— Я хотел всего, что здесь. Я хотел быть жокеем с тех пор, как себя помню. Я рос, веря, что это будет моей жизнью. Я рос с горячей уверенностью в своем будущем. И... ну... на этой неделе у меня его отняли. Мне сказали, что я не могу жить так, как хочу. Мне сказали, что я не очень хороший наездник. У меня нет искры, чтобы быть таким жокеем, каким я мечтал быть. Отец говорит, что он заплатит за мое обучение в университете. Он говорит, что ездить верхом — пустая трата времени, если я не буду блестящим жокеем. И правда, ведь это не конец света... И пока сегодня не приехал сюда, я не понимал, как абсолютно ужасно жить без всего этого... Но мне не нравится стонать и кататься по земле. И если вы думаете, что надо быть в определенном возрасте, чтобы понять ваше состояние, то вы ошибаетесь.
Глава 6
В конце дня я мрачно вел «рейнджровер» к дому Полли в лесу. Меня мучило чувство, что я не оправдал ее надежды. И не только не извлек пользы из неповторимой возможности, но ухудшил положение еще в большей степени.
К тому времени, когда Оринда и я снова пересекли скаковой круг (ее каблуки еще сильнее увязали в земле) и добрались до ложи распорядителей, герцог снова куда-то исчез. Оринда наблюдала за третьим заездом с балкона, на который вела дверь из комнаты для ленча. Спиной ко мне. Знак, запрещающий начать разговор.
Лошадь, которая несла семь фунтов пенальти, выиграла заезд. Оринда на нее не ставила.
Вернулся герцог и, увидев ее, весь превратился в улыбку. Оринда очаровательно поблагодарила его за гостеприимство и уехала. Ни отцу, ни Полли, ни мне она не сказала ни слова, полностью игнорируя наше существование. А я пережил еще три заезда. Как мне хотелось быть меньше ростом, быть богатым и в последнюю очередь гениальным. Без этих очевидных преимуществ мне ничего не светит. И я впал в мрачность, будто от утраты волшебной сказки.
Когда Полли пригласила нас зайти в дом, отец тут же согласился.
— Бодрее, — скомандовал он, заметив мое упорное нерасположение к разговору. — Никто каждый раз не побеждает. Скажи что-нибудь. Ты молчишь уже несколько часов.
— Ладно... Оринда сказала, что Ушер Рудд хочет узнать, может быть, я твой кэтэмайт.
Отец захлебнулся джином, который ему налила Полли.
— Что такое кэтэмайт? — спросила Полли. Но отец знал.
— Ушер Рудд старается доказать, что я не твой сын. Если у тебя есть свидетельство о браке, положи его в банковский сейф.
— И твое свидетельство о рождении. Где оно?
— С моими вещами у миссис Уэллс.
Отец нахмурился. Мои вещи еще так и не прибыли. Он попросил у Полли разрешения воспользоваться телефоном и позвонил моей бывшей хозяйке комнаты.
— Она все упаковала, — сообщим он, — но транспортная контора, в которой я заказал доставку, еще не забрала вещи. В понедельник я займусь этим.
— Мой велосипед в конюшне.
До него вроде бы дошло, какой погром он устроил в моих надеждах. Но я ясно видел, он по-прежнему ждет, что, столкнувшись с реальностью, я повзрослею.
— Забудь о нем.
— Да.
— Джордж, мальчик изо всех сил старается для вас, — вмешалась Полли, посмотрев сначала на меня, потом на отца.
Оставив Полли дома, я повел «рейнджровер» в Хупуэстерн. Постепенно я начал осваивать эту тяжелую большую машину. Потом высадил родителя у церкви (следуя указаниям Мервина), где ему предстояло встретиться и поблагодарить маленькую армию активистов, работавших ради партии на него по всем разбросанным населенным пунктам избирательного округа. Активисты привели свои семьи и соседей, принесли чай, пиво, вино и печенье. Угощение должно было поддержать их энтузиазм и хорошее настроение отца, наполнявшего собравшихся энергией на следующие три недели.
