Пошел я вокруг конюшни и вдруг слышу на задах взрыв. Ну, я и побежал туда с Рейнджером, — он кивнул на свою собаку. — А че было делать-то? Это ж само собой...
— Да, конечно, — сказал я. — А где именно на задах?
— Я сперва не разглядел, потому как там темно было и воняло, знаете, гарью, аж в глотке першило, а потом футах в десяти от меня взорвалась вторая. У меня едва барабанные перепонки не полопались!
— Так где все-таки были эти бомбы? — снова спросил я.
— Одна — точнехонько позади навозной кучи. Я потом посветил фонариком и нашел то, что от нее осталось.
— Но вы не все время пользуетесь фонариком?
— В конюшне-то он не нужен. Почти во всех дворах свет есть.
— Угу. Ладно. А вторая где была?
— Под бороной.
Уайкем, как и многие тренеры, время от времени выравнивал свои загоны бороной.
— И что, борона тоже взорвалась? — спросил я, нахмурившись.
— Не, это была не такая бонба.
— А что это была за бомба?
— Она взорвалась под бороной и рассыпалась дождем искр. Золотых таких, мелких и горячих. На меня попало несколько штук. Петарда это была. Я потом нашел пустые коробки. Они малость обгорели, но на них было написано:
«Бонба».
— А сейчас они где?
— Там и лежат, где взорвались. Я их не трогал, только перевернул, чтобы прочесть, что на них написано.
— А как вел себя ваш пес?
Сторож выглядел разочарованным.
— Я его с поводка не спускал. Я его всегда на поводке вожу, как положено. Он испугался — то ли взрывов, то ли искр, то ли вони. Он вроде как приучен не бояться пальбы, но петард он испугался. Гавкал как оглашенный и пытался удрать.
— Он пытался побежать в другую сторону, но вы ему не дали?
— Ну да.
— Возможно, он пытался погнаться за человеком, который застрелил лошадь...
У сторожа отвисла челюсть, потом он опять захлопнул рот. Погладил усы и сделался заметно агрессивнее.
— Он на бонбы гавкал!
Я кивнул. Спорить не имело смысла — все равно теперь уже поздно.
— И вы, наверно, не слышали других звуков, в отдалении... Я имею в виду, вы не слышали выстрела?
— Не, не слышал. У меня в ушах звенело, и Рейнджер рвался с поводка...
— А что вы сделали потом?
— Да ничего, — сказал сторож. — Я подумал, это конюхи развлекаются. Настоящие мартышки... Пошел дальше с обходом, как обычно. И все было в порядке... ну, то есть я ничего такого не приметил.
Я обернулся к Уайкему. Тот мрачно слушал.
— А вы слышали эти взрывы? — спросил я.
— Нет, я спал. — Поколебавшись, он добавил:
— Понимаешь, у меня бессонница... А все эти дни я вообще не мог спать без таблеток. Четыре ночи подряд все было спокойно, и я почти не спал. А вчера как раз принял таблетку...
Я вздохнул. Даже если бы Уайкем и не спал, он бы тоже прибежал на шум, так что ничего бы не изменилось.
— Это вы были здесь в среду, когда на конюшню кто-то забрел? спросил я у сторожа.
— Да, я. Рейнджер скулил, но я никого не нашел.
«Нантерр, — подумал я, — приходил сюда ночью в среду, собираясь снова убить кого-то из лошадей, но собака ему помешала. И две ночи спустя он предпринял отвлекающий маневр...»
Наверно, он был в Аскоте и запомнил Коля. Но я его там не видел. И в Брэдбери тоже. Впрочем, нет ничего удивительного: на ипподроме была толпа народу, а я почти все время был занят... Я посмотрел на Рейнджера.
— Скажите, — спросил я, — когда кто-то приходит — вот, как я, например, — как Рейнджер реагирует?
— Встает, подходит к двери и поскуливает. Он вообще пес тихий. Почти не гавкает. Потому я и понял, что он гавкал на бонбы.
— Скажите, а что вы делаете, когда... э-э... отдыхаете на кухне?
— Чай пью. Перекусываю. Отдыхаю. Читаю чего-нибудь. Телик смотрю. Он снова пригладил усы. Я со своими вопросами ему явно не нравился. — Не дрых я, если вы это имеете в виду!
Именно это я и имел в виду. И скорее всего именно это он и делает время от времени. Впрочем, после четырех долгих холодных ночей, за которые ничего не произошло, это вполне понятно. Хотя и непростительно.
