– Как вы себя нынче чувствуете? – спросил он.
– Да не худо! Сам-то как, начальник?
– Да не худо. Лет вам, помнится...
– Семьдесят пять. Для начальства шестьдесят девять.
– Ну конечно, – сказал Алек.
– А то слишком много будут знать.
– Мне-то семьдесят девять, – проворковал Алек. – Я те за шестьдесят пять и дня не дам.
Алек, глядя в огонь, улыбнулся: он знал, что это сущая неправда, и ему, кстати, в отличие от большинства было глубоко безразлично, на сколько лет он выглядит.
– Откуда вы родом? – спросил Алек.
Мимо размеренно прошествовал полисмен, на ходу покосившись на двух стариков. Он заметил, что ночного сторожа приятель необычный, но его это ничуть не удивило. Видывал он и не такое: старики – народ с придурью.
– Легавый-то, – сказал Алек, – молодой еще, интересно ему, что мы тут задумали.
Сторож извлек бутылку с чаем и вытащил пробку.
– Назавтра как, ничего не светит?
– В 14.30 – Карабин. Говорят, будто в 16.15 – Недостижимый. А скажите-ка...
– На Карабина и так все ставят, – сказал сторож. – Грош – не выигрыш.
– Вы днем подолгу спите? – спросил Алек.
* * *
Чармиан уложили в постель. Когда с нею грубо обращались, сознание у нее частью прояснялось, частью мутнело. В данный момент она прекрасно сознавала, что миссис Энтони – не Тэйлор, а Мейбл Петтигру – бывшая домоправительница Лизы Брук, очень неприятная женщина.
Она лежала, раздумывала и пришла к выводу, что миссис Петтигру ей не годится. Три недели попробовали – и хватит, все ясно.
К тому же Чармиан показалось на покое, будто миссис Петтигру сделала ей что-то нехорошее, когда-то, давным-давно. Это было не так. На самом деле шантажировала ее не миссис Петтигру, а Лиза Брук, и она платила, платила и платила, хотя как раз Лизе деньги были ни за чем не нужны; она лежала без сна долгие ночные часы и в конце концов отказалась от своего любовника, от Гая Лита, а Гаю пришлось тайно жениться на Лизе, чтобы ублаготворить и утихомирить ее, чтобы Чармиан жилось спокойно. И вину за это Чармиан возложила на миссис Петтигру, покамест позабыв, что мучительницей ее тогда была Лиза: уж очень горькая осталась память и очень уж больно мучили ее заново. Миссис Петтигру, снимая с Чармиан платье, вывернула ей руку: дернула и сжимала так нетерпеливо, что, может, даже и синяк остался.
– Вам, извините, – сказала миссис Петтигру, – нужна сиделка. А я не сиделка.
Чармиан возмутило само предположение, что ей нужна сиделка.
Пусть, решила она, миссис Петтигру получит наутро жалованье за месяц, и всего хорошего. И прежде чем миссис Петтигру выключила свет, Чармиан резко проговорила:
– Полагаю, миссис Петтигру...
– Ох, да зовите вы меня попросту Мейбл, и дело с концом.
– Полагаю, миссис Петтигру, что незачем вам являться в гостиную, когда я принимаю посетителей, если вам не звонят.
– Доброй ночи, – сказала миссис Петтигру и выключила свет.
Миссис Петтигру спустилась в свою гостиную и включила там приобретенный по ее настоянию телевизор. Миссис Энтони ушла домой. Она взялась за спицы и посидела, поглядывая на экран. Ей очень бы хотелось расслабить корсет, только она не была уверена, а вдруг явится Годфри. За ее три недели у Колстонов он приходил пять вечеров. Сегодня пока что не пришел. Но может быть, еще и придет, а она не хотела выглядеть распустехой. Между тем, в дверь постучали, и она пригласила его войти.
В первый раз ему пришлось изъясняться, но теперь она отлично понимала, что от нее нужно. Годфри, чье тощее лицо с выпученными глазами еще осунулось в тусклом свете лампы, положил на низенький кофейный столик бумажку в один фунт, стал врастопырку, поматывая руками, и вылупился на нее, как водевельный увалень-деревенщина. Не меняя позы, она медленно задрала сбоку подол, пока не показались верх чулка и застежка, и продолжала вязать и смотреть телевизор. Минуты две Годфри молча глазел на ободок чулка и блестящую стальную застежку, потом, словно бы внезапно припомнив о собственном достоинстве, расправил плечи и столь же молчаливо удалился.