— Мой сын... Это мой сын, — снова и снова представлял он меня. А я пожимал руки и улыбался, улыбался, улыбался. Потом поболтал с пожилыми леди и поговорил с их мужьями о футболе, поражая своими знаниями.
Мервин переходил от группы к группе с планами и списками. Эта ячейка будет ходить по домам завтра, эта — в понедельник. Листовки, плакаты, визиты... Нельзя оставить без внимания ни одного из семидесяти тысяч избирателей. Каждый должен помнить о ДЖУЛИАРДЕ. Еще три недели такого... Даже с пряной приправой вероятных новых нападений... Боже, какой кошмар...
Но я сказал, что буду ему помогать... и я буду. Я съел шоколадный кекс. Все еще не пиццу. Когда они распрощались, я забрал «рейнджровер» с обочины дороги, где я его припарковал и мог быть почти уверен, что сегодня вечером никто не топтался возле него.
— Всегда носите с собой коробку с порошком для мытья посуды, у которой на крышке дырочки, — наставлял меня по телефону Фостер Фордэм. — Поставив машину, насыпьте порошок тонкой линией на землю от передних колес к задним вдоль одной стороны. Если в ваше отсутствие кто-нибудь будет двигать транспортное средство или залезать под него, порошок сообщит вам об этом.
Понятно?
— Да. Спасибо.
— Всегда тщательно включайте сигнализацию, на какое бы короткое время вы ни уходили. Отключать ее начинайте, подходя к машине, но на расстоянии.
Я точно следовал его простым инструкциям, но наш фокусник с пробкой картера других трюков пока не придумал. И я благополучно доставил отца из церковного холла в штаб-квартиру с эркером, где он тут же вступил с Мервином в бесконечное обсуждение тактики. А я поставил автомобиль под замок и побежал в местную лавку, отпускавшую еду на дом. Наконец-то я получил пиццу.
Мервин и отец рассеянно съели половину. Мервин стопками разложил десятки плакатиков и листовок, готовых к распространению. Когда я спросил, он ответил, да, конечно, ход дополнительных выборов безумно волнующее время, пик всей деловой жизни агента. И впереди еще финальный аккорд. На следующей неделе предстоит организовать фестиваль для сбора средств в фонд партии.
Как жаль, что в этот раз в нем не будет участвовать Оринда...
Я зевнул и затопал по узкой лестнице в спальню. Двери должны были запереть они. Ночью я проснулся от сильного запаха дыма. Дым. Я сел на кровати.
Только инстинктивно я выпутал ноги из простыни и с силой потряс ничего не сознающий сверток на соседней постели.
— Горим! — закричал я и прыгнул к полуоткрытой двери в маленькую гостиную, чтобы проверить, правда ли то, что я сказал. Это была правда.
Лестницу внизу с яростным ревом пожирали прыгающие языки желтого пламени. Дым поднимался вверх, нарастая волнами. Гостиную заливало желтым светом из горевшего кабинета на первом этаже, выходившего окнами на стоянку машин.
Наглотавшись дыма, я, задыхаясь, быстро повернулся и прыгнул в ванную. Если отвернуть все краны, подпал я, в ванне и умывальнике, то вода польется вниз и поможет затушить огонь. Я заткнул все отверстия для стока воды и до максимума открутил краны. Потом в бачке туалета намочил большое банное полотенце и вытащил его, полное воды. Протащив капающее полотенце в спальню, я закрыл дверь и мокрым полотенцем щель под ней. И все это я проделал со скоростью, близкой к безумию.
— Окно! — закричал я. — Проклятое окно не открывается.
Окно было наглухо задраено, щели закрывали слои старой краски. Все прошедшие дни это вызывало у отца досаду. Мы были в одних трусах, а воздух становился все жарче.
— По лестнице мы не можем спуститься.
Он что, не понимает, подумал я. А отец ловко схватил единственный в спальне стул и бросил его в окно. Стекло разбилось, но филенки маленькие, а деревянные рамы лишь чуть треснули. Мы находились над окнами в эркере, выходившем на площадь. Второй удар стулом прорвался через засохшие слои старой краски, и распахнулись обе половинки окна. Но внизу огонь уже съел крышу эркера над окном и поднимался вверх по стене.
