– Каким образом вы разыскали княгиню в поезде? Вы знали ее? – задал очередной вопрос следователь.
– Ну, в лицо-то знала. Я же говорю, у Алексея была припрятана ее фотография, он порой потихоньку доставал и любовался. И что же вы думаете, может быть, я не полюбопытствую? Я ее лицо очень даже хорошо запомнила и изучила. Ничего особенного, между прочим. Ну, в вагоне пришлось постучаться в одно-другое купе, пока мне не ответил молодой женский голос. Тогда я спрашиваю: «Вы жена Феликса Рахманова?» Она отвечает: «Да». Я ей и говорю, что, дескать, я от Алексея Заплатина и хочу вам сказать несколько слов. Она сразу дверь открыла. А у меня тоже сердце екнуло – значит, помнит Лешку-то, не забыла. В купе она меня, правда, не пригласила, вышла в коридор. Ну, слово за слово, стали мы с ней спорить, она и говорит: «Выйдем в тамбур. Не хочу привлекать к себе внимание». Вот мы и вышли. А там уж эта мерзавка стала меня дразнить и довела до того, что драка началась... Мне-то за свою жизнь драться не раз доводилось, я и с парнем могу справиться, не то что с такой пигалицей. Надавала я ей, конечно, тумаков, но убивать не хотела... Да только, когда поняла, что она уже не дышит, что оставалось делать? Выбросила я ее из поезда, да и сама вскоре спрыгнула с подножки. Если бы не эта проститутка питерская, что с купцами в вагоне развлекалась, вы бы и не доказали ничего... Знала бы я, что эта девка там рядом спряталась, так и ее не пожалела бы...
– Неужели вы пошли бы на двойное убийство, Боришанская? – удивился следователь.
– А, что там, снявши голову по волосам не плачут – одно убийство или два, какая разница, все равно теперь на каторгу законопатите! Судьба моя такая проклятущая. И ведь, главное дело, Алексей после смерти этой крали Рахмановой все равно в мою сторону не смотрит, и вообще ходит, как потерянный, просто сам не свой стал. Я поняла, что он князя Феликса заподозрил, так думаю, надо бы еще масла в огонь подлить. Поменяю-ка свои показания, чтобы на князя подозрение вернее пало, авось, его под суд и отдадут. Так и тут не вышло...
Допрос завершился поздно, и Дмитрий решил заночевать в гостинице – пускаться в обратный путь в этот же день показалось ему слишком утомительным, тем более что парохода до утра уже не было, а ехать на поезде до Сухого Кута пришлось бы долго. Он так и так уже не попал бы в имение Феликса раньше завтрашнего дня.
Судебный следователь любезно пригласил его в свой дом поужинать и переночевать, но Колычеву не хотелось никого беспокоить. Он предпочел отправиться в уже известный ему отель «Люксор», где, как он и надеялся, нашелся свободный номер.
Перекусив в ресторане, Колычев через вестибюль гостиницы направлялся в свой номер, когда его внимание привлекло необычное зрелище.
Стоявший в гостиничном вестибюле рояль был открыт, за ним восседал не кто иной, как горький вдовец князь Рахманов и в упоении колотил по клавишам, аккомпанируя собственному пению.
Исполнялся князем бессмертный шедевр петербургского фольклора про Чижика-Пыжика.
Чижик-Пыжик, где ты был?
На Фонтанке водку пил.
Выпил рюмку, выпил две,
Зашумело в голове.
Чижик-Пыжик после пьянки
Выпил воду из Фонтанки.
Откачали эту птицу
Только в городской больнице, –
напевал князь своим приятным баритоном.
Вера Коноплянникова, подхватив подол, кружилась вокруг рояля, весьма грациозно исполняя какие-то танцевальные па. Несмотря на роскошное шелковое платье, барышня почему-то и сама напоминала чижика или воробья. Случайные зрители, оказавшиеся в вестибюле, встречали каждый новый пируэт аплодисментами.
Колычев, стараясь остаться незамеченным, бочком поднялся по лестнице на второй этаж и укрылся в своем номере. Ему вспомнились слова Боришанской: «Знала бы, что эта девка там рядом спряталась, так и ее не пожалела бы».
