Он потребовал, чтобы я тоже засвидетельствовал каждую подпись, что я и сделал.
— Не знаю, насколько все это необходимо, — жизнерадостно заметил он, — но мистер Филдинг потребовал, чтобы эти документы были совершенно неуязвимы с точки зрения любых формальностей. Так что пусть все будет как положено: двое свидетелей, печати, устное заявление — короче, все. Я надеюсь, что все вы сознаете, что именно вы подписали, потому что эти документы необратимы — разве что вы их сожжете или как-нибудь иначе уничтожите.
Все кивнули. Ролан де Бреску был печален.
— Ну вот и замечательно! — весело сказал Грининг и принялся выжидающе поглядывать на часы.
— Джеральд, не хотите ли рюмочку шерри? — мягко усмехнувшись, предложила принцесса.
— О, какая замечательная идея! — воскликнул адвокат с притворным изумлением. — Не откажусь, не откажусь!
Я извинился и ушел, оправдываясь тем, что у меня в половине третьего скачка в Виндзоре и что я уже и так должен был уехать пятнадцать минут назад.
Литси взял подписанные документы, положил их в большой конверт, в котором принес их Джеральд Грининг, и вручил все это мне.
— Не забудьте позвонить.
— Не забуду.
Он поколебался и сказал:
— Желаю удачи.
Все подумали, что он говорит о скачках. Это было совершенно уместно.
Лошади принцессы в этот день в скачках не участвовали: она почти никогда не бывала в Виндзоре, потому что у нее не было там собственной ложи.
Беатрис проводила день в салоне красоты, восстанавливая утраченное самоуважение. Литси заменял Робби, который официально считался сегодня свободным.
Я не думал, что Даниэль поедет со мной одна, но она вышла вслед за мной из комнаты Ролана и сказала:
— Если я поеду с тобой, ты сумеешь отвезти меня на работу к половине седьмого?
— С запасом в час.
— Ты хочешь, чтобы я поехала?
— Да, — ответил я.
Она кивнула, зашла к себе, чтобы взять куртку, и мы отправились к гаражам, совсем как в старые добрые времена. Она ничего не сказала, когда я принялся осматривать машину, и послушно отошла подальше, пока я заводил мотор и проверял тормоза. По дороге в Виндзор мы говорили о Джеральде Грининге, о Беатрис и ее доме в Палм-Бич, о бюро новостей, где работает Даниэль.
Все это были совершенно нейтральные темы, но я был счастлив просто потому, что Даниэль здесь, со мной.
На ней была серо-зеленая свободная непромокаемая куртка, подбитая мехом, которую я подарил ей на Рождество, черные брюки, белый свитер с высоким воротником и цветастая ситцевая косынка, придерживавшая облако черных кудрей. Все мои друзья-жокеи единогласно утверждали, что Даниэль — «сногсшибательная девчонка». И я был с ними совершенно согласен.
Я ехал очень быстро. Добравшись до Виндзора, мы почти бегом бросились к весовой. У весовой уже ошивался Дасти, выразительно поглядывавший на часы.
— Как нога? — с подозрением спросил он. — Ты все еще хромаешь.
— Ничего, в седле я хромать не буду, — пообещал я.
Дасти глянул на меня исподлобья и убежал седлать. Даниэль сказала, что пойдет съесть сандвич и выпить кофе.
— Тебе одной не скучно будет?
— Нет, не будет. Иначе бы я не поехала.
За эти месяцы она успела подружиться с женой тренера из Ламборна, на лошадях которого я часто ездил, и с женами некоторых жокеев, но я знал, что когда она приезжает на скачки без тети, ей бывает одиноко.
— В четвертой скачке я не участвую, — сказал я. — Я приду к тебе на трибуны.
— Ладно, ладно. Иди переодевайся. Ты уже опаздываешь.
Я решил не оставлять документы в машине и взял их с собой на ипподром. В раздевалке я отдал их на хранение своему помощнику. Мой помощник был надежнее любого банковского сейфа. Ценные вещи (бумажник, к примеру) он прятал в необъятном кармане своего черного дерматинового фартука. Видимо, именно затем он этот фартук и завел: в раздевалках нет запирающихся шкафчиков и всю одежду вешают на крючок.