Окно соседней благотворительной лавки, тоже в эркере, выбрасывало огонь с маниакальной энергией. Видно, там огонь начался раньше, он был жарче и уже добрался до крыши, стреляя в небо над нашими головами золотистыми и багровыми искрами.
Я кинулся к двери, решив, что в конце концов лестница — единственный выход. Но если мокрое полотенце еще задерживало какую-то часть дыма, то против пламени оно бесполезно. Ручка двери так раскалилась, что я не мог до нее дотронуться. И снаружи дверь уже тлела.
— Мы горим! — дико закричал я. — Дверь в огне!
Отец быстро взглянул на меня из другого конца комнаты.
— Надо использовать все шансы и прыгнуть. Ты первый.
Он подставил к окну полусломанный стул и жестом показал, чтобы я влез на него и прыгнул как сумею дальше.
— Прыгай, — сказал я.
Теперь на площади уже собрались люди, слышались крики, и доносился пронзительный вой сирены подъезжавшей пожарной машины.
— Быстрей, — скомандовал отец. — Черт возьми, не спорь. Прыгай.
Я встал на стул и схватился за раму, краска обожгла ладони.
— Прыгай!
Я не верил своим глазам — он натягивал рубашку и брюки и застегивал «молнию» на ширинке.
— Давай, прыгай!
Я поставил ступни на раму, оттолкнулся и, собрав всю до капли силу мышц, прыгнул... Сильные ноги и отчаяние несли меня. И я проплыл мимо пламени из окна в эркере, миновал в ужасающей близости его горящий навес и рухнул головой вперед на темные камни мостовой, от удара потеряв ориентацию. Я слышал вопли людей и ощущал руки, которые схватили меня и поволокли подальше от огня. Я задыхался от дыма. В голове все вертелось и перекатывалось от столкновения с беспощадными камнями. И еще я боролся, чтобы высвободиться из обхвативших меня рук и смягчить падение отца, когда он прыгнет вслед за мной. Но у меня не осталось сил. Я сидел на земле. И не мог даже говорить.
Невероятно, но то и дело сверкали фотовспышки. Люди собираются еще раз рассматривать страшную опасность, близость к смерти, которые грозили нам. Бессильная злость охватила меня. Ярость. Почти рыдания. И я бы сказал, никакой логики.
Одни кричали отцу, чтобы он прыгал. Другие кричали, чтобы он не прыгал, а подождал с ревом подъезжавшую пожарную машину. Сейчас она уже пересекала площадь, разрезая толпу зрителей и высаживая людей в желтых касках.
— Подождите, подождите! — вопили люди, когда пожарные поднесли складную лестницу и растягивали ее, чтобы приблизить к отцу. А он силуэтом виднелся в окне с красным заревом позади. Он стоял на стуле, а дверь за его спиной горела.
И раньше, чем лестница протянулась к нему, в комнате будто взорвалось яркое, как солнце, пламя. Он встал на оконную раму и так же, как я, выбросился из окна. Он пролетел в темноту мимо рвущегося из окна эркера огня.
Зная, что может сломать шею и вдребезги разнести череп. Зная, что внизу земля, но не имея возможности определить, далеко ли она. Земля была близко.
Достаточно близко, чтобы переломать все кости. Еще одна фотовспышка.
Двое мужчин в желтых, словно лунных, костюмах кинулись бежать, вытянув вперед руки в тяжелых перчатках, точно собираясь ловить соскочивших с батута прыгунов. У них нет времени занять позицию. Они просто бежали, а отец врезался в них. Все фигуры распростерлись на земле, руки и ноги мелькали в воздухе. Вокруг столпились люди, чтобы помочь им, и закрыли от меня путаницу тел. Но ноги отца двигались как живые, и на нем были туфли, которых при мне наверху он не надевал.
Я сидел покрытый сажей и кровью. Мелкие камни расцарапали лицо и оставили ссадины. Слезы катились по щекам, хотя я не сознавал, что плачу. И у меня все еще кружилась голова, я кашлял, на пальцах и на ступнях наливались волдыри от ожогов. Но это все не имело значения. Шум и смятение наполняли мою голову. Я поставил себе целью уберечь отца от опасности и даже не подумал о пожарной сигнализации на дым.