«Бедная, глупенькая птичка так и не поняла, что была в шаге от своей смерти, – подумал Колычев. – А теперь ей снова радостно и легко на душе, и она опять распушила свои перышки... Птичка весело идет по дороге бедствий , не предвидя для себя горестных последствий...»
Эпилог
В последний вечер перед отъездом Дмитрия, они с Рахмановым, сидели, как обычно, в плетеных креслах на открытой террасе и потягивали легкое вино. С моря по вечерам дул теперь холодный, неприятный ветер и приходилось набрасывать теплую куртку или плед. Где-то внизу, под обрывом, с шумом разбивались волны.
– Митя, как жаль, что уже уезжаешь! Может быть, все-таки погостишь еще? Мы же из-за всех этих печальных событий так толком и не повеселились! Ты приехал отдохнуть, а вынужден был заниматься еще одним расследованием, словно ты на службе.
– Тем не менее я чувствую себя окрепшим и поздоровевшим. Я даже и сам не заметил, когда перестал пользоваться тростью, и не только легко хожу, но чуть ли не бегаю. Да и рана теперь беспокоит меня гораздо меньше...
– Так тем более, раз дело пошло на поправку, торопиться некуда! Задержись, прошу тебя, – уговаривал Колычева Феликс, подливая ему вина.
– Видишь ли, я наконец получил сведения, что рапорт о моей отставке удовлетворен. Пора возвращаться и думать, как я теперь устрою свою жизнь. Начинается, прости за высокий штиль, какая-то новая, неизведанная глава в книге моей судьбы. Нужно что-то в нее писать с чистого листа...
– Красиво говоришь! Ты – прирожденный адвокат. Я давно хотел тебе об этом сказать – в адвокатуре ты без сомнения больше преуспел бы, чем на поприще судейского чиновника.
– Друг мой, для того чтобы стать преуспевающим адвокатом, нужны немалые деньги. Вступить в адвокатуру, нанять помещение под контору, достойно обустроить его, чтобы не отпугивать клиентов убожеством. Без современной техники по нынешним временам не обойдешься – пишущая машинка «ремингтон» или «ундервуд», телефонный аппарат... Штат служащих нужно набрать – хотя бы одного помощника, секретаря, рассыльного... А им полагается платить жалованье в независимости от того, успел ли ты обзавестись клиентурой или нет. Гардероб новый делать придется – вместо чиновничьей шинели шить шубу, вместо форменных кителей – сюртуки, фраки и смокинги... Да еще и самому нужно на что-то жить, дожидаясь, пока сумеешь сделать себе имя и пойдут первые серьезные гонорары. Я, признаться, подумывал, не продать ли мне отцовское имение, оно все равно не приносит большого дохода. Но пока суд да дело, придется пойти в контору какого-нибудь известного адвоката помощником... То, с чего я мог начать в 1904 году, по окончании университета, придется испытать теперь. Вот разве что, кое-какой опыт по юридической части я успел приобрести.
– Митя, я как раз собирался с тобой поговорить об этом, – оживился вдруг Феликс. – Послушай, не нужно ничего продавать и, тем более, идти к кому-то мальчиком на побегушках. Я уже имел счастье послужить в помощниках присяжного поверенного и знаю, что это за синекура. Я дам тебе денег на организацию собственной адвокатской практики!
– Нет уж, я подобных одолжений не принимаю! Даже не предлагай.
– Ну вот, уже и обиделся. Послушай, остынь и раскинь мозгами – тут ведь нет ничего оскорбительного для тебя. Я всего-навсего приглашаю тебя в компаньоны, это не подачка. Откроем адвокатскую контору «Князь Рахманов и Колычев», у меня в Москве есть особняк, тоже от тетки достался. На Пречистенском бульваре, место хорошее и дом хороший, займем его под контору, что ему пустым стоять. В московской адвокатуре у меня найдутся надежные связи. Знаешь, князь Урусов, знаменитый адвокат, – мой дальний родственник, и с тех пор как мы, Рахмановы, поправили свои денежные дела, Урусов очень хочет с нами по-родственному сойтись поближе. Он тебе поможет ускорить процесс вступления в адвокатуру, из любезности к нам с матушкой. А я и так уже присяжный поверенный, хоть делами почти не занимаюсь. Так что проблем никаких я не предвижу. Заведем с тобой дело на равных – мои деньги, твой труд, это справедливо. Тем более, я-то знаю, что беру в компаньоны первоклассного юриста, а не какого-то неизвестного мне шаромыжника. Я все равно полгода буду проводить здесь, в южном имении, потом мне давно хотелось по заграницам поездить, и в Петербурге бывать приходится по делам – у меня там дома и другая недвижимость... В Москву разве что на пару месяцев наведаюсь. Посему делами конторы придется в основном заниматься тебе. Но то, что ее название будет украшать мой княжеский титул, поможет тебе избежать всех мелких неприятностей. Я уже не раз смог убедиться – в России княжеский титул великая вещь. Митя, чтобы тебя уговорить, мне приходится произносить такие рассудительные речи, что самому противно. Ну, соглашайся и по рукам. Неужели ты хочешь, чтобы я всю свою жизнь оставался перед тобой в неоплатном долгу? Позволь уж и мне чем-то быть полезным.