Сегодняшние скачки не сулили особых сложностей. Первую из своих (вторую по расписанию) я выиграл, обойдя соперников на двадцать корпусов Дасти сказал, что я перестарался; вторую проиграл, отстав примерно на столько же — Дасти снова был недоволен. Следующая скачка была четвертая.
Ее я провел на трибунах с Даниэль. Кроме того, я виделся с ней урывками по дороге от весовой к паддоку. Я сообщил ей последние известия о Джо, жокее, который пострадал в Сандауне, — он очнулся и шел на поправку. Даниэль сказала, что они пили кофе вместе с Бетси, женой тренера из Ламборна. Она говорила, что все замечательно, просто чудесно.
Было третье марта. Было холодно, дул порывистый ветер. И внезапно оказалось, что до Национального охотничьего приза в Челтенхеме осталась всего неделя.
— Бетси говорит, ужасно жаль, что тебе так не повезло с Золотым кубком. Теперь, когда Коля убили, ты уже не сможешь в нем участвовать...
— Да. Разве что какой-нибудь бедолага ключицу сломает...
— Кит!
— Но ведь так оно и бывает.
Судя по виду Даниэль, напоминать ей об этом явно не стоило. Я пожалел, что затронул больную тему. Я пошел на пятую скачку, думая о том, что сегодня, видимо, решающий день: Даниэль хочет в последний раз проверить, сможет ли она мириться с моим образом жизни. Я ежился на ветру и думал, что потерять ее — худшее из всего, что может мне грозить. Я пришел третьим.
Когда я вернулся туда, где расседлывают лошадей, Даниэль уже ждала меня, напряженная, бледная, заметно дрожащая.
— В чем дело? — резко спросил я, соскользнув на землю. — Что случилось?
— Он тут! — со страхом сказала он. — Анри Нантерр! Это он, я уверена.
— Слушай, — сказал я. — Мне надо пойти взвеситься. Это недолго, я просто сяду на весы и сразу выйду. А ты стой у двери весовой и никуда не отходи.
— Хорошо...
Она отправилась туда, куда я сказал. Я расседлал лошадь и обнадежил владельцев, отчасти удовлетворенных призовым местом. Взвесился, отдал седло, хлыст и шлем помощнику и вышел к Даниэль. Дрожать она перестала, но вид у нее все равно был напуганный.
— Где ты его видела? — спросил я.
— На трибунах, во время скачки. Он шел снизу и, похоже, пробивался ко мне. Расталкивал народ, извинялся и все поглядывал в мою сторону, проверял.
— Ты уверена, что это он?
— Он был точно такой, как на фотографии. И как ты его описывал. Я сперва не поняла... а потом я его узнала. Я... — она сглотнула, — я так испугалась! Он словно скользил сквозь толпу, точно угорь.
— Да, это он, — мрачно сказал я.
— Я сбежала от него, — сказала Даниэль. — Это было как в страшном сне. Я не могла идти быстро... так много народу, все смотрят скачку, я им мешаю... Когда я спустилась с трибун, скачка уже кончилась... я побежала...
Что мне делать? У тебя еще одна скачка...
— Ну, это будет ужасно скучно, но, видимо, придется, — сказал я извиняющимся тоном. — По крайней мере, там ты будешь в безопасности... Иди в дамскую комнату и сиди там. Найди стул и жди. Служительнице скажешь, что ты устала, что тебе дурно, тебя тошнит — все, что угодно. Сиди там до конца скачки. А потом я тебя заберу. Не позже чем через полчаса. Я кого-нибудь пришлю... А иначе не выходи, ни под каким соусом. Надо придумать какой-нибудь пароль...
— Рождество, — предложила Даниэль.
— Ладно. Без пароля не выходи, даже если тебе скажут, что я разбился и меня увозят в больницу или что-нибудь в этом духе. Я дам пароль своему помощнику и попрошу тебя забрать, если я сам не смогу... Но я непременно смогу! — закончил я, заметив, что она испугалась еще больше. — Я буду очень осторожен. Постарайся, чтобы Нантерр не видел, как ты будешь туда входить. Но если он все же тебя выследит...
— Я не выйду, — пообещала она. — Не беспокойся.
— Даниэль...
— Что?
— Я люблю тебя. Правда!
Она моргнула, опустила голову и быстро ушла. Я подумал, что Нантерр мог знать, что я буду на скачках в Виндзоре — для этого было достаточно заглянуть в газеты, — и что меня, как и любого из членов семьи принцессы, можно застать врасплох не только в темном переулке.