— В выходные, — сказал я Уайкему, — надо удвоить караул. Может, даже утроить. И не только в выходные.
Он кивнул.
— Придется.
— В полицию сообщили?
— Нет еще. Сейчас позвоню. — Он с отвращением взглянул на сторожа.
— Они захотят услышать то, что вы рассказали.
Но сторож встал, заявил, что его дежурство уже час как кончилось, и если полиции он понадобится, пусть ищут его через фирму, а он пошел спать.
Уайкем проводил его тяжелым взглядом и спросил:
— Что за чертовщина творится, Кит? Принцесса знает, кто их всех убил, и ты тоже знаешь. Объясни!
Я подумал, что нечестно ничего ему не говорить, и примерно изложил ситуацию: один человек преследует семью Ролана, чтобы тот подписал контракт.
— Но это же... терроризм! — произнес Уайкем с таким брезгливым видом, словно само существование этого слова его оскорбляло.
— Да, мелкий терроризм, — согласился я.
— Мелкий? — воскликнул Уайкем. — Убить трех великолепных лошадей — это разве мелочь?
Нет, конечно, не мелочь. Мне становилось дурно при одной мысли об этих бессмысленных смертях. С точки зрения мировых масштабов терроризма, это действительно была мелочь, но она росла из той же подлой уверенности, что можно достичь своей цели, убивая невинных.
Я очнулся от своих мыслей.
— Покажите мне, где стоят все лошади принцессы, — попросил я Уайкема. И мы вместе снова вышли на улицу и пошли в обход конюшен.
Денники Каскада и Котопакси по-прежнему оставались пустыми, и других лошадей принцессы в первом дворе не было. Во втором стоял только Коль. В следующем — Хиллсборо и Бернина, и там же, в глубине конюшни, в угловом деннике стоял Кинли.
Примерно треть обитателей конюшни сейчас тренировались на Холмах.
Когда мы выходили из двора Кинли, они как раз возвращались, цокая копытами.
Вся конюшня наполнилась шумом и движением, конюхи спешивались и заводили лошадей в денники, чистили своих подопечных, выгребали навоз, наполняли поилки, набивали кормушки сеном, клали седла рядом с денниками, запирали двери и уходили завтракать. Мы с Уайкемом пробирались через сутолоку.
Я увидел всех старых друзей у них дома: Норт-Фейс, Даулагири, Айсберг и Ледник, и молодой Геликон, четырехлетний конь, который сегодня вечером отправлялся в Сандаун. Уайкем помнил по имени не больше половины и каждый раз выжидал, когда я сам назову тех, кого он забыл. Однако он до мелочей помнил карьеру каждого и все подробности биографии: они были так близки Уайкему, что ему не требовалось ярлычков с именами. А его секретарь давно научился угадывать, кого именно Уайкем имеет в виду, когда обсуждает списки тех, кого надо послать на скачки.
Абсайль стоял в последнем дворе. Мы открыли верхнюю половинку его двери. Абсайль вышел на свет и выставил голову наружу, выяснить, в чем дело. _ Я погладил его серую морду, придвинулся лицом и подышал ему в ноздри.
Он пару раз потерся носом о мою щеку и поднял голову — поздоровались, и будет.
Уайкем не обратил на это особого внимания. Он и сам временами разговаривал так с лошадьми — с теми, с которыми можно так разговаривать. С некоторыми не стоит: не успеешь оглянуться, как тебе нос откусят.
Уайкем угостил Абсайля морковкой, которую достал из глубокого кармана, и снова затворил дверь.
Он хлопнул ладонью по двери следующего денника.
— Обычно тут стоит Кинли. Сейчас тут никого нет. Не нравится мне держать его в угловом — там темно, и он скучает.
— Надеюсь, это ненадолго, — утешил его я и предложит сходить посмотреть на эти «бонбы».
Уайкем уже видел их и показал мне. Как я и думал, это оказались остатки квадратных картонных коробочек, дюйма четыре в ширину. Верхние части сгорели. Обе коробочки были одинаковые, на обугленных стенках еще виднелись яркие красно-желтые языки пламени, и на той, которая валялась под бороной, надпись крупными разноцветными буквами: «Золотая бомба».
— Пожалуй, стоит оставить их здесь, для полиции, — сказал я.