– Ладно, – рассмеялся Колычев. – Уговорил. У меня все равно нет пока никаких других планов, а ты все так хорошо придумал.
– А ты полагал, я всегда являю собой лишь воплощенное легкомыслие? Нет, я тоже порой могу тряхнуть мозговыми извилинами. Но только учти, Митя, тебе сразу же по приезде в Москву придется самому заняться всеми делами – я ведь обещал Вере, что мы уедем осенью в Ниццу. Я переведу нужную сумму денег в московский банк, дам тебе доверенность на пользование счетом, особняком, на ведение дел от моего имени и рекомендательные письма к моей родне – Урусовым и еще кое к кому. А остальное ты уж, братец, как-нибудь сам. Ладно?
– Конечно. Что там останется? Сущие пустяки, – согласился Колычев.
– Ну вот и славно. Так ты все-таки хочешь ехать завтра? Задержись хоть на недельку! Нет? Ну ладно, Бог с тобой, упрямец. Я распоряжусь, чтобы садовник подготовил к твоему отъезду корзины с фруктами, с виноградом и букет роз из теплицы, парковые розы уже отцветают.
– Феликс, голубчик, зачем губить для меня розы, я ведь не барышня, пусть цветут.
– Ты не барышня, но как знать, с кем сведет тебя судьба в поезде. Дорога всегда чревата неожиданностями. Может статься, сведешь в вагоне приятное знакомство с какой-нибудь красоткой, вот тут южные розы как раз придутся кстати...
– Ваше сиятельство, к вам госпожа Старынкевич с дочерью! – доложил вышедший на террасу лакей.
Лицо Феликса приняло страдальческое выражение.
– Опять, – прошептал он Дмитрию. – Нет, я никогда не избавлюсь от этого кошмара! Пожалуй, я поеду завтра вместе с тобой в Москву, а оттуда уже в Ниццу. Хорошо, Митя? Только Веру с собой возьмем.
– Феликс Феликсович, дорогой друг мой! Мы с Ирэн были просто потрясены, когда узнали о вашей утрате! – затараторила мадам Старынкевич, выходя на террасу. – Какая страшная трагедия! И как много стало для нас теперь понятным... Мы сострадаем вашему горю. Примите самые искренние соболезнования от меня и от Ирочки. Мы рыдали, просто рыдали... Теперь вам, как никогда, нужна помощь друзей, чтобы справиться с горем. Располагайте нами, князь, мы готовы оказать вам любую помощь!
Феликс, раскланявшись с дамами, взглянул на Дмитрия и прошептал одними губами:
– В Москву, в Москву!

Книга вторая
Чужой грех
Глава 1
В зале Окружного суда было непривычно многолюдно: сегодня должно было слушаться дело, вызвавшее широкий резонанс в обществе и полемику в прессе – дело об убийстве купчихой Анастасией Покотиловой своего мужа, крупного текстильного магната, купца первой гильдии Никиты Покотилова.
Среди публики мелькали лица самых известных московских предпринимателей и богатых купцов, какие-то роскошно одетые женщины под вуалями; завсегдатаи судебных процессов, ходившие в Окружной суд как в театр, спугнутые с привычных мест, жались в задних рядах, перешептываясь и оглядывая присутствующих с жадным любопытством...
Наконец судебный пристав, выйдя на середину зала, оглушительно прокричал: «Суд идет!» Публика, шурша нарядами, встала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46