Я проводил Даниэль, не выпуская ее из виду, пока она не исчезла в единственном месте, куда Нантерр не мог за ней последовать. Потом поспешил обратно, переодеваться в новые цвета и взвешиваться. Француза нигде не было видно, но это не значило, что он не видит меня. Однако в силу своей профессии я все время находился на виду, и это было мне на руку: на скачках Нантерр на меня напасть не сможет, потому что, куда бы я ни шел, на меня все время смотрели. В паддоке, верхом на лошади, на трибунах... всюду, где бы ни появился жокей, люди провожают его взглядом. Вот за воротами ипподрома, когда я снова стану обычным человеком...
Последнюю скачку в Виндзоре я провел с особым тщанием, тем более что это был стипль-чез для новичков, дело непредсказуемое. Мой конь принадлежал не Уайкему, а мужу Бетси, тренеру из Ламборна. Честно признаться, для него это была не столько борьба не на жизнь, а на смерть, сколько хороший учебный заезд.
Четвертое место мужа Бетси вполне устроило, потому что препятствия новичок брал хорошо, а я сказал, что в следующий раз он непременно выиграет, как всегда говорят, чтобы утешить тренера и владельцев.
Я взвесился, быстро переоделся, забрал у помощника свое имущество и написал Даниэль записку: «Рождество наступило. Нам пора».
Записку отнесла Бетси. Через минуту она появилась вместе с Даниэль.
Обе они улыбались.
Я вздохнул с облегчением. Даниэль, похоже, тоже. Бетси покачала головой по поводу наших ребяческих забав, и мы с Даниэль отправились на быстро пустеющую автостоянку.
— Ты Нантерра не видел? — спросила Даниэль.
— Нет.
— Но я уверена, что это был он!
— Я тоже.
Моя машина стояла почти одна на краю ряда. Все соседи уже уехали. Я остановился поодаль и достал из кармана дистанционный стартер.
— Но это же твоя игрушка на случай мороза! — удивленно воскликнула Даниэль.
— Угу, — сказал я и нажал на кнопку. Ничего не взорвалось. Мотор спокойно завелся.
Мы подошли к машине, и я снова все тщательно проверил, но никаких неполадок не нашел.
— А если бы она взорвалась? — спросила Даниэль.
— Лучше машина, чем мы.
— Ты что, думаешь, он и на такое способен?!
— На самом деле, не знаю. Но я предпочитаю на всякий случай принять меры предосторожности, даже если они окажутся бесполезными. Лучше так, чем потом пожалеть.
Я выехал на шоссе и на первом же перекрестке развернулся и поехал в обратную сторону.
— Тоже «на всякий случай»? — насмешливо осведомилась Даниэль.
— Тебе очень хочется, чтобы тебе плеснули в лицо кислотой?
— Не особенно...
— Ну вот. Мы не знаем, какая у Нантерра машина. А на шоссе преследователь может часами незаметно висеть у тебя на «хвосте». Я не желаю, чтобы он поймал нас на одной из этих узких улочек в Чизике.
На следующем перекрестке я снова развернулся. Даниэль смотрела в заднее окно на едущие за нами машины.
— Нет, кажется, нас никто не преследует.
— Это хорошо.
— Ну что, теперь можно расслабиться?
— Человека, который приедет за тобой сегодня ночью, зовут Своллоу, — сказал я. — Когда подъедет машина, пусть охранники на входе спросят у шофера, как его зовут. Если это будет не Своллоу, позвони в контору по найму автомобилей и проверь. — Я протянул ей свой бумажник. — Их карточка сверху.
Она взяла карточку и вернула мне бумажник.
— Ну, о чем ты еще не подумал?
— Кабы я знал!
Даже несмотря на то, что я заложил петлю, от Виндзора до Чизика было рукой подать, и мы оказались на улице, ведущей к студии, задолго до половины седьмого.
— Ну что, пойдешь туда? — спросил я.
— Не хочется... Поставь машину так, чтобы можно было сидеть и смотреть на воду.