После первого раза миссис Петтигру почти встревожилась, предположив, что за этим последуют более решительные поползновения, но теперь она со старушечьим облегчением знала, что другого ему ничего не понадобится – только верх чулка и резинка с застежкой. Она взяла фунт со стола, спрятала его в черную замшевую сумочку и распустила корсет. На будущее у нее были свои планы, но пока что – в фунте все-таки двадцать шиллингов.
Глава шестая
Мисс Джин Тэйлор сидела в кресле у своей постели. Сидя так, она всякий раз думала, что, может быть, ей больше и не суждено подняться с постели. Артрит завладел ее телом и вгрызался все глубже. Голову она уже еле поворачивала, и сейчас повернула с трудом. Алек Уорнер слегка передвинул стул и поместился лицом к ней.
– Это ты донимаешь даму Летти? – спросила она.
Помимо других соображений, у него мелькнула мысль, что в мозгу Джин, возможно, начался процесс размягчения. Он внимательно поглядел ей в глаза: да, вокруг роговицы было серое кольцо, arcus senilis. Но кольцо это окружало светоч рассудка, по-прежнему озарявший телесные руины.
Мисс Тэйлор разгадала его взгляд и подумала: хоть он и правда настоящий специалист в своей области, но в общем-то, увы, недалеко ушел от иных прочих. Как мы все подкарауливаем друг друга: кто раньше?
– Ну же, Алек, – настаивала она, – скажи, это ты?
– Донимаю Летти? – отозвался он.
Она рассказала ему про анонимные звонки во всех подробностях, потом потребовала:
– Прекрати изучать меня, Алек. У меня пока еще нет размягчения мозга.
– А у Летти, должно быть, есть, – сказал он.
– Нет, Алек, и это неверно.
– Хорошо, предположим, – сказал он, – что ей и в самом деле кто-то звонит. Только почему ты подозреваешь меня? Спрашиваю из чистого любопытства.
– По-моему, это похоже на тебя, Алек. Может быть, я ошибаюсь, но с тебя ведь сталось бы проделать такое с научными целями? Ради какого-нибудь эксперимента...
– С меня сталось бы, – сказал он, – но в данном случае я сомневаюсь, что это я.
– Ах, ты сомневаешься.
– Именно – сомневаюсь. В зале суда, друг мой, я бы с чистым сердцем отверг это обвинение. Но ты же знаешь, я не берусь ни утверждать, ни отрицать чего бы то ни было, что находится в пределах возможного.
– Алек, это ты или нет?
– Не знаю, – сказал он. – Если я, то мне об этом неизвестно. Но может быть, я – Джекил и Хайд, почему бы и нет? Недавно был случай...
– Ведь если это ты, – сказала она, – то полиция до тебя доберется.
– Им придется доказывать мою виновность. И если доказательства будут весомые, то мои сомнения исчезнут.
– Алек, – сказала она, – это ты звонишь ей по телефону?
– Насколько я знаю, нет, – сказал он.
– Значит, не ты, – сказала она. – Может, кто-нибудь по твоему поручению?
Он, словно не расслышав вопроса, с видом скучающего натуралиста устремил взгляд на бабуню Барнакл. Та позволяла наблюдать себя столь же снисходительно-покорно, как она относилась к визитам доктора с гурьбой студентов-медиков или к посещениям патера со святым причастием.
– Уж раз ты так на нее уставился, – сказала мисс Тэйлор, – спроси хоть ее, как она себя чувствует.
– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался Алек.
– Да не слишком, – отозвалась бабуня Барнакл. Она кивнула на дверь, как бы в сторону больничных властей. – Надо начальство менять, – сказала она.
– Видимо, да, – сказал Алек, склонив голову в знак полного понимания, относящегося ко всей палате, и вновь оборотился к Джин Тэйлор.
– Кто-нибудь, – повторила она, – по твоему поручению?
– Сомневаюсь.
– Что ж, – сказала она, – надо, видимо, так понимать, что это не ты и не твой агент.
