торжественно пообещал себе больше никогда в жизни не появляться в этом ужасном месте и повторил клятву, когда сходил с катера на остров. Здесь в помине не было даже примитивных мостков, и до входа в монастырь пришлось шлепать через дамбу по воде.
Внутри они ненадолго разлучились, отыскали полотенца и, насколько возможно, подсушились. А потом вновь встретились в комнате заседаний. Боттандо заметил в другом конце помещения молча сидевших маркизу и синьору Пианту. Маркиза обвела всех любопытным взглядом. Она вела себя так, словно была здесь хозяйкой и больше ее ничто не интересовало.
Аргайл косился на приходящих и здоровающихся друг с другом людей и пытался сравнить их внешность с описаниями Флавии. Он должен был признать, что она проделала отличную работу. Вот появился грузный Ван Хеттерен. Чувствовалось, что он был угнетен и встревожен. Затем немного полноватый щеголь Миллер, чье взволнованное выражение лица свидетельствовало о том, что он не переставал думать о работе. Бесцветный неряха Коллман. По-дикому элегантный Лоренцо, который подчеркнуто изысканно поздоровался с тетей и был удостоен презрительного кивка, свидетельствовавшего хотя бы о том, что его узнали, и нервного подергивания плечами синьоры Пианты.
Однако Боволо не показывался. «Куда он запропастился?» — размышлял генерал: он не хотел начинать без него. Боттандо чувствовал, как в переполненной, душной комнате в нем самом образуется пар, и сел на незанятый стул. Флавия устроилась рядом, а Аргайл, всеми силами стараясь раствориться на заднем плане, плюхнулся в дальнем углу.
— Позвольте поблагодарить вас за то, что в такой ужасный вечер откликнулись на мое приглашение, — приступил к делу генерал, когда увидел, что все расселись и приготовились слушать. Пришлось начинать без Боволо. Оставалось надеяться, что он подойдет позже. Сначала Боттандо хотел, чтобы говорила Флавия, поскольку идея была ее. Но помощница убедила босса, что его вес придаст ситуации солидности. Это была шутка, и она доказывала, что у Флавии прекрасное настроение. Флавия обрисовала положение. Не в мельчайших деталях, но достаточно подробно, чтобы быстро завершить работу и успеть на последний самолет в Рим.
Прошу прощения, что организовал обсуждение по следам событий прошедшей недели, но надеюсь, что оно окажется всем на пользу. Все вы были под подозрением или считали, что находились под подозрением. Совершенно очевидно, что в большинстве случаев оно оказалось ошибочным. Я представляю, что такое академические круги и какой вред репутации ученого может нанести нескромный слух. Поэтому считаю, что полиция обязана дать ясный отчет обо всех происшествиях с тем, чтобы очистить невиновных от подозрений в… недостойном поведении.
Вслед за этим вступлением послышались слова признательности, но людям явно не терпелось узнать, что последует дальше.
— Каждый из вас по разным причинам имеет право узнать, что произошло на самом деле. Поэтому мы решили сэкономить время и объяснить всем сразу. Мы и так слишком долго возились с этим делом, хотя расследования убийств вообще не входят в компетенцию нашего управления. — Кивок в сторону судьи, который явно успокоился, хотя все еще смотрел подозрительно. — Вас, естественно, не интересует наша внутренняя кухня. Дело началось с раскрытия убийства Луизы Мастерсон, которую вечером в прошлую пятницу зарезали в общественном парке неподалеку от площади Сан-Марко и тело которой на следующее утро было обнаружено в теплице. Через четыре дня при загадочных обстоятельствах умер ее коллега по комитету профессор Робертс, и в тот же вечер исчезли несколько принадлежавших маркизе ди Мулино картин. И как было установлено позднее, за несколько дней до этих событий в собственном доме во Франции был задушен основатель комитета Жорж Бралль. Даже недоумок способен понять, что эта цепочка смертей и злодеяний как-то связана с деятельностью комитета. — Может, и хорошо, что Боволо еще не подошел, но судья снова насупился. — Теперь остается решить, с каким именно ее аспектом.
Боттандо сознавал, что этот разговор начинает его забавлять. Он сделал паузу и присмотрелся к лицам собравшихся: они выражали самые разные чувства — мучительную боль у Ван Хеттерена и Миллера и любопытство у маркизы.
— Не могу похвастаться, что мы ощутили благожелательную поддержку со стороны ученых-единомышленников, и тем не менее удалось установить, что Тициановский комитет превратился в рассадник недоверия и раздора. Жорж Бралль внедрил в жизнь принцип «разделяй и властвуй» и сам стал его жертвой, когда профессор Робертс выжил его благодаря тому, что добился правительственного гранта, хотя понимал, что Бралль считал это неприемлемым. То, что начал Бралль, продолжилось после его ухода. Например, от Мастерсон ожидали в высшей степени критического отзыва о докторе Коллмане, и у доктора Лоренцо возникал предлог его заменить.