Я нашел на набережной место, откуда были видны бурые воды, медленно ползущие против течения, затопляя илистые отмели: начинался прилив. Морские чайки летели навстречу ветру и хрипло кричали, по реке пронеслась шлюпка-четверка с рулевым, гребцы лихорадочно работали веслами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Не знаю, насколько все это необходимо, — жизнерадостно заметил он, — но мистер Филдинг потребовал, чтобы эти документы были совершенно неуязвимы с точки зрения любых формальностей. Так что пусть все будет как положено: двое свидетелей, печати, устное заявление — короче, все. Я надеюсь, что все вы сознаете, что именно вы подписали, потому что эти документы необратимы — разве что вы их сожжете или как-нибудь иначе уничтожите.
Все кивнули. Ролан де Бреску был печален.
— Ну вот и замечательно! — весело сказал Грининг и принялся выжидающе поглядывать на часы.
— Джеральд, не хотите ли рюмочку шерри? — мягко усмехнувшись, предложила принцесса.
— О, какая замечательная идея! — воскликнул адвокат с притворным изумлением. — Не откажусь, не откажусь!
Я извинился и ушел, оправдываясь тем, что у меня в половине третьего скачка в Виндзоре и что я уже и так должен был уехать пятнадцать минут назад.
Литси взял подписанные документы, положил их в большой конверт, в котором принес их Джеральд Грининг, и вручил все это мне.
— Не забудьте позвонить.
— Не забуду.
Он поколебался и сказал:
— Желаю удачи.
Все подумали, что он говорит о скачках. Это было совершенно уместно.
Лошади принцессы в этот день в скачках не участвовали: она почти никогда не бывала в Виндзоре, потому что у нее не было там собственной ложи.
Беатрис проводила день в салоне красоты, восстанавливая утраченное самоуважение. Литси заменял Робби, который официально считался сегодня свободным.
Я не думал, что Даниэль поедет со мной одна, но она вышла вслед за мной из комнаты Ролана и сказала:
— Если я поеду с тобой, ты сумеешь отвезти меня на работу к половине седьмого?
— С запасом в час.
— Ты хочешь, чтобы я поехала?
— Да, — ответил я.
Она кивнула, зашла к себе, чтобы взять куртку, и мы отправились к гаражам, совсем как в старые добрые времена. Она ничего не сказала, когда я принялся осматривать машину, и послушно отошла подальше, пока я заводил мотор и проверял тормоза. По дороге в Виндзор мы говорили о Джеральде Грининге, о Беатрис и ее доме в Палм-Бич, о бюро новостей, где работает Даниэль.
Все это были совершенно нейтральные темы, но я был счастлив просто потому, что Даниэль здесь, со мной.
На ней была серо-зеленая свободная непромокаемая куртка, подбитая мехом, которую я подарил ей на Рождество, черные брюки, белый свитер с высоким воротником и цветастая ситцевая косынка, придерживавшая облако черных кудрей. Все мои друзья-жокеи единогласно утверждали, что Даниэль — «сногсшибательная девчонка». И я был с ними совершенно согласен.
Я ехал очень быстро. Добравшись до Виндзора, мы почти бегом бросились к весовой. У весовой уже ошивался Дасти, выразительно поглядывавший на часы.
— Как нога? — с подозрением спросил он. — Ты все еще хромаешь.
— Ничего, в седле я хромать не буду, — пообещал я.
Дасти глянул на меня исподлобья и убежал седлать. Даниэль сказала, что пойдет съесть сандвич и выпить кофе.
— Тебе одной не скучно будет?
— Нет, не будет. Иначе бы я не поехала.
За эти месяцы она успела подружиться с женой тренера из Ламборна, на лошадях которого я часто ездил, и с женами некоторых жокеев, но я знал, что когда она приезжает на скачки без тети, ей бывает одиноко.
— В четвертой скачке я не участвую, — сказал я. — Я приду к тебе на трибуны.
— Ладно, ладно. Иди переодевайся. Ты уже опаздываешь.
Я решил не оставлять документы в машине и взял их с собой на ипподром. В раздевалке я отдал их на хранение своему помощнику. Мой помощник был надежнее любого банковского сейфа. Ценные вещи (бумажник, к примеру) он прятал в необъятном кармане своего черного дерматинового фартука. Видимо, именно затем он этот фартук и завел: в раздевалках нет запирающихся шкафчиков и всю одежду вешают на крючок.
Сегодняшние скачки не сулили особых сложностей. Первую из своих (вторую по расписанию) я выиграл, обойдя соперников на двадцать корпусов Дасти сказал, что я перестарался; вторую проиграл, отстав примерно на столько же — Дасти снова был недоволен. Следующая скачка была четвертая.