— Бен? — произнес его голос. Будто одурманенный, я поглядел вверх.
Он стоял надо мной. И улыбался. Как он мог?
Мужчины в желтых костюмах раскатывали шланги и выливали галлоны воды из цистерны, чтобы погасить огонь в эркере. В воздухе стоял дым и пар и металось неподдающееся пламя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Глава 6
В конце дня я мрачно вел «рейнджровер» к дому Полли в лесу. Меня мучило чувство, что я не оправдал ее надежды. И не только не извлек пользы из неповторимой возможности, но ухудшил положение еще в большей степени.
К тому времени, когда Оринда и я снова пересекли скаковой круг (ее каблуки еще сильнее увязали в земле) и добрались до ложи распорядителей, герцог снова куда-то исчез. Оринда наблюдала за третьим заездом с балкона, на который вела дверь из комнаты для ленча. Спиной ко мне. Знак, запрещающий начать разговор.
Лошадь, которая несла семь фунтов пенальти, выиграла заезд. Оринда на нее не ставила.
Вернулся герцог и, увидев ее, весь превратился в улыбку. Оринда очаровательно поблагодарила его за гостеприимство и уехала. Ни отцу, ни Полли, ни мне она не сказала ни слова, полностью игнорируя наше существование. А я пережил еще три заезда. Как мне хотелось быть меньше ростом, быть богатым и в последнюю очередь гениальным. Без этих очевидных преимуществ мне ничего не светит. И я впал в мрачность, будто от утраты волшебной сказки.
Когда Полли пригласила нас зайти в дом, отец тут же согласился.
— Бодрее, — скомандовал он, заметив мое упорное нерасположение к разговору. — Никто каждый раз не побеждает. Скажи что-нибудь. Ты молчишь уже несколько часов.
— Ладно... Оринда сказала, что Ушер Рудд хочет узнать, может быть, я твой кэтэмайт.
Отец захлебнулся джином, который ему налила Полли.
— Что такое кэтэмайт? — спросила Полли. Но отец знал.
— Ушер Рудд старается доказать, что я не твой сын. Если у тебя есть свидетельство о браке, положи его в банковский сейф.
— И твое свидетельство о рождении. Где оно?
— С моими вещами у миссис Уэллс.
Отец нахмурился. Мои вещи еще так и не прибыли. Он попросил у Полли разрешения воспользоваться телефоном и позвонил моей бывшей хозяйке комнаты.
— Она все упаковала, — сообщим он, — но транспортная контора, в которой я заказал доставку, еще не забрала вещи. В понедельник я займусь этим.
— Мой велосипед в конюшне.
До него вроде бы дошло, какой погром он устроил в моих надеждах. Но я ясно видел, он по-прежнему ждет, что, столкнувшись с реальностью, я повзрослею.
— Забудь о нем.
— Да.
— Джордж, мальчик изо всех сил старается для вас, — вмешалась Полли, посмотрев сначала на меня, потом на отца.
Оставив Полли дома, я повел «рейнджровер» в Хупуэстерн. Постепенно я начал осваивать эту тяжелую большую машину. Потом высадил родителя у церкви (следуя указаниям Мервина), где ему предстояло встретиться и поблагодарить маленькую армию активистов, работавших ради партии на него по всем разбросанным населенным пунктам избирательного округа. Активисты привели свои семьи и соседей, принесли чай, пиво, вино и печенье. Угощение должно было поддержать их энтузиазм и хорошее настроение отца, наполнявшего собравшихся энергией на следующие три недели.
— Мой сын... Это мой сын, — снова и снова представлял он меня. А я пожимал руки и улыбался, улыбался, улыбался. Потом поболтал с пожилыми леди и поговорил с их мужьями о футболе, поражая своими знаниями.
Мервин переходил от группы к группе с планами и списками. Эта ячейка будет ходить по домам завтра, эта — в понедельник. Листовки, плакаты, визиты... Нельзя оставить без внимания ни одного из семидесяти тысяч избирателей. Каждый должен помнить о ДЖУЛИАРДЕ. Еще три недели такого... Даже с пряной приправой вероятных новых нападений... Боже, какой кошмар...