Уайкем согласился, но заметил, что петарды только еще больше убедят полицию, что это мальчишки хулиганят.
Мы вернулись в дом. Уайкем позвонил в полицию. Они пообещали приехать. Я позвонил Даусону и попросил передать принцессе, что я у Уайкема и поеду в Сандаун прямо отсюда.
Мы с Уайкемом позавтракали и отправились на Холмы в его пикапе, посмотреть, как тренируют вторую партию лошадей. И тут он меня удивил. Стоя на ветру, под высоким куполом холодного неба, он вдруг ни с того ни с сего сообщит, что подумывает снова нанять помощника. Я знал, что раньше он время от времени нанимал помощников, но они у него подолгу не задерживались. При мне Уайкем всегда обходился сам.
— В самом деле? — удивился я. — А я думал, вы терпеть не можете помощников...
— Да, конечно, — вздохнул Уайкем. — Они страшно бестолковые. Но я старею... Надо найти человека, который устроит принцессу. И чтобы ты тоже мог с ним сойтись. Так что, если что-нибудь придумаешь на этот счет, дай мне знать. Я нынешних людей плохо знаю.
— Ладно, — сказал я, хотя мне это было не по душе. Уайкем, несмотря на все его странности, был незаменим. — Но вы ведь не собираетесь уйти на покой?
— Нет, что ты! Ни за что. Я хотел бы так и умереть здесь, на Холмах, глядя на скачущих лошадей... — Он внезапно расхохотался, и в глазах у него вспыхнула былая мощь, которая некогда, еще не так давно, полыхала там постоянно, во времена, когда он был титаном. — Я прожил замечательную жизнь, знаешь ли. Одну из лучших, какие можно придумать.
— Вы только держитесь, — сказал я.
Он кивнул.
— Может быть, на тот год мы выиграем Большой национальный, — сказал он.
Четыре лошади Уайкема участвовали в первых трех и в пятом заезде.
Принцессу я увидел только тогда, когда она спустилась в паддок перед скачкой Геликона, третьей по счету.
С ней были и Беатрис, и Литси, и Даниэль. Даниэль обменялась со мной лишь коротким приветствием, а потом тщательно игнорировала меня, внимательно разглядывая кружащих по паддоку лошадей. И все-таки она еще здесь, она еще пытается смириться с моей работой... Это уже кое-что.
— Доброе утро, — сказала принцесса, когда я поклонился ей.
— Даусон сообщил, что Уайкем звонил рано утром... Что, опять?
На лице принцессы отражалось беспокойство. Когда она увидела мое лицо, беспокойство сменилось страхом.
Она отошла немного в сторону, и я последовал за ней.
— Опять?! — спросила она, не в силах поверить этому. — Кто?!
— Только один, — ответил я. — Коль.
Она опустила ресницы, скрывая свое потрясение.
— Так же, как... как в прошлый раз?
— Да.
— Бедная моя лошадка!
— Мне очень жаль...
— Мужу я говорить не буду, — сказала она. — И им тоже. И вы, пожалуйста, никому не говорите, Кит.
— Все равно это будет в газетах, либо завтра, либо в понедельник, сказал я. — И, боюсь, еще хуже, чем в прошлый раз.
— Ох!
Эта перспектива потрясла ее, пожалуй, не меньше, чем сама смерть Коля.
— Нет, я не стану содействовать тому, кто давит на моего мужа! решительно сказала она. — Он не может подписать этот проклятый контракт!
Знаете, если он это сделает, он просто погибнет! Он не переживет бесчестья.
Он захочет умереть... так же, как все эти годы, несмотря на свое мучительное состояние, он всегда хотел жить. — Она посмотрела мне в глаза. Он... он очень дорог мне. Кит.
Мне вспомнилось, как моя бабушка говорила о моем задиристом деде:
«Люблю я этого старого мерзавца, Кит!» А ведь, пожалуй, моего деда любить было так же трудно, как и инвалида де Бреску...
То, что принцесса призналась мне в этом, казалось делом почти невозможным — но все же не настолько невозможным, как до всей этой истории с Нантерром. Я понял, что за последние восемь дней наши отношения сильно изменились.
Спасти его честь, спасти ему жизнь, спасти их семью... Господи, ну и задачка! Ей супермен нужен, а не Кит Филдинг!
— Не говорите ему про Коля, — еще раз попросила она.
— Не скажу.
Она покосилась на Беатрис.
— Я никому не скажу, — пообещал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39