Ее я провел на трибунах с Даниэль. Кроме того, я виделся с ней урывками по дороге от весовой к паддоку. Я сообщил ей последние известия о Джо, жокее, который пострадал в Сандауне, — он очнулся и шел на поправку. Даниэль сказала, что они пили кофе вместе с Бетси, женой тренера из Ламборна. Она говорила, что все замечательно, просто чудесно.
Было третье марта. Было холодно, дул порывистый ветер. И внезапно оказалось, что до Национального охотничьего приза в Челтенхеме осталась всего неделя.
— Бетси говорит, ужасно жаль, что тебе так не повезло с Золотым кубком. Теперь, когда Коля убили, ты уже не сможешь в нем участвовать...
— Да. Разве что какой-нибудь бедолага ключицу сломает...
— Кит!
— Но ведь так оно и бывает.
Судя по виду Даниэль, напоминать ей об этом явно не стоило. Я пожалел, что затронул больную тему. Я пошел на пятую скачку, думая о том, что сегодня, видимо, решающий день: Даниэль хочет в последний раз проверить, сможет ли она мириться с моим образом жизни. Я ежился на ветру и думал, что потерять ее — худшее из всего, что может мне грозить. Я пришел третьим.
Когда я вернулся туда, где расседлывают лошадей, Даниэль уже ждала меня, напряженная, бледная, заметно дрожащая.
— В чем дело? — резко спросил я, соскользнув на землю. — Что случилось?
— Он тут! — со страхом сказала он. — Анри Нантерр! Это он, я уверена.
— Слушай, — сказал я. — Мне надо пойти взвеситься. Это недолго, я просто сяду на весы и сразу выйду. А ты стой у двери весовой и никуда не отходи.
— Хорошо...
Она отправилась туда, куда я сказал. Я расседлал лошадь и обнадежил владельцев, отчасти удовлетворенных призовым местом. Взвесился, отдал седло, хлыст и шлем помощнику и вышел к Даниэль. Дрожать она перестала, но вид у нее все равно был напуганный.
— Где ты его видела? — спросил я.
— На трибунах, во время скачки. Он шел снизу и, похоже, пробивался ко мне. Расталкивал народ, извинялся и все поглядывал в мою сторону, проверял.
— Ты уверена, что это он?
— Он был точно такой, как на фотографии. И как ты его описывал. Я сперва не поняла... а потом я его узнала. Я... — она сглотнула, — я так испугалась! Он словно скользил сквозь толпу, точно угорь.
— Да, это он, — мрачно сказал я.
— Я сбежала от него, — сказала Даниэль. — Это было как в страшном сне. Я не могла идти быстро... так много народу, все смотрят скачку, я им мешаю... Когда я спустилась с трибун, скачка уже кончилась... я побежала...
Что мне делать? У тебя еще одна скачка...
— Ну, это будет ужасно скучно, но, видимо, придется, — сказал я извиняющимся тоном. — По крайней мере, там ты будешь в безопасности... Иди в дамскую комнату и сиди там. Найди стул и жди. Служительнице скажешь, что ты устала, что тебе дурно, тебя тошнит — все, что угодно. Сиди там до конца скачки. А потом я тебя заберу. Не позже чем через полчаса. Я кого-нибудь пришлю... А иначе не выходи, ни под каким соусом. Надо придумать какой-нибудь пароль...
— Рождество, — предложила Даниэль.
— Ладно. Без пароля не выходи, даже если тебе скажут, что я разбился и меня увозят в больницу или что-нибудь в этом духе. Я дам пароль своему помощнику и попрошу тебя забрать, если я сам не смогу... Но я непременно смогу! — закончил я, заметив, что она испугалась еще больше. — Я буду очень осторожен. Постарайся, чтобы Нантерр не видел, как ты будешь туда входить. Но если он все же тебя выследит...
— Я не выйду, — пообещала она. — Не беспокойся.
— Даниэль...
— Что?
— Я люблю тебя. Правда!
Она моргнула, опустила голову и быстро ушла. Я подумал, что Нантерр мог знать, что я буду на скачках в Виндзоре — для этого было достаточно заглянуть в газеты, — и что меня, как и любого из членов семьи принцессы, можно застать врасплох не только в темном переулке.