Но я сказал, что буду ему помогать... и я буду. Я съел шоколадный кекс. Все еще не пиццу. Когда они распрощались, я забрал «рейнджровер» с обочины дороги, где я его припарковал и мог быть почти уверен, что сегодня вечером никто не топтался возле него.
— Всегда носите с собой коробку с порошком для мытья посуды, у которой на крышке дырочки, — наставлял меня по телефону Фостер Фордэм. — Поставив машину, насыпьте порошок тонкой линией на землю от передних колес к задним вдоль одной стороны. Если в ваше отсутствие кто-нибудь будет двигать транспортное средство или залезать под него, порошок сообщит вам об этом.
Понятно?
— Да. Спасибо.
— Всегда тщательно включайте сигнализацию, на какое бы короткое время вы ни уходили. Отключать ее начинайте, подходя к машине, но на расстоянии.
Я точно следовал его простым инструкциям, но наш фокусник с пробкой картера других трюков пока не придумал. И я благополучно доставил отца из церковного холла в штаб-квартиру с эркером, где он тут же вступил с Мервином в бесконечное обсуждение тактики. А я поставил автомобиль под замок и побежал в местную лавку, отпускавшую еду на дом. Наконец-то я получил пиццу.
Мервин и отец рассеянно съели половину. Мервин стопками разложил десятки плакатиков и листовок, готовых к распространению. Когда я спросил, он ответил, да, конечно, ход дополнительных выборов безумно волнующее время, пик всей деловой жизни агента. И впереди еще финальный аккорд. На следующей неделе предстоит организовать фестиваль для сбора средств в фонд партии.
Как жаль, что в этот раз в нем не будет участвовать Оринда...
Я зевнул и затопал по узкой лестнице в спальню. Двери должны были запереть они. Ночью я проснулся от сильного запаха дыма. Дым. Я сел на кровати.
Только инстинктивно я выпутал ноги из простыни и с силой потряс ничего не сознающий сверток на соседней постели.
— Горим! — закричал я и прыгнул к полуоткрытой двери в маленькую гостиную, чтобы проверить, правда ли то, что я сказал. Это была правда.
Лестницу внизу с яростным ревом пожирали прыгающие языки желтого пламени. Дым поднимался вверх, нарастая волнами. Гостиную заливало желтым светом из горевшего кабинета на первом этаже, выходившего окнами на стоянку машин.
Наглотавшись дыма, я, задыхаясь, быстро повернулся и прыгнул в ванную. Если отвернуть все краны, подпал я, в ванне и умывальнике, то вода польется вниз и поможет затушить огонь. Я заткнул все отверстия для стока воды и до максимума открутил краны. Потом в бачке туалета намочил большое банное полотенце и вытащил его, полное воды. Протащив капающее полотенце в спальню, я закрыл дверь и мокрым полотенцем щель под ней. И все это я проделал со скоростью, близкой к безумию.
— Окно! — закричал я. — Проклятое окно не открывается.
Окно было наглухо задраено, щели закрывали слои старой краски. Все прошедшие дни это вызывало у отца досаду. Мы были в одних трусах, а воздух становился все жарче.
— По лестнице мы не можем спуститься.
Он что, не понимает, подумал я. А отец ловко схватил единственный в спальне стул и бросил его в окно. Стекло разбилось, но филенки маленькие, а деревянные рамы лишь чуть треснули. Мы находились над окнами в эркере, выходившем на площадь. Второй удар стулом прорвался через засохшие слои старой краски, и распахнулись обе половинки окна. Но внизу огонь уже съел крышу эркера над окном и поднимался вверх по стене.
Окно соседней благотворительной лавки, тоже в эркере, выбрасывало огонь с маниакальной энергией. Видно, там огонь начался раньше, он был жарче и уже добрался до крыши, стреляя в небо над нашими головами золотистыми и багровыми искрами.
Я кинулся к двери, решив, что в конце концов лестница — единственный выход. Но если мокрое полотенце еще задерживало какую-то часть дыма, то против пламени оно бесполезно. Ручка двери так раскалилась, что я не мог до нее дотронуться. И снаружи дверь уже тлела.