Когда Луиза Мастерсон появилась в прошлом году, у нее было явное желание произвести хорошее впечатление. Но это продолжалось недолго. На втором заседании она стала возражать против выводов доктора Коллмана по поводу миланского полотна и заявила, что намерена повторно его осмотреть. И тут же приступила к делу: написала Жоржу Браллю, навела у него справки, и он ответил, что, по его мнению, доктор Коллман не ошибался. Почему он так сказал, если сам предоставил доказательства того, что доктор Коллман был не прав?
В этом году Мастерсон летала в Цюрих, откуда ездила на поезде в Санкт-Галлен, где Бралль встречался с неким человеком, который четыре года назад продал «Мадонну» Тициана. Мастерсон отправилась в Милан осмотреть заинтересовавшую ее картину и пропустила заседание комитета, поскольку решила побывать в Падуе. Она послала письмо человеку, который два года назад тоже продал полотно Тициана. И наконец, в высшей степени взволнованная, она принялась переписывать доклад о своих находках, но не успела его подать, поскольку была убита.
Ей удалось обнаружить неофициальную составляющую работы комитета, которая сформировалась в последние годы. Во всех трех случаях действовала одна и та же схема: эксперт по стилю Робертс производил осмотр, а архивариус Коллман работал с документацией и писал отчеты. Два полотна были проданы, и Робертс постарался заработать на всех операциях.
В первых двух случаях это оказалось просто. При старом режиме Тициановский комитет работал неповоротливо. Коллман закапывался в архивах и проверял факты до полутора лет, что нарушало планы владельцев, которые хотели продать картины и нуждались в авторитетном свидетельстве подлинности, чтобы максимально поднять цену.
В первом случае инициатором идеи был даже не Робертс. Владелец полотна из Санкт-Галлена предложил пятипроцентные комиссионные от продажной цены в обмен на его личное свидетельство подлинности. В результате Робертс получил солидный чек на сумму в сто двадцать тысяч долларов и, кстати, ничем не поделился с Коллманом. Во втором раунде с инициативой выступил он сам и предложил все устроить.
А почему бы и нет? Полотно скорее всего подлинное. И Робертс был уверен, что в случае чего сумеет надавить на Коллмана. Но с другой стороны, его поведение никто бы не назвал вполне этичным. И если бы выплыли факты, что великий Энтони Робертс торгует услугами, это бы катастрофически скомпрометировало комитет. И конечно, повредило бы репутации самого Робертса, которую потребовалось спасать, что и привело к печальной цепи событий. Засветиться в роли человека, который склоняется к тому или иному мнению в зависимости от того, сколько ему предложат, привело бы к ужасным последствиям. Не простили бы даже такие люди, как Коллман, и Робертс превратился бы в легкую добычу для Лоренцо.
Все шло гладко, пока не возникло миланское полотно. Бенедетти хотел продать картину, и Робертс не мог устоять перед соблазном, хотя и не нуждался в деньгах и куш был относительно невелик. Но при новом режиме Лоренцо комитет оборачивался быстрее, и Коллману приходилось шевелиться. Время между осмотром картины и вынесением окончательного суждения слишком сократилось, тем более что в данном случае Жорж Бралль уже откопал большинство доказательств.
Но Робертс просто-напросто их скрывает и намекает Коллману, что полотно немногого стоит. Коллман намеревается отказать владельцу в установлении подлинности, а Робертс тем временем предлагает свои услуги на обычных условиях. Он планирует, когда продажа зайдет достаточно далеко, объявить о доказательствах Бралля и тем самым повлиять на решение комитета в обратную сторону.
Вроде бы просто, но тут он совершил прокол: нарушил все допустимые рамки этических норм и попался. Решающим фактом стало то, что Бенедетти консультировался с Браллем, тот понял, что к чему, и вышел из себя. Вот почему он заявил, что Коллман не ошибался. Бралль подумал, что Коллман — часть всей неприглядной схемы, и начал искать, не случалось ли подобного в прошлом.
Коллман покраснел от ярости и громко запротестовал:
— Это неслыханно! Предположить, что человек в положении Робертса поведет себя настолько бессовестно…
Боттандо собирался его оборвать, но не успел: за него это сделали другие.
— Заткнись, надутый старый дурак! — осадила Коллмана жена. Она говорила по-немецки, но смысл ее слов ни от кого не ускользнул. — Нечего выставлять себя полным идиотом!
— Спасибо, фрау, — улыбнулся ей Боттандо. — Дело в том, — продолжал он, — что Робертс сообщил синьорине ди Стефано, что он не составил особого мнения по поводу достоинств полотна, а Коллману сказал, что оно ничего не стоит. Почему он противоречил самому себе? Есть только одно объяснение: он хотел, чтобы его имя связывали с определенной оценкой картины и таким образом взвалить всю ответственность за принятие решения на доктора Коллмана.
Терпеливо объяснив немцу, что тому вовсе не разумно защищать своего бывшего патрона, Боттандо поспешил вернуться к основной теме: он немного опасался, как бы не забыть, в чем суть его роли.
— Итак, Мастерсон решает самостоятельно исследовать полотно, и Робертс начинает беспокоиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32