Я проводил Даниэль, не выпуская ее из виду, пока она не исчезла в единственном месте, куда Нантерр не мог за ней последовать. Потом поспешил обратно, переодеваться в новые цвета и взвешиваться. Француза нигде не было видно, но это не значило, что он не видит меня. Однако в силу своей профессии я все время находился на виду, и это было мне на руку: на скачках Нантерр на меня напасть не сможет, потому что, куда бы я ни шел, на меня все время смотрели. В паддоке, верхом на лошади, на трибунах... всюду, где бы ни появился жокей, люди провожают его взглядом. Вот за воротами ипподрома, когда я снова стану обычным человеком...
Последнюю скачку в Виндзоре я провел с особым тщанием, тем более что это был стипль-чез для новичков, дело непредсказуемое. Мой конь принадлежал не Уайкему, а мужу Бетси, тренеру из Ламборна. Честно признаться, для него это была не столько борьба не на жизнь, а на смерть, сколько хороший учебный заезд.
Четвертое место мужа Бетси вполне устроило, потому что препятствия новичок брал хорошо, а я сказал, что в следующий раз он непременно выиграет, как всегда говорят, чтобы утешить тренера и владельцев.
Я взвесился, быстро переоделся, забрал у помощника свое имущество и написал Даниэль записку: «Рождество наступило. Нам пора».
Записку отнесла Бетси. Через минуту она появилась вместе с Даниэль.
Обе они улыбались.
Я вздохнул с облегчением. Даниэль, похоже, тоже. Бетси покачала головой по поводу наших ребяческих забав, и мы с Даниэль отправились на быстро пустеющую автостоянку.
— Ты Нантерра не видел? — спросила Даниэль.
— Нет.
— Но я уверена, что это был он!
— Я тоже.
Моя машина стояла почти одна на краю ряда. Все соседи уже уехали. Я остановился поодаль и достал из кармана дистанционный стартер.
— Но это же твоя игрушка на случай мороза! — удивленно воскликнула Даниэль.
— Угу, — сказал я и нажал на кнопку. Ничего не взорвалось. Мотор спокойно завелся.
Мы подошли к машине, и я снова все тщательно проверил, но никаких неполадок не нашел.
— А если бы она взорвалась? — спросила Даниэль.
— Лучше машина, чем мы.
— Ты что, думаешь, он и на такое способен?!
— На самом деле, не знаю. Но я предпочитаю на всякий случай принять меры предосторожности, даже если они окажутся бесполезными. Лучше так, чем потом пожалеть.
Я выехал на шоссе и на первом же перекрестке развернулся и поехал в обратную сторону.
— Тоже «на всякий случай»? — насмешливо осведомилась Даниэль.
— Тебе очень хочется, чтобы тебе плеснули в лицо кислотой?
— Не особенно...
— Ну вот. Мы не знаем, какая у Нантерра машина. А на шоссе преследователь может часами незаметно висеть у тебя на «хвосте». Я не желаю, чтобы он поймал нас на одной из этих узких улочек в Чизике.
На следующем перекрестке я снова развернулся. Даниэль смотрела в заднее окно на едущие за нами машины.
— Нет, кажется, нас никто не преследует.
— Это хорошо.
— Ну что, теперь можно расслабиться?
— Человека, который приедет за тобой сегодня ночью, зовут Своллоу, — сказал я. — Когда подъедет машина, пусть охранники на входе спросят у шофера, как его зовут. Если это будет не Своллоу, позвони в контору по найму автомобилей и проверь. — Я протянул ей свой бумажник. — Их карточка сверху.
Она взяла карточку и вернула мне бумажник.
— Ну, о чем ты еще не подумал?
— Кабы я знал!
Даже несмотря на то, что я заложил петлю, от Виндзора до Чизика было рукой подать, и мы оказались на улице, ведущей к студии, задолго до половины седьмого.
— Ну что, пойдешь туда? — спросил я.
— Не хочется... Поставь машину так, чтобы можно было сидеть и смотреть на воду.
Я нашел на набережной место, откуда были видны бурые воды, медленно ползущие против течения, затопляя илистые отмели: начинался прилив. Морские чайки летели навстречу ветру и хрипло кричали, по реке пронеслась шлюпка-четверка с рулевым, гребцы лихорадочно работали веслами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39