Когда они познакомились, с полвека назад, ее очень раздражали такие его несуразные «сомнения». Она даже думала, может, он слегка ненормальный. Лишь много лет спустя она сообразила, что это у него речевая самозащита, пускавшаяся в ход исключительно в разговорах с женщинами, которые ему нравились. С мужчинами он никогда так не разговаривал. После стольких лет она наконец поняла, что он, казалось бы, признавал и познавал женский ум в одном-единственном смысле – как источник забавного. Когда мисс Тэйлор сделала это открытие, она порадовалась, что у них обошлось без брака. Не ему, укрытому за почти непроницаемой, насмешливо-покровительственной личиной – ныне слившейся с лицом, – не ему было вступать в серьезные отношения со взрослыми женщинами.
Ей припомнился давний день в 1928-м, через много лет после их романа; загородный уикенд с Чармиан, где гостем был и Алек Уорнер. Под вечер он повел Джин Тэйлор прогуляться – к вящей забаве Чармиан, – «чтобы задать ей несколько вопросов, потому что Джин – самый надежный ответчик». Разговор она почти совсем позабыла, но начальный вопрос остался в памяти.
– Как по-твоему, Джин, другие существуют?
Она не сразу поняла, куда он метит. На минуту ей подумалось, что эти слова как-то относятся к их связи, прервавшейся двадцать с лишним лет назад, тем более что его следующая фраза: «Я вот о чем, Джин, – как ты считаешь, окружающие существуют на самом деле или только нам кажутся?», похоже, имела некий любовный подтекст. Хотя с ним это вроде бы не вязалось. Даже во времена их связи он никогда не опустился бы до изыска в том духе, что в мире, мол, нет никого, кроме нас двоих; только мы и существуем. Да и шла теперь рядом с ним, пожилым мужчиной, женщина на шестом десятке.
– В каком это смысле? – спросила она.
– В самом прямом.
Они вошли в березовую рощу, отсыревшую после вчерашней грозы. С листьев то и дело срывались осыпи капель – то ей, то ему на шляпу. Он взял ее под руку, свел в сторону с аллейки, и она, при всем своем здравомыслии, подумала, что он, может быть, убийца, маньяк. Правда, ей сразу припомнился собственный возраст – все-таки пятьдесят с лишним. Это ведь только молодых душат в лесах сексуальные маньяки? Да нет, опять же подумала она, бывает, что и женщин на шестом десятке. Листья чвакали у них под ногами. У нее в голове творилась полная сумятица. Но я же его прекрасно знаю, это же Алек Уорнер. Да так ли уж я его знаю? – странный он человек. Еще в пору их любви она ему дивилась. Но он же повсюду известен, его репутация... Однако у иных видных людей есть тайные пороки, потому и незаметные, что очень уж эти люди на виду...
– Ты подумай, – говорил он, продолжая увлекать ее в сырые сумрачные заросли, – и тебе станет ясно, что это вполне законный вопрос. При условии, что собственное существование ты полагаешь самоочевидным, веришь ли ты, что существуют другие? Скажи мне, Джин, ты веришь, что вот я, например, в данный момент существую?
Он заглянул ей в лицо, под поля коричневой фетровой шляпки.
– Ты куда ведешь меня? – спросила она, упершись.
– Из этой сырости, – сказал он, – прямиком по тропке. Так скажи мне, ты, разумеется, понимаешь, о чем я спрашиваю? Простой ведь вопрос...
Она взглянула в просвет между деревьями и увидела, что тропка их действительно ведет прямиком в поле. И сразу поняла, что вопрос его – сугубо академический и что он не замышляет изнасилования, с убийством. Да и с чего бы ей питать такие подозрения? Какие, однако, странные, подумала она, пробегают мысли в женском уме. Но человек он, конечно, необычный.
– Согласна, – сказала она затем, – что вопрос правомерный. Иной раз задумываешься, может статься полубессознательно, взаправду ли существуют другие.
– Будь добра, – настаивал он, – ты уж задумайся над этим вопросом не полубессознательно. Пусти в ход все отпущенное тебе сознание – и ответь мне именно на этот вопрос.
– Ну, – сказала она, – если так, то, по-моему, другие люди существуют. Вот такой у меня ответ. Здравый смысл его подсказывает.
– Поторопилась с готовым решением, – сказал он. – Нет, ты подумай без всякой спешки.
Они выбрались из лесу и пошли к деревне тропкой по краю пашни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30