— Мы горим! — дико закричал я. — Дверь в огне!
Отец быстро взглянул на меня из другого конца комнаты.
— Надо использовать все шансы и прыгнуть. Ты первый.
Он подставил к окну полусломанный стул и жестом показал, чтобы я влез на него и прыгнул как сумею дальше.
— Прыгай, — сказал я.
Теперь на площади уже собрались люди, слышались крики, и доносился пронзительный вой сирены подъезжавшей пожарной машины.
— Быстрей, — скомандовал отец. — Черт возьми, не спорь. Прыгай.
Я встал на стул и схватился за раму, краска обожгла ладони.
— Прыгай!
Я не верил своим глазам — он натягивал рубашку и брюки и застегивал «молнию» на ширинке.
— Давай, прыгай!
Я поставил ступни на раму, оттолкнулся и, собрав всю до капли силу мышц, прыгнул... Сильные ноги и отчаяние несли меня. И я проплыл мимо пламени из окна в эркере, миновал в ужасающей близости его горящий навес и рухнул головой вперед на темные камни мостовой, от удара потеряв ориентацию. Я слышал вопли людей и ощущал руки, которые схватили меня и поволокли подальше от огня. Я задыхался от дыма. В голове все вертелось и перекатывалось от столкновения с беспощадными камнями. И еще я боролся, чтобы высвободиться из обхвативших меня рук и смягчить падение отца, когда он прыгнет вслед за мной. Но у меня не осталось сил. Я сидел на земле. И не мог даже говорить.
Невероятно, но то и дело сверкали фотовспышки. Люди собираются еще раз рассматривать страшную опасность, близость к смерти, которые грозили нам. Бессильная злость охватила меня. Ярость. Почти рыдания. И я бы сказал, никакой логики.
Одни кричали отцу, чтобы он прыгал. Другие кричали, чтобы он не прыгал, а подождал с ревом подъезжавшую пожарную машину. Сейчас она уже пересекала площадь, разрезая толпу зрителей и высаживая людей в желтых касках.
— Подождите, подождите! — вопили люди, когда пожарные поднесли складную лестницу и растягивали ее, чтобы приблизить к отцу. А он силуэтом виднелся в окне с красным заревом позади. Он стоял на стуле, а дверь за его спиной горела.
И раньше, чем лестница протянулась к нему, в комнате будто взорвалось яркое, как солнце, пламя. Он встал на оконную раму и так же, как я, выбросился из окна. Он пролетел в темноту мимо рвущегося из окна эркера огня.
Зная, что может сломать шею и вдребезги разнести череп. Зная, что внизу земля, но не имея возможности определить, далеко ли она. Земля была близко.
Достаточно близко, чтобы переломать все кости. Еще одна фотовспышка.
Двое мужчин в желтых, словно лунных, костюмах кинулись бежать, вытянув вперед руки в тяжелых перчатках, точно собираясь ловить соскочивших с батута прыгунов. У них нет времени занять позицию. Они просто бежали, а отец врезался в них. Все фигуры распростерлись на земле, руки и ноги мелькали в воздухе. Вокруг столпились люди, чтобы помочь им, и закрыли от меня путаницу тел. Но ноги отца двигались как живые, и на нем были туфли, которых при мне наверху он не надевал.
Я сидел покрытый сажей и кровью. Мелкие камни расцарапали лицо и оставили ссадины. Слезы катились по щекам, хотя я не сознавал, что плачу. И у меня все еще кружилась голова, я кашлял, на пальцах и на ступнях наливались волдыри от ожогов. Но это все не имело значения. Шум и смятение наполняли мою голову. Я поставил себе целью уберечь отца от опасности и даже не подумал о пожарной сигнализации на дым.
— Бен? — произнес его голос. Будто одурманенный, я поглядел вверх.
Он стоял надо мной. И улыбался. Как он мог?
Мужчины в желтых костюмах раскатывали шланги и выливали галлоны воды из цистерны, чтобы погасить огонь в эркере. В воздухе стоял дым и пар и металось неподдающееся